На Город мостов и костей опустилась тишина. Воздух стал таким неподвижным, что можно было услышать плеск далекого моря и тихую молитву на ветру. Мия хорошо знала любовь толпы на арене. Она заставляла их подниматься на ноги, кричать от страсти, заставляла ликовать, плакать и петь ее имя, как гимн небесам. Но за все время на песке ей никогда не удавалось пленить их подобным образом.
Юлия Скаеву называли «Сенатум Популиис» – народным сенатором. Спасителем республики. И хоть ей было тошно это признавать, Мию восхищало, что он мог заставил весь город застыть, как поверхность пруда, всего парой-тройкой слов.
– До меня дошли слухи! – провозгласил консул. – Слухи, что ваша республика обезглавлена! Что ваш консул убит! Что Юлий Скаева пал! Я услышал этот шепот и в ответ я кричу вам правду! – Он стукнул красным от крови кулаком по балюстраде. – Вот он я! И видит Бог, тут я и останусь!
Рев. Громоподобный, радостный, распространяющийся по толпе, как лесной пожар. Мия видела, что люди внизу обнимаются с мокрыми от слез счастья лицами. Желудок скрутило, лицо Мии исказила гримаса, она сжала меч с такой силой, что кисть задрожала.
Выдержав паузу, Скаева поднял руку, призывая всех к молчанию, и вновь на жителей Годсгрейва, подобно молоту, обрушилась тишина. Он сделал глубокий вдох и закашлялся. Схватившись за окровавленное плечо, слегка закачался перед механическим рогом рупора. Солдаты и сенаторы кинулись на помощь, чтобы подхватить консула, если тот упадет. По толпе прокатилась волна смятения. Но, покачав головой, Скаева вернул своих доброжелателей по местам и снова выпрямился, несмотря на «раны». Такой храбрый, стойкий и, о, невероятно сильный.
Вся толпа разом потеряла рассудок. По ней потоком промчались восторг и блаженство. Во рту Мии появился привкус желчи, но даже она не могла не восторгаться этим спектаклем. Тем, как этот змей обращал каждое затруднение в горькое преимущество.
– Мы ранены! – воскликнул он. – Нет никаких сомнений. И хоть мне очень больно, я говорю не об ударе, нанесенном по мне, нет. Я говорю об ударе, который нанесли по всем нам! Наш советник, наша совесть, наш друг… нет, наш брат! Его отняли у нас.
Скаева склонил голову. Когда он вновь заговорил, его голос полнился печалью.
– Мой народ, мое сердце обливается кровью из-за того, что приходится приносить вам столь прискорбные вести. – Консул схватился за балюстраду для равновесия и мучительно сглотнул. – Но я вынужден подтвердить, что Франческо Дуомо, великий кардинал духовенства Аа, избранник Всевидящего на этой благословенной земле… убит.
По всему Форуму раздались тревожные крики. Кто-то плакал от горя, кто-то скалил зубы. Скаева медленно поднял руку, как дирижер перед оркестром.
– Я искренне оплакиваю потерю своего друга. Долгие неночи я провел в его свете и буду нести обретенную духовную мудрость до конца своих дней. – Скаева повесил голову и тяжко вздохнул. – Но я давно предупреждал – враги нашей великой республики гораздо ближе, чем полагали мои братья в Сенате! Я давно предупреждал, что наследие Царетворца по-прежнему растравляет сердце нашей республики! Однако даже я не смел представить, что в наш самый священный праздник, в величайшем городе в мире, десница Всевидящего будет зарезан клинком ассасина! Прямо на наших глазах! Перед тремя немигающими глазами самого Аа! Что это за безумие?
Он одернул фиолетовую тогу и закричал, подняв голову к небу:
– Что это за безумие?!
Толпа снова заревела от негодования и ярости. Мия наблюдала, как эмоции накатывают на людей, словно волны на берег моря во время щторма. Скаева выжимал их до последней капли.
Как только суматоха улеглась, он продолжил:
– Как вам известно, дорогие друзья, чтобы обеспечить безопасность республики, на выборах в истинотьму я намеревался баллотироваться в консулы на четвертый срок. Но в связи с этой атакой на нашу веру, нашу свободу, нашу семью, у меня не остается иного выбора. С этого момента, в соответствии с чрезвычайными нормами итрейской конституции и пред лицом неоспоримой угрозы нашей славной республике, я, Юлий Скаева, сим заявляю свои права на титул императора и всю власть…
Его голос тут жеутонул в шуме толпы. Каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок ликовали. Солдаты. Священники. Пекари и мясники, проститутки и рабы, Черная Мать, даже гребаные сенаторы на той отвратительной маленькой сцене. На их глазах уничтожалась конституция республики. Их голоса низводили до слабого эха в пустой комнате. И тем не менее все они,
каждый
из
них,
не протестовал,
не приходил в ярость,
не боролся.
Они выражали гребаное одобрение.
Когда ребенок напуган, когда весь мир переворачивается с ног на голову, кого он зовет? Кто кажется единственным человеком, который может вернуть все на круги своя?
Мия покачала головой.
«Отец…»
Скаева поднял руку, но, похоже, на сей раз маэстро не смог прервать аплодисменты. Люди дружно топали ногами и скандировали его имя, словно молитву. Мия тонула в этом громе, ее подташнивало. Эшлин сжала ей руку. Глянув на мертвого юношу рядом, Мия засомневалась, стоит ли пожимать ее в ответ.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем толпа достаточно успокоилась, чтобы Скаева продолжил свою речь.
– Знайте, что я не отношусь к такой ответственности легкомысленно. Отныне и до истинотьмы, когда я удостоверюсь, что наши друзья в Сенате утвердили мою новую должность… мой народ, я буду вашим щитом. Я буду вашим мечом. Я буду тем камнем, на котором мы восстановим наш мир, вернем то, что было отнято, и возродим нашу республику, чтобы она стала сильнее, величественнее и могущественней, чем когда-либо прежде!
Скаева изобразил улыбку в ответ на воодушевленную реакцию публики, хотя теперь он выглядел поникшим. Жена что-то прошептала ему на ухо, и, схватившись за окровавленное плечо, он медленно кивнул. Вперед вышел центурион люминатов и хотел было проводить их с женой, взяв под свою защиту. Но, проявив напоследок силу воли, Скаева повернулся обратно к толпе.
– Услышьте меня!
При его словах наступила тишина – глубокая и непрерывная, как сама Бездна.
– Услышьте! – повторил он. – И знайте, что это правда. Поскольку сейчас я обращаюсь к вам. К вам.
Мия с трудом сглотнула и так крепко стиснула челюсти, что те заныли.
– Где бы вы ни были, какая бы тень ни упала на ваше сердце, в какой бы тьме вы не очутились…
Мия заметила, как он сделал акцент на словах «тень» и «тьма». Пыл в голосе Скаевы. И хоть они стояли в сотне метров друг от друга, хотя их разделяли сотни тысяч людей, на секунду ей показалось, будто они единственные в этом мире.
– Я – ваш отец, – объявил Скаева. – И всегда им был.
Он протянул руку, и жители Годсгрейва подняли свои.
– И если мы вместе, нас ничто не остановит.
БЫТЬ
Блеск клинка из могильной кости.
Булькающий звук.
Алые брызги.
Очередной страж рухнул на колени, и Мия
шагнула черезкоридорко второму мужчине, чьи глаза округлились при
