— Аштари права — ты слишком много общался с нашим Мудрецом.
— Я не повторяю трижды, богиня, — Безымянный поднял меч. И как тогда, прежде, мир замер и будто что-то огромное и невероятно могущественное накрыло собой все небо. Истани не ощущала ни магических слов, ни энергий, ни воли или мистерий меча. Эта была какая-то другая сила. Сила смертного. Способного убить бога.
— Так вот, для чего ты, на самом деле, посетил все библиотеки дворцов, — вдруг поняла она. — Мы думали… что же. Глупо ожидать от дерева, что оно станет рыбой. Ты был пробужден, чтобы быть сильнейшим. И это твоя неотвратимая суть. Стремится к еще большей силе.
Он молча вглядывался в глаза самой судьбы. Судьбы, которую он мог одолеть своим мечом.
— Эта сила, — Истани провела ладонью по воздуху. Будто могла кожей ощутить её касания. — Она почти равна силе нашего Императора.
— Вашего Императора, — поправил Безымянный. — у меня нет властителя кроме этого, — он указал себе на грудь. — и этого, — а затем на лоб. — и того, что выше, — а затем будто послал это движение к небу.
— Того, что выше?
— Отца моего отца и матери моей матери, — пояснил Безымянный. — путей моих предков.
— Твои предков… — вздохнула Истани. — в тебе, теперь, смертного больше, чем божественного.
Он вновь промолчал.
— Что же, — вновь вздохнула Истани и взмахнула рукой.
Глава 1461
Рядом с излучиной ручья, в том месте, где стояла Истани, появилось каменное ложе. Красивое и древнее. Старше, чем могли представить себе смертные.
— Когда придет время, — произнесла богиня судьбы. — положили тело возлюбленной на эту постель.
— Зачем?
— Потому что только сделав так, ты сможешь, однажды, вновь её встретить.
— С чего ты взяла, богиня, что я собираюсь с ней, и с кем бы то ни было, расставаться, — Безымянный поднялся на ноги и направился вниз к холму. И с каждым его шагом сила вокруг него лишь росла. Она поднималась, словно волна цунами. Неудержимая и могучая сила, о которой не знали даже боги.
Ибо не было этой силы до тех пор, пока Черный Генерал не собрал воедино все знания Седьмого Неба и не объединил их со знаниями смертных. И теперь, тот ларец, что раньше хранил бесчисленное множество свитков, содержал лишь один.
Одно слово было написано на нем.
«Терна».
Слово, могущества в котором содержалось больше, чем на всем Седьмом Небе.
И эта сила, способная сжечь край богов, нависла над Истани.
Но она не испытывала ни капли страха перед могуществом, почти равным Яшмовому Императору.
— Твоя доблесть и честь всегда восхищали меня, славный Генерал, — богиня опустилась в красивом и изящном книксен. — считай это даром от той, под чью власть ты сошел самостоятельно — прежде такого никогда не случалось. Чтобы избавленный от цепей судьбы, сам надевал на себя эти оковы. А теперь — прощай. Такой ты, как есть сейчас и такая я, как есть сейчас, больше уже не встретимся никогда. Живи свободным, Черный Генерал. И умри достойно.
С этими словами она исчезла.
Безымянный остался стоять один на один с каменным ложе.
* * *На краю Седьмого Неба, там, где заканчивались сады Яшмового Императора, не было никого.
Так могло бы показаться.
— Ты принесла? — спросил голос.
— Все, как вы и просили, мой повелитель, — поклонилась Истани, передавая Императору ларец. — Здесь все свитки судеб детей и храмов Дергера.
Пустота приняла ларец и опустила его рядом с собой.
— Можешь быть свободна, Кестани.
— Да, мой повелитель, — поклонилась богиня и исчезла, вернувшись обратно в свой дворец.
Она редко покидала его чертоги и, каждый раз вновь совершая одну и ту же ошибку, зарекалась покидать вновь. Но, видимо, и её свиток, который она так и не смогла открыть, был так же всевластен над ней самой, как она — над другими.
Судьба, самой Судьбы.
Может быть однажды она наберется храбрости обсудить этот вопрос с Ляо Фенем, но не сейчас…
Пустота вновь осталась в одиночество созерцать миры, сотканные в прекрасных облаках, закрывавших смертных от богов. И лишь иногда они приоткрывали свои белоснежные шоры, чтобы продемонстрировать бескрайние просторы.
— Ты можешь не скрываться, Мудрец.
Рядом с пустотой оказался мужчина средних лет. Невысокого роста, простого телосложения, с ничем не примечательны лицом и в простых, серых одеждах.
При взгляде на него, никто бы никогда не понял, что видит бога.
— Ляо, — поздоровалась пустота.
— Император, — поклонился бог Мудрости. — Сегодня прекрасный день, не находите?
Пустота ответила не сразу.
— Сегодня… — произнесла она. — день… ты говоришь странные слова, Мудрец. Простые, но очень сложные.
— Что просто для смертного — сложно для бога, мой Император. И наоборот. Именно поэтому мы никогда не поймем друг друга.
— Иногда меня поражает твоя способность извлекать мудрость из каждого оброненного слова.
Ляо Фень поклонился. Не ниже, чем требовалось. Но и не выше. Ровно так, как положено и как заслуживал того Император.
— Но чаще, — продолжила пустота. — она меня утомляет.
— Мудрость как горб, мой Император, — ответил мудрец. — она делает несущего для остальных неприятным. Она тяжела. Нести её неудобно. И каждый раз хочется сбросить.
— Так почему ты этого не сделаешь, Ляо Фень? Только не говори, что это делает тебя — тобой. Ты бы нашел себе любое другое занятие по душе. Может, наконец, построил бы себе дворец, а не тот дом на отшибе, куда и зайти стыдно.
Ляо Фень ответил не сразу. Он размышлял какое-то время над услышанным.
— Возможно, — наконец произнес он задумчиво. — я не достаточно мудр для этого, мой Император. И потому продолжаю нести свой горб так, будто он мне не вредит, а помогает. Хотя это и не так.
Император засмеялся. Так громко, что в облаках начали сверкать молнии.
И столь же резко он замолк и, как показалось, положил ладонь на крышку ларца.
— Ты ведь за этим пришел, да?
Мудрец не ответил.
— Так почему тогда молчишь, мудрец? Разве ты не способен подобрать тысячи тысяч слов, что могли бы убедить меня не делать того, что я собираюсь.
— Может я смог бы подобрать и больше, мой Император, — склонился Ляо Фень. — но даже все они вместе не изменят вашего решения.
— Тогда почему ты здесь?
— Потому что никто, кроме вас самого не подберет нужных слов для вас, — ответил мудрец и повернулся к облакам. — я же пришел, чтобы напомнить вам о них.
— И ты напомнил, мудрец.
В то же мгновение ларец вспыхнул огнем из чистого золота, после чего прах, поднятый ветром, полетел куда-то вниз. А там, на Седьмом Небе, от ужаса и боли закричал бог, уже запрягавший свою боевую колесницу.
— Это начало, мудрец. Начало конца.
Пустота вновь осталась сидеть на краю миров одна. И лишь эхо слов исчезнувшего мудреца шептало.
— Все, что обозримо, то не вечно, мой Император.
Из пустоты появилась рука.
Он все еще мог себя видеть.
Проклятый Мудрец…
* * *Хаджар, окровавленный и израненный, качающийся, плохо понимающий, что происходит, стоял напротив целого и невредимого Черного Генерала.
Обломив чужой штандарт и привязав стягом
