– Пусть, пусть постегает Окулко, – слушая тиуна, рассеянно кивал молодой человек. – Розга ум вострит, память возбуждает и волю злую в благо преломляет!
– Эк ты сказал, господине! – непритворно восхитился тиун и тут же наябедничал: – Окулко-кат уж третий день Демьянке Умнику не дает проходу.
– О как! – удивился Ремезов. – И чего ж хочет?
– Да восхотел умней всех быть! – Михайло-рядович дребезжаще рассмеялся. – Кат, а туда же, к парню пристал – грамоте, мол, поучи.
– Грамоте? Что ж, дело хорошее, – пригладив волосы костяным гребнем, Павел одобрительно качнул головой. – Хочет – пущай учится, я Демьяну скажу.
Рядович рассеянно заморгал:
– Да как же так, батюшко? Каждый ведь должен свое место знать. На что кату грамота?
– Кстати, и ты с Окулкой на пару учиться пойдешь. К тому же Демьяну.
– Я?!
– Ты, ты, – пряча улыбку, невозмутимо подтвердил молодой человек. – А то тиун – и неграмотен! Срамота одна.
– Ой, господине, у меня ж делов… – заюлил было рядович, но тут же сник под строгим боярским взглядом. Вздохнул и, закончив доклад, вышел с поникшею головою.
– Ничего, ничего, – довольно ухмыляясь, прошептал ему вслед Ремезов. – Вот с вас двоих ликбез и начнем. А там посмотрим.
Вечером, после ратных тренировок, хозяйственных дел и всего такого прочего, заявился в светлицу Демьянко Умник – как и договаривались еще поутру.
Встав у порога, поклонился скромненько:
– Пришел я, боярин.
Встав с лавки, Павел потер ладони:
– Эт-то хорошо, что пришел. Тиун Михайло с Окулкой-катом подходили к тебе?
– Угу.
– Сладились?
– Сладились, господине. Они сказали, что ты их учить велел.
– Вот и ладненько, – развеселился боярин. – Смотри, плохо учиться будут – розгой их попотчуй… Окулко подскажет – как. Ин, ладно, потехе час, а делу – время. Пергамент с чернилами принес?
– Как ты и велел, господине.
– Ну и славно. Будем мы с тобой, Демьян, нынче подробную карту рисовать.
Парнишка хлопнул ресницами:
– Чего рисовать?
– Землицы нашей чертеж. Словно бы с глазу птичьего… или с высокой горы.
– А-а-а! Понятненько.
– И на чертеже том – все стежки-дорожки обозначим, деревни, луга, поля, леса – чтоб точно все знать, где что да как!
– Доброе дело, боярин-батюшка!
С тех пор слышно было по вечерам:
– Аз, буки, веди, глаголь…
То первоклассники – палач с тиуном – соревновались, кто громче да правильнее. Окулко-кат с юмором оказался мужик, все сотоварища своего по учебе подкалывал, загадывал загадки веселые:
– А прочти-ко, Михайло, чем ты шти хлебаешь? Вона, читай буквицы…
– Лы… а… лы… а… ла… ппп… тем… лап-тем… Я те дам – лаптем!
– Хо-хо-хо! Хо-хо-хо!
– Я те дам – хо-хо!
Буйные попались Демьянке ученички – то обзывались, то друг с дружкой дрались, правда, так, шутя вроде.
На них глядя, по поводу грамоты мысли разные в голове в Павла роились: как жатва да все осенние полевые работы закончатся – еще и других парней к Демьянке в ученье отдать – Микифора, Гаврилу, Неждана. Неждан, правда, мог и не пойти – он все же не холоп был и не закуп – смерд, за землицу только обязанный. А вот Микифор с Гаврилой – холопы, по сути – рабы. Сия ситуация сильно тревожила Ремезова: как так получалось, что самые умелые воины – невольники? С чего б им усадьбу, хозяина своего защищать, живота не жалея? Раб, он и есть раб, с какой стороны ни возьми – и хорошего в этом мало. Мысли эти боярин покуда на потом оставил. Вот с жатвой да обмолотом закончить. А потом – праздник, веселье… заодно под это дело с и холопами можно будет решить – повысить их социальный статус.
Праздник… Да, уже скоро и праздник – конец осенних работ, да и вообще – всего сельскохозяйственного года. Все убрано, обмолочено, где надо – вспахано, озимые, опять же, посеяны. Что остается? Охота да торговлишка – мехами – рухлядью мягкой – на караванной тропе. Скоро, скоро пойдут, потащатся обозы санные по замерзшему Днепру, вверх – к Смоленску и вниз – в Черниговские земли да к Киеву.
Впрочем, к Киеву – вряд ли. Татары.
Глава 5
Праздник
Осень 1240 г. Смоленское княжество
Всю первую декаду октября шли дожди, низкое небо затянулось серыми беспросветными тучами, набухла, чавкала под ногами, земля, кругом пахло сыростью, хмарью. Хорошо хоть с хлебушком-житом повезло, а вот свеклу да морковь убрать не успели и теперь опасались – как бы все не сгнило. Смотрели с надеждой на небо – авось, посветлеет еще, авось, да покажется солнышко.
Молились в часовенке, своей-то церкви в вотчине не было, не озаботились еще поставить, хоть и надо бы, да все руки не доходили – не такое уж и простое дело, храм выстроить, да еще и клир к нему найти. Куда проще – частокол, его-то сейчас – по дождю – и правили, подкапывали, рыли ров. И тут главное было – опятовских смердов с заглодовскими не ставить. Казалось бы, Заглодово да Опята – две соседние деревни, – а ненавидят друг друга хуже татар. С давних пор еще эта вражда повелась – то ли опятовская корова на заглодовскую межу забрела, то ли заглодовские парни за опятовскими девками подсматривали, когда те на реке купались… тут и не разберешь уже. Чисто сельская психология, по типу: у соседа корова сдохла – уже на душе веселей. Ремезов пока не знал, что с этим делать, но старался без нужды заглодовских с опятовскими вместе на работы да в сторожу ночную не ставить.
И снова хмурыми сырыми ночами, темными, хоть выколи глаз, полезли в голову нехорошие тоскливые мысли. А вдруг – это навсегда все! И скорее всего – именно так, незачем тешить себя несбыточными надеждами.
Павел даже вновь сел за расчеты… так и вышло, как и тогда, на песке. И еще дождь этот нудный – по крыше: кап-кап, как-кап… с утра-то до ночи! Так и хотелось иногда напиться до поросячьего визга.
Боярин уже перебрался в горницу,
