– Удачи.
Кивает Бет, первой идет к своей двери. Если не поменяются сейчас, сначала она будет вести.
– Осталось отсюда выйти. – В комнате отдыха звучит голос Элли, намного более спокойный, чем можно было ожидать.
На нее оглядываются осуждающе, Винни замыкается – еще бы, для него подобные интонации знакомы. Лекс обнимает напарника:
– Ага. Сейчас пойдем, да, Винни?
Он только дергает плечом. Рика, оглянувшись по сторонам, замечает:
– Не-а, там занято, док с братом пошла. Блин, жалко, что нельзя в следующий тест попасть!
– Давай проверим? – Загораются глаза у Элли.
– Я могу, – коротко отвечает Бемби. – Вопрос только в том, пустит ли Миротворец.
– Пусть попробует не пустить!
Моргаю. Ах вот как? Ладно. Я решу эту проблему.
Блокирую следующий бокс, отключаю трансляцию с лестницы и все оповещения. Рискую, конечно, но это единственный надежный способ защититься от сестры.
В боксе все спокойно – Бет ведет брата уверенно, даже лицо остается неподвижным, и я, посмотрев на эту искусственную идиллию, переключаю ловушки обратно на шипы. Бет, заметив мерцание, велит брату остановиться, он замирает на полушаге. В очередной раз жалею, что не различаю мимику. Надо было ставить обычное ночное видение, а не тепловизор.
– Я ничего не могу сделать, да? – сбивает с мысли голос Эла. Боль в голосе не меньшая, чем после удара током.
– С чем? – спрашивает Бет. Видно, что ей не хочется говорить, но нужно. Добавляет: – Эл, я хочу просто вывести тебя отсюда, и все.
– Ага. – Он кивает. – А я хочу, чтобы это было не зря. Меня бесит Миротворец, бесит то, что он придумал, но все-таки…
– Все-таки что? – сердито уточняет Бет. – Ты считаешь, что это правильно и может помочь?
– А ты нет?
Бет вздыхает. Она знает, что тесты в самом деле делают их ближе друг к другу, они оба это видят. Ей просто не хочется сближения, не хочется в него верить. Гораздо проще вычеркнуть брата из себя, верно, доктор? Не думать о нем, жить так, словно этих двадцати лет не было. Это невозможно. Ты должна понимать, но все равно делаешь вид, что тактика страуса помогает.
Эл выговаривает наконец то, что знает давным-давно:
– Я не могу заслужить любовь. Твою, или мамы, или чью-нибудь еще. Она просто есть или ее нет, и я ничего не могу с этим сделать.
Бет молчит, а ее брат садится на пол в боксе. Всхлипывает.
– Я слабый, – говорит тихо. – Это так противно, быть слабым. – Спустя всего несколько секунд встает, трясет головой. Звучит искусственно бодрый голос: – Ладно, минутка откровений завершена. Куда идти?
Увеличиваю масштаб, вглядываясь в лицо Бет. Она хмурится, глаза влажные. Кажется, она хочет что-то сказать, но вместо этого встряхивает головой так же, как брат. Вполголоса командует:
– Вперед.
Когда я наконец вижу Эла на нормальных камерах, вид у него такой, словно его пожевали и выплюнули, хотя он не попал ни в одну ловушку. Бормочет себе под нос:
– А можно было просто сунуться под шипы, и все бы закончилось.
Бет, уже вошедшая в лабиринт, вздрагивает, требует:
– Нет!
– Да я все равно уже опоздал, – болезненно улыбается Эл. – И не смог бы. Я же не ты.
Подходит к столу, разбирается с управлением.
Бет переваривает его откровение. Вздыхает:
– Никогда не хотела быть сильной. Просто была. Иначе не выдержала бы. Знаешь, как было сложно не сбежать из дома в пятнадцать лет?
– Но ты же не сбежала.
– Я – нет. А ты – да, хоть и позже. Правильно сделал. Меня держали жалость к маме и чувство долга, желание быть хорошей. А внутри я иногда думала…
Она осекается. Эл смотрит на мерцающую точку схемы, на лице одновременно мука и понимание. Он догадывается, о чем она не говорит. Дети такие хрупкие, верно? Ты думала об этом, доктор Литтл?
Я мог бы спросить вслух, подтолкнуть их. Но не делаю этого. Наоборот, сворачиваю окно, оставляя только звук, откидываюсь на спинку кресла. Изучаю плиту потолка над головой – едва различимые переливы серого, отпечатки формы, в которую лили бетон, матовый блеск лака, который наносил уже я, чтобы не задыхаться от пыли. Дождавшись тишины внутри, беру планшет. Успеваю удивиться отсутствию оповещений, прежде чем вспоминаю, что сам их выключил.
Любопытство толкает под руку, предлагает хоть одним глазком посмотреть, что там на этаже. Миротворец, задвинутый на задний план, хочет заявить, что ни один из гостей не в силах его поколебать. Его – может быть. Но я все-таки не он. Не только он. Недостаточно он, чтобы смотреть в глаза сестре и не делать того, что она хочет. И все-таки решаю посмотреть. Чувствую себя наркоманом, тянущимся за дозой. В лучшем случае будет миг облегчения, а затем страдания усилятся.
В общей комнате только Винни и Лекс, он сидит на полу у дивана, она готовит что-то непонятное. Судя по количеству сахара, щедрой меркой насыпанного в кастрюлю, для напарника.
Сижу смотрю на экран планшета, где ничего не происходит, убеждая себя не переключать камеру. Не. Переключать.
От ошибки меня спасает Эл – ноутбук, прежде тихо указывавший направление его голосом, говорит:
– А знаешь, так даже легче. Когда поверил, что шансов нет.
Сглатывает хрипотцу, выдающую его ложь. Конечно, сказать гораздо проще, чем на самом деле смириться с безнадежностью своих желаний.
– Ты не виноват, – отзывается Бет.
Заученно, механически твердит одно и то же самой себе, а стоило бы хоть раз признаться – может, брат и невиновен, но сердцем она с первой секунды возненавидела младенца, разрушившего ее жизнь.
– Если бы меня не было, отец не бросил бы маму… Твою маму.
– Неважно. – Бет резко качает головой. – Дело не в том, что бросил, а в том, что он при этом сказал. Каким он был тогда… То есть он всегда таким был, просто мне запомнился тот раз. Иначе, может быть, его постоянная ложь о том, что место девушки – на кухне, сломала бы меня иначе. Так что ты не виноват. Виноват только он. И ненавижу я его. Могу объяснить, могу понять… Но не простить. Никогда.
Лицо Эла кривится в болезненной гримасе, но он молчит. Он, пожалуй, предпочел бы, чтобы ненавидели его. Для Эла память об отце священна, как и для обеих его матерей. Только Бет смогла увидеть за привычной любовью чудовище. Увидела и перестала замечать остальное. Сейчас она, кажется, наконец-то разглядела за затмившей все завесой брата.
У экспертов пока ничего – все-таки максимальный приоритет нам не дали, и лаборатория работает в обычном режиме вялотекущего аврала. Пробиться вперед очереди не проще, чем выжить в яме с крокодилами. Эзра, попытавшийся сделать это и благоразумно отступивший, скучать не стал и добровольно приковался к телефону – в поисках двух последних пропавших мы не проводили обзвона больниц и убежищ, а зря. Зато у Захари
