— Я это с самого начала знал, — старый вояка хитро улыбнулся в седые усы. — Что там у нас?
Внимательно рассмотрев в бинокль открывшуюся картину и выслушав пояснения, он заметно помрачнел и вздохнул:
— Неприятно… Я, парни, на бронепоездах только в Гражданскую катался, но все же новинки отслеживал. Так вот, этот бронепоезд нестандартный. Они бывали легкие и тяжелые, а этот — прямо солянка сборная. Я вижу три вагона, два с танковыми башнями, один — с пятидюймовкой. Их по штату в одном составе не держали. Спереди открытая платформа, на ней — зенитка. Немецкая. А на наших бронепоездах ставили «максимы» счетверенные. Что там еще в депо — хрен знает.
— А с чего он остановился-то? — поинтересовался кто-то.
— Не знаю. Да и неважно это. А вот то, что паровоза у них два, вижу хорошо. Очень похоже, немцы просто собрали по разным местам поврежденные бронепоезда, сюда приволокли и начали собирать из запчастей один большой. Они трофейную технику использовать любят, сами знаете.
Все дружно покивали. Как не знать… Немцы — те еще самоделкины да плюшкины. Как те мыши, стягивают в норку буквально все. Так что логично. Слепили из того, что было, добавили толику своего — и радуются жизни, гады! И что с ними теперь делать?
Над этим вопросом Сергей задумался всерьез. Громов, конечно, неизмеримо превосходит его по всем статьям — и по опыту, и по подготовке, и по житейской сметке. Да чего уж, и образован как минимум не хуже, учитывая, что до революции в университетах учили так, как потомкам и не снилось. Вот только командир — он, ему и решение принимать. И субординацию все понимают, иерархия в их группе выстроена четко. Тот же Громов лишь посоветует, но решать — и отвечать за принятые решения — Сергею придется единолично. И не столько даже перед Мартыновым, сколько перед этими, стоящими перед ним людьми и своей совестью.
— Надо подождать, — решил он наконец.
— Чего? — удивился Селиверстов. — И так ясно, не по зубам нам эта дура. Для пулеметов двадцать миллиметров брони многовато.
— Ночи, — терпеливо объяснил Сергей. — Время у нас пока есть.
— И что будет ночью?
— Во-первых, до ночи бронепоезд может отсюда и убраться. А во-вторых… Ты не замечаешь ничего странного?
— Да нет вроде, — Селиверстов, вооружившись биноклем, еще раз внимательно посмотрел на город и пожал плечами. — Все как было.
— Вот именно. На улицах местные, немцев сравнительно немного… Где экипаж бронепоезда, скажи мне на милость?
— Э-э…
— Вот и я о том же. Или они все в нем, или их здесь нет вообще. Так, перегонная команда. Поэтому ждем и определяемся. А ночью сходим и посмотрим поближе. Да и атаковать сонных проще.
— Мы пойдем, — вдруг пискнула Ольга.
— В смысле? — кто это сказал первым, так и осталось непонятным. Такое впечатление, что половина отряда, причем одновременно.
— У нас с братом одежда гражданская. Он еще молодой, я — женщина. Сойдем за беженцев, тем более, мы здесь бывали раньше, знакомых нет, правда, но город немного знаем. Кто на нас подумает?
Свою тираду она выпалила единым духом и замолчала, будто сама испугалась своей наглости. Громов внимательно посмотрел на нее, потеребил пальцами усы и внезапно кивнул:
— Она дело говорит, старшой.
— Да я уж вижу, — откровенно говоря, для Сергея, прибывшего из времени, в котором роль женщин заметно отличалась от нынешней, идея безумной совсем не выглядела. Хотя, конечно, кое-кого из бойцов она малость шокировала. — Х-ха, может, у нее и еще какие аргументы найдутся?
— Конечно, — ободренная внезапной поддержкой, девушка принялась загибать пальцы. — Во-первых…
— Так, стоп. Я все понял. Ты не Ольга. Ты — Василиса Пренудная, — и, видя, что девчонка возмущенно открыла рот, дабы выдать ему достойный ответ, махнул рукой: — Все, отставить разговоры. Есть и спать. Пойдете ночью. А мы вас подстрахуем. Так, на всякий случай, — и, отвернувшись, сказал вроде бы шепотом, но так, что слышали все: — Женщина. Х-ха!
Лежать пузом на влажной траве — удовольствие ниже среднего. Хотя, конечно, за время, прошедшее с момента, когда их бравая компания вывалилась в этот мир, Сергей ко всевозможным неудобствам притерпелся. То, что в родном времени казалось ему само собой разумеющимся, здесь выглядело строками фантастического романа и, несмотря на сравнительно короткий период странствий, уже начало подергиваться какой-то сероватой дымкой забвения. Но все равно ощущения приятными не назовешь. Может быть, какой-нибудь суперпрофессионал, кушающий Джеймсов Бондов на завтрак, и мог бы пролежать тут, как мертвый, все это время, но ни Сергею, ни Ильвесу, ни Селиверстову это было пока недоступно. Громов, может, и сумел бы, а они — нет. Так что лежали они, остро чувствуя собственную неполноценность. Ерзали пузами да, шепотом ругаясь, отмахивались от вездесущей мошки, упорно лезущей даже под, казалось бы, плотные капюшоны трофейных комбинезонов. Хорошо еще, трава в облюбованном ими неудобье выросла достаточно высокая и, вкупе с темнотой, надежно скрывала группу прикрытия от возможного наблюдателя.
Из города доносилось хрестоматийное «Дойчен зольдатен унд официрен…»[9]. Почему-то, наверное, из-за просмотренных в свое время фильмов у Сергея она ассоциировалась исключительно с губной гармошкой. Вообще, действительно популярный у немцев инструмент, Сергей их немало видел среди трофеев. Вот только конкретно этот фриц бодро наяривал на аккордеоне, и получалось у него просто здорово. Даже жалко, если что, будет такого убивать.
Пока что в городе было тихо. В смысле, тревогу никто не поднимал. Наяривал на аккордеоне непуганый фриц, люди по улицам ходили — отсюда это можно было наблюдать и без бинокля. Тишь да гладь. Такое впечатление, никто и не понял, что произошло. Сменились разве что солдаты в зеленых гимнастерках на таких же, но в серых мундирах. В принципе, для города, оставленного без сопротивления, ничего удивительного, а в данном случае, похоже, никто ни понять ничего не успел, ни, тем более, организоваться. Фрицы прошли по этим местам в первые дни войны, разорвав танковыми клиньями советскую оборону, и здешний гарнизон предпочел смыться куда подальше. Не особенно доблестно, конечно, однако же вполне разумно.
Рядом зашевелился и глухо выругался сквозь зубы Селиверстов. Ильвес, повернувшись, с внезапно сильно прорезавшимся
