– А мне кажется, Диана, что тебе не на что жаловаться.
– Да, Старкин, ты прав, но меня уже давно беспокоит, что творится в городе. Изменения всем нам пойдут на пользу.
– Это ты так считаешь. – Старкин обращается к Йоне и Килиану: – Мы с госпожой Дейр не всегда соглашаемся по поводу того, кто в Радоваре главный. Но в конце концов всё равно приходим к решениям, которые выгодны нам обоим. Правда, Диана?
– Да, Старкин, как знаешь. Дай, пожалуйста, Килиану и Йоне прочитать договор, и мы закончим это дело.
Старкин разрывает свой комплект документов пополам.
– Знаешь, я всё-таки подумал и решил, что мне это не надо. И взял на себя смелость выступить с ответным предложением. Оно сейчас на балконе.
И он машет рукой у себя над головой.
Двери на балкон открываются. Бен Калтер выталкивает вперед двух женщин. У каждой на голове бумажный пакет. В руке у него пистолет, который он направляет в голову то одной, то второй из них.
– Прошу прощения за драматизм – он склонен к некоторой театральности, – говорит Старкин.
Калтер снимает пакет с головы женщины слева. У Генриетты Хаверс во рту кляп, руки связаны, и она в страхе оглядывается по сторонам. Потом он снимает пакет с головы второй женщины.
Йона смотрит в испуганные глаза своей матери.
– Сволочь, – шепотом произносит Йона. – Мерзкая, вонючая тварь!
– Это ты так думаешь. Теперь послушайте, что мы с Дианой вам предложим: если вы удалите свои видео, мы не причиним вашим матерям никакого вреда. И все будут жить долго и счастливо.
– Ты что, псих? – кричит Диана. – Я давно подозревала, что ты спятил, но только когда я узнала, что ты открыл дома-плюс, чтобы избавляться от стариков, я поняла, насколько всё серьезно. А дома-минус… – Она качает головой. – Как ты смеешь прикрываться именем «КомВью»?
– Тихо, Диана, это некрасиво с твоей стороны. Еще сегодня ты говорила, что это дерьмо – не твоя забота и я должен, как всегда, сам с ним разобраться. После стольких лет взаимовыгодного сотрудничества ты сейчас поступаешь низко и неразумно, говоря обо мне такие слова.
– Нашему сотрудничеству в любом случае конец.
– Я так не думаю. Ты потеряешь больше, чем я. В этих видео бедные детки-рабы собирают твои телефоны, Диана. Где доказательство, что президент Радовии имеет к этому отношение? Серую Бригаду ведь тоже финансирует «КомВью»? Не делай глупостей. Стоит мне только переслать видео кому надо, и ты можешь продавать все свои пентхаусы. А если тебе этих аргументов недостаточно, подумай, как легко пуля может попасть не в того человека.
С балкона доносится сдавленный стон. Калтер заставил Хаверс сесть на перила и тычет пистолетом ей в спину.
– Эй-эй, мальчик мой.
Старкин удерживает Килиана, когда тот хочет побежать к дому.
– Папочка мамочке ничего не сделает – разве что у него не останется другого выбора. Значит, смотрите, как всё будет: «КомВью» остается в Радоваре. Йона возвращается в дом-минус, где ей самое место, и пытается возместить ущерб, который причинила семье. Леона мы передаем под опеку отца, что следовало сделать уже много лет назад.
Он показывает рукой на балкон.
– Госпожа Хаверс и госпожа Бергер останутся на время у нас, пока мы не удостоверимся, что всё вернулось на свои места. Мы же не хотим, чтобы с ними что-нибудь случилось, правда?
Вдруг раздается выстрел.
– Нет! – кричит Килиан.
Но его мама как сидела, так и сидит на перилах. А рядом с ней на пол, как оставленная кукловодом марионетка, оседает Калтер.
Минке вихрем проносится в сад и направляет ружье на Старкина. За ней бегут Залман и Тони. Старкин пускается наутек. Минке держит его на прицеле. Палец на крючке.
– Нет, Минке, не стреляй! – кричит Залман.
– Назови хотя бы одну причину.
– Ты же не хочешь стать убийцей?
Минке головой указывает на балкон.
– С этим вопросом ты слегка опоздал.
– Там была экстренная ситуация. А сейчас, если ты выстрелишь, это будет убийство. Старкина мы и так поймаем. Давай сюда ружье. Ты молодец.
Минке поворачивается к ним и прикладывает палец к губам. Затем очень спокойно идет за Старкином, который, спотыкаясь, пытается обогнуть дом.
– Задержите эту психопатку! – истерично орет он.
Минке делает еще несколько шагов. На лице у нее, когда она прицеливается и жмет на курок, играет легкая улыбка. Пуля пролетает над головой у Старкина. Президент Радовии с причитаниями валится на землю и поднимает руки вверх.
– Не стреляйте, не стреляйте!
Минке приставляет ему дуло к самому сердцу. По брюкам Старкина расползается темное пятно.
– Пиф-паф! – говорит она.
Глава 44
– Твой отец жив, – говорит Генриетта Хаверс Килиану. Она растирает запястья, чтобы восстановить кровообращение.
– Ура.
– Это хорошо – значит, Минке никого не убила. Иначе ей бы пришлось жить с этим всю жизнь.
– Если что, я специально целилась ему в плечо, – говорит Минке.
– А в Восходе у тебя был такой же план? – спрашивает Хаверс.
Минке краснеет до корней волос.
– Простите меня, пожалуйста. Я надеюсь, что только что загладила свою вину.
– С лихвой. Все мы ошибаемся.
Йона следит за этим разговором издалека. Она лежит на траве с закрытыми глазами. Так легче притвориться, что мамы рядом нет. Там, на балконе, мама была очень напугана. Страх, отчаяние и глубокое горе в глазах, когда она увидела дочь.
– Прости меня, – слышит Йона. Этот голос она за прошедшие месяцы слышала в кошмарах тысячи раз. «Прости меня, прости меня, прости меня – но я всё равно отправлю тебя в дом-минус. Прости меня». Слова вспыхивают на ней, как искры в сухом лесу, и она взрывается. Она хочет молотить ногами, кричать и кусаться. Но вместо этого крепко зажмуривает глаза и ждет, пока пламя не перестанет бушевать.
– Прости меня, – произносит Йона ровным тоном. Она уже не понимает, осталась ли в ней злость. Знает только, что очень устала.
– Я прошу у тебя прощения, – говорит мама. – И папа тоже. Ты его не узнаешь: он постарел лет на двадцать.
– Да, из-за того, что я угробила наш семейный счет. Что вся проделанная работа коту под хвост. И репутация семьи Бергер запятнана навсегда. Я принесла вам только позор. Но не бойтесь, домой я больше не вернусь. Зарабатывайте спокойно свои баллы, я вам больше не помешаю.
– Нет, Йона! Ты не понимаешь. Папа очень по тебе скучает. Он не может себя простить за то, что выгнал тебя. И я тоже, – добавляет она шепотом. – Мы трусы. Но мы так тобой гордимся!
Йона открывает глаза и смотрит на маму. Она выглядит не так, как раньше. Как будто с нее сошла та мягкая и теплая аура, которой она была окружена. А эти седые прядки… Кажется, раньше их не было.
Мама опускает голову.
– Мы с мамой Килиана просидели несколько часов взаперти. Она рассказала мне о домах-минус. И о домах-плюс. Мы не знали, Йона…
– Я тебя предупреждала. Ты мне не
