Анна развернула пленку на длину руки – убедиться, что записи сохранились. Увы, дневник оказался коротким. Дальше шел пробел, затем пленка испещрена более свежими записями, сделанными другим почерком с колкими хвостами букв. Белль поспешно свернула записи, чтобы яркий дневной свет их не повредил, и, оставив небольшой кусок, принялась дочитывать последние строчки, написанные госпожой Айокой.
«Первая белошвейка указала на качества, необходимые девушкам, которые согласятся прокладывать дорогу к звездам. Она оставляла дневники и подробные наблюдения. Девчонка оказалась толковая и неутомимая, и я до сих пор хвалю себя, что выбрала именно ее. Пожалуй, если я войду в историю, то лишь благодаря Первой белошвейке.
Во время четвертого прыжка в сектор Спики погиб Эдуард – ему пришлось выйти в открытый космос в скафандре, где его настигло жесткое излучение. Он умер на руках белль, и я лучше, чем кто-то другой на планете, понимала, в каком состоянии вернулась Первая белошвейка.
Улада доставила дорогое ей тело к Земле, а вместе с тем новые бесценные данные из сектора Спики.
Под вопросом стояла миссия Первой белошвейки: сможет ли она работать дальше, ведь облучение должно было сказаться и на ее здоровье? Но она настаивала на следующем путешествии, ее „Игла‐1“ находилась в тот момент на околоземной орбите. Получив отказ Центра, белошвейка совершила невероятное. Она угнала „Иглу‐1“. Предполагали, именно тогда Улада впервые создала „малый“ наряд для перемещений в пределах Солнечной системы, чтобы иметь время для подготовки к большому прыжку. Она перевела корабль с околоземной орбиты дальше от планеты – насколько хватило ресурса корабельных систем, а потом звездолет исчез. Через семь дней за орбитой облака Оорта обнаружили остатки гравитационных искажений на месте старта, возможно, ставшего последним в жизни сероглазой девушки с длинной косой.
После этого белошвейку и ее „Иглу‐1“ не видел никто.
Девушкам, готовившим себя к этой профессии, я отдала распоряжение отращивать косы в память о лучшей моей ученице. Пройдет время, и жизнь снова докажет правоту моего решения: торсионы работают лишь с длинноволосыми повелительницами.
А еще через несколько лет ажиотаж вокруг белошвеек стал сходить на нет, и неожиданно, как по мановению чьей-то руки, прекратился.
Нет, прыжки к звездам продолжались.
Мой муж принимал участие в разработке новых маршрутов, а я искала будущих белошвеек, способных на незаметную кропотливую работу, и все чаще находила их среди девушек, занятых в производстве одежды. Чему удивляться – любая профессия собирает людей с определенным набором качеств.
Человечество тем временем занялось терраформированием Сириуса‐6, затем обживало мир Фомальгаута. Я застала время, когда был открыт чарующий Ило Семилунный, и оплакала ушедшего из жизни Баи в то время, когда обнаружили холодный, девственно-чистый и свежий континент на планете Флай. Но к тому времени ажиотаж вокруг полетов в дальний космос сошел на нет, о белошвейках перестали говорить. Их имена не упоминали в новостях, и я чувствовала, как меняется отношение к моим девочкам с восторженного на пренебрежительное и даже надменное. Ими пытались повелевать, как командуют армией, в руках которой сосредоточена огромная разрушительная мощь. Не такой судьбы заслуживали мои ученицы. Тогда я составила и утвердила Кодекс юных белошвеек, Кодекс наставниц белошвеек и все свое огромное состояние потратила на то, чтобы создать закрытый орден девушек под защитой традиции. Традиция и особые установления навсегда отделили их от остального общества, зато за белошвейками сохранялась определенная степень свободы. Только так мои девушки могли чувствовать себя личностью, а не инструментом космических перемещений. Я убедила людей, наделенных властью, что, обеспечивая белошвеек нарядами, украшениями и всем необходимым для лоска, они навсегда избавят человечество от перспективы однажды…»
Письмо оборвалось.
Анна испытала досаду.
На самом интересном месте пленка разрезана и склеена заново. Кто-то не хотел, чтобы выводы мадам Айоки стали известны. Почему-то они, эти выводы, были важны настолько, что их удалили с копии документа полуторавековой давности. А ведь время делает неважными старые тайны. Значит, эта тайна по-прежнему актуальна?
Что хотела сказать в своем напутствии Госпожа с Земли, воспитательница первых белошвеек?
Анна в задумчивости перемотала белое, ничем не заполненное поле пленки; потом бегло просмотрела хозяйственные пометки, сделанные разными почерками: на этой части пленки оставляли пометки все, кому не лень. Она прочла записку, показавшуюся ей любопытной (надо спросить Тимоха Рея – какое здешнее дерево называется селлозия?) Человек писал, что из надреза на стволе этого дерева нацедили молоко, похожее на кокосовое, приятное на вкус и питательное. Записи, судя по датам, шли в обратном порядке. Ей даже пришлось перевернуть свиток, чтобы читать их, – эту часть пленки наспех подклеивали к дневнику госпожи Айоки, и подклеили неправильно – верх к низу.
Белль обнаружила еще один рисунок бункера. Схема сделана от руки, зато четкая, совсем не выцветшая, и понятная – на ней были только емкости для воды, находившиеся во внутреннем помещении, где они провели ночь, и краткие записи. Пометки делали бегло, раз в сутки, и все время – по утрам. И они принадлежали людям четвертой разведывательной экспедиции.
Тимох успел ей рассказать, что первый экипаж, опустившийся на Ило Семилунный, погиб в полном составе.
Ровно через сутки вторая команда обнаружила следы их миссии, запеленговав пустую разведывательную капсулу, заросшую колючим терном и лианами. Удивленные разведчики обнаружили в палатке с эмблемой «Вiдавочца» на месте своих товарищей точные их копии, словно сплетенные из густо перевитых корней. Странная смерть застала людей во сне, тончайшие корни имитировали даже рельефы прикрытых веками глаз и складки одежды. Все звездолетчики лежали на спине, расслабленные и умиротворенные. Загадочные местные растения уже начали разрастаться, разрушая занятую форму. Это был кошмар наяву: из руки капитана корабля, Жака Аарона, тянулся пучок зеленых облиственных стеблей. В середине грудной клетки навигатора Ингвара Торвальдсена выросло юное деревце, поражавшее мощью свилеватого ствола.
Опоздай второй экипаж еще на сутки, от их товарищей не осталось бы и следа. Но первая трагедия кое-чему научила исследователей, и они не рискнули провести ночь на очаровательной планете, тем более вне корабля. Пока не подтянулись отряды службы терраформирования и не были сооружены первые бункеры, люди изучали Ило Семилунный с космической орбиты.
Так рассказал Тимох.
Он хорошо рассказывал.
У него низкий бархатный голос с ровными интонациями, и Мрия несправедлива к нему: пилот не картавит, он чуть раскатывает «р», но от этого его речь приобретает весомость и совсем не похожа на легкомысленную болботню голубей с Земли, родины белошвеек.
Анна подумала, что сегодня Тимох должен вернуться.
Пусть бы он вернулся скорее и с хорошими новостями. Ей хотелось снова видеть
