— Ты как здесь… — похоже, сам папаша удивился не меньше моего. — Кому было сказано немедленно отправляться домой?! Валентин, и моему ангельскому терпению когда-то наступает предел. Так вот, сейчас он наступил. Марш к матери и расскажи ей о своём недостойном поведении. Чему вас только в гимназии учат? И жди моего возвращения. У нас с тобой намечается серьёзный разговор. На лётное поле ему захотелось. Где только таких слов нахватался…
И не сводил глаз со спины удаляющегося в горку понурившего голову пацана до тех пор, пока тот не скрылся из виду за деревьями и кустами.
А я не знал, как мне поступить. И уйти неудобно, не попрощавшись, и терять попусту время на это бестолковое стояние как-то не хочется. И в тот момент, когда совсем было собрался плюнуть на приличия и развернуться, музыкант наконец-то соизволил обернуться.
— Как быстро время летит. Совсем ведь недавно на руках его носил. Впрочем, вам по молодости этого пока не понять. Ведь вы не женаты, Сергей Викторович?
О, господи, неужели я угадал и сейчас меня начнут сватать? Нет, точно пора раскланиваться.
— Нет, не женат. Впрочем, это касается только меня одного, не находите? Прощайте, — сухо проговорил, попрощался наклоном головы и развернулся, выбрасывая из головы эту встречу.
— Прощайте, господин поручик. И не обижайтесь на нас. Будет настроение, заходите в гости. Можно без предварительного уведомления, по-простому. Доходный дом генерала Макарова. Право слово, заходите, — и, не удержавшись, хитро улыбнулся. — Не собираюсь я вас сватать, да и не за кого уже. Обе дочери замужем.
— Обещать не буду. Будет свободное время, обязательно загляну.
На том и распрощались окончательно. И что это музыкант так ко мне прицепился? Обыкновенная вежливость и не более того? Не знаю, но как-то очень необычна такая настойчивость, да ещё и между незнакомыми людьми. А мальчишка молодец! Как лихо мне в живот врезался. И не растерялся ведь, не застыл столбиком, удрать намеревался, но тут уже я не оплошал. Теперь вот думаю — может, и лучше было бы, если бы удрал? Ну на кой мне это знакомство? Хотя-я… лишние знакомые в городе никогда не помешают. Мало ли как дальше жизнь сложится? Будет настроение, загляну. А если он снова в лагеря отбудет? А тут я со своим появлением… Нет, ну его, может быть, когда-нибудь потом, позже…
И я с лёгким сердцем отправился к своему дому.
Полёт с Андреем никакого удовольствия не доставил. После полётов на проверку грузоподъёмности моего аппарата и последующего затянувшегося разговора я всё пропустил. И Андрей отлетал без меня, так и не дождавшись моего появления в передней кабине своего «Депердюсена». Пришлось извиняться и договариваться на следующий раз.
Вот этот следующий раз меня полностью и разочаровал. Вроде бы как и скоростная, на первый взгляд, машина, а не летит, как положено. И залипает, что ли — тормозит как-то в небе. Ну, не могу я передать словами свои ощущения, просто своей пятой точкой знаю, что не должен он так топорно летать. На «Фармане» взлетаешь и это как-то более похоже на полёт — аэроплан плотно сидит в воздухе, хоть я и брюзжу на его многочисленные для меня недостатки, а тут при малейшем падении скорости словно на древесном листе порхаешь. Такое ощущение, что ещё чуть-чуть и на хвост завалишься. А что будет, если мотор откажет?
И ещё одно не нравится. Почему-то на всех мною виденных наших самолётах лётчик располагается позади наблюдателя. И ладно бы выше него сидел, так нет, в лучшем случае на одном уровне. Нет, так летать невозможно.
Хотя тут я соврал. Летать можно, а вот на земле очень тяжело, обзора почти никакого. Да и в воздухе постоянно приходится отклоняться в какую-нибудь сторону, чтобы посмотреть вперёд из-за спины впереди сидящего пассажира. А кто он ещё? Как его называть? Подумаешь, лётчик-наблюдатель! Да какой он лётчик? Управление-то одно…
Так, что это я разошёлся? Это что, во мне гонор прежнего хозяина тела остался? В топку его.
После посадки поделился с Андреем своими впечатлениями и получил разъяснения.
— На заводе у Лебедева вместо положенного мотора в сто девятнадцать сил поставили более слабый, на восемьдесят. Скорость, конечно, упала, но всё равно с твоим «Фарманом» не сравнить.
То-то у меня такое ощущение, что в полёте всё время словно на спину заваливаешься, тяги не хватает. А то, что и центровка при более лёгком моторе другая — никого не заинтересовало?
Получается, нет.
— А для обзора возле кабины между крыльями и корпусом небольшие расстояния специально сделаны. Обратил внимание? Это как раз для того, чтобы пилоту в полёте можно было вниз смотреть, — продолжал расхваливать аппарат Андрей.
Снова я нырнул в свои мысли, продолжая автоматически поддакивать товарищу. Просто я смотрю на всю эту технику с высоты своего века, напрочь забывая, в каком нахожусь сейчас. Так что нечего рожу кривить и пора привыкать довольствоваться тем, что есть. Да и если правду говорить, то аппараты даже очень и очень неплохие. Подумаешь, тихоходные и маломощные, фанерные и тканевые, зато полностью передают все ощущения полного контакта с небом. Особенно когда представляешь себе всю хлипкость этой конструкции и ощущаешь, как играет и прогибается под ногами тонкая крашеная фанерка. Представляете азарт, если до земли чёрт знает сколько метров и вся надежда только на эту фанерку? Кайф!
Что он там ещё такое интересное говорит? Гоширование? Это ещё что за зверь? Знакомое что-то. Вспомнил! У этого аппарата тросами законцовки крыла можно перекашивать — угол атаки таким образом менять. Это вместо элеронов придумали? Дела-а. Вознесенский же ездил в столицу за своим аппаратом и там же на него переучивался! Потом по приезде точно так же перед всеми свой аэроплан расхваливал.
Ну и ладно, нравится он ему и хорошо. Другого-то всё равно ничего нет.
Да, велика тяга человека к небу.
Чуть позже слетали ещё разок, выполнили
