Сердечно попрощавшись с новыми знакомыми, Иван вышел на улицу и нетвердой походкой направился в сторону городских трущоб. Он не обольщался по поводу последствий конфликта в харчевне и подозревал, что избитый итальянец со своими дружками от него не отстанут. Еще во время посиделок с офицерами он чувствовал нехорошее внимание к своей персоне, поэтому решил убить одним выстрелом двух зайцев. Офицеры были порядком навеселе, поэтому осторожно заглядывая им в душу, Иван узнал очень много интересного о кораблях австрийской, а не пиратской, – это уже было ясно, эскадры. Причем никто из офицеров, очарованных захватывающим рассказом о чудесах Нового Света и изысканным вкусом французского вина, ничего подозрительного не заметил. Но вот копать слишком глубоко, до самого донышка, Иван не рискнул. Поэтому решил устроить охоту «на живца», выманив оскорбленных в лучших чувствах итальянцев куда-нибудь на задворки, и там как следует расспросить, не опасаясь последствий. Все равно они уже никому ничего не расскажут.
То, что он не ошибся в своих подозрениях, Иван понял сразу. Его вели. Четверо. Причем даже особо и не скрывались. Сам «пострадавший» Николо Баретти, собственной персоной, и трое незнакомцев. Причем один из них Ивану очень не понравился. В отличие от дружков Баретти – таких же пьяных недалеких громил, это была явно фигура совсем другого роду-племени. По неуловимым для несведущего человека деталям Иван сразу опознал в нем коллегу по ремеслу. Неясным оставалось лишь то, является ли эта авантюра его идеей, либо он наоборот был против, но вынужден идти и прикрывать своих дружков-недоумков, чтобы они не наломали дров и не влипли в неприятности. Что же, вполне достойный источник информации, как говорил генерал Туманов. Вот с ним и «побеседуем». После того, как остальные уже не будут мешать.
Людей на улицах становилось все меньше, да и те старались убраться с пути вооруженных гяуров. В конце концов, преследователям это надоело, и они бросились догонять уходящего «француза». Услышав сзади топот, Иван обернулся и, не став более играть, бросив на землю свою сумку, выхватил саблю. Это несколько отрезвило нападавших. Хоть они и были увешаны оружием, но хорошо помнили, как «француз» орудует плетью. А где плеть, там может быть и сабля. Узкая улочка не позволяла нападать со всех сторон, а бежать «француз» явно не собирался, поэтому итальянцы остановились, сбитые с толку. Иван же снова улыбнулся и обратился к своим противникам на итальянском:
– Синьоры, вы хотите принести мне свои извинения за хамское поведение вашего друга? Право, не стоит. Я не держу на него зла.
– Я тебе кишки выпущу, урод, и сожрать заставлю!!!
Синьор Баретти был не в себе и не собирался прощать нанесенное ему оскорбление, однако нападать не спешил. Он явно находился здесь на вторых ролях, а распоряжался незнакомец в надвинутой на глаза шляпе, который сразу же оборвал эмоциональную речь громилы:
– Заткнись, идиот!!! Из-за твоей дурости теперь могут быть серьезные неприятности! Я уже много раз пожалел, что взял тебя с собой! Месье де Монтеспан, кто вы такой и откуда свалились на нашу голову? Ответьте на мои вопросы, и клянусь Мадонной, мы расстанемся по-хорошему.
– Вы знаете мое имя, синьор, но я не знаю вашего. Может быть, все же представитесь?
– Валерио Манчинелли, к вашим услугам! Довольны? А теперь отвечайте, кто вы такой и что тут делаете?
– Но ведь вы должны были все слышать, синьор Манчинелли! Мне добавить нечего.
– Вот как? Ну-ну… Брось саблю, или всажу пулю в руку!
С этими словами итальянец неожиданно выхватил пистолет из-за пояса. Стрелять он, похоже, умел. Трое его подчиненных замерли, явно ожидая, что их противник бросит оружие, после чего его можно легко повязать превосходящими силами. С кем-нибудь другим такое вполне могло получиться. Но дальше все пошло как-то неправильно. В том месте, где стоял «француз», его неожиданно не оказалось. А из шеи ближайшего к нему итальянца вырвался фонтан крови – сабля рассекла артерию. Второго Иван проткнул насквозь, одновременно заслонившись им, как щитом, и сместившись в сторону. Третий стоял и хлопал глазами, даже не успев сообразить, что происходит. Свист клинка – и из горла у него хлынула кровь. Иван работал максимально эффективно и быстро, нанося смертельные раны. Остался один Манчинелли, также попавший под действие «чар» характерника. Но играть с ним и дальше не стоило. Поэтому следующий удар сабли отрубил итальянцу руку с пистолетом. Вот теперь можно и «поговорить». Подтащив истекающего кровью врага к стене, Иван глянул в его глаза на искаженном болью и злобой лице. Смяв волю итальянца, он глубоко проник в его душу, зная, что синьор Манчинелли уже все равно не жилец, поэтому с ним можно не церемониться. И тут Ивана ждал сюрприз. Да такой… Вскоре он понял, что сведения, полученные от офицеров во время застолья, не идут ни в какое сравнение с тем, что знает синьор Валерио Манчинелли, который на самом деле никакой не Валерио, и не Манчинелли.
Глава 8. Нахальство – второе счастье
Иван возвращался в порт и обдумывал неожиданную информацию. Французский дворянин Анри де Монтеспан уже исчез, снова превратившись в местного араба среднего достатка, поэтому никто не обращал на него внимания. А поразмыслить было над чем. От этой вылазки в тыл противника Иван не ожидал многого. Самое большее – войти в доверие к офицерам эскадры Черной Бороды и в ходе разговора вытащить из них как можно больше подробностей. А там уже можно будет решить, что сообщать начальству, а что придержать «для личного пользования». Ибо если он расскажет абсолютно все, в том числе и то, о чем можно узнать, лишь проведя на борту корабля противника не один день, то ему просто не поверят. Поэтому информация должна быть достаточно полной, чтобы начальство не усомнилось в успехе разведки, но и не должна содержать большого количества излишне мелких подробностей, из-за которых ее могут счесть сомнительной, ибо узнать подобные мелочи за такой короткий срок просто нереально. В общем-то, с поставленной задачей он справился еще в таверне. Австрийские офицеры были навеселе, к тому же настроены доброжелательно, поэтому никаких проблем с ними не возникло. Тем более слишком глубоко в душу с подавлением воли он им не
