Грязно выругавшись, комсорг усмехнулся и, на всякий случай стараясь не попадаться на глаза Вадику, быстро зашагал прочь.
Черный шаман Бурухчи Гаир с воем вскочил на ноги. Кто осмелился помешать ему! Кто-то вторгся в его видения, в его сны. О, колдун прекрасно знал – кто. Все тот же – тот, кому было глубоко плевать на все его шаманские причиндалы, пришелец из далекого далека, человек ниоткуда. Он не дает уничтожить свою душу – так, что ж – придется сначала убить его здесь, а уж потом спокойно доделать дело.
Все девять костров, догорев, угрюмо сверкали синими углями. Сорвав висевший на толстом суку саадак с острыми, пропитанными змеиным ядом стрелами и тугим боевым луком, Бурухчи Гаир прицепил к поясу саблю и свистом подозвал корня. Следовало спешить, момент сейчас был уж больно удобный – можно перехватить недруга по дороге, одного. Шаман прекрасно знал, где находится пришелец – прикормленный купчишка Ильчит-караим не поленился, доложил. И получил изрядно. Пусть. За дело не жаль серебра.
Ну, а теперь… Теперь очень скоро с чужаком будет покончено! Бурухчи Гаир хлестнул коня плетью. Из кочевья Субэдея в Сарай ведет лишь одна хорошо наезженная дорога, о прочих тропках враг вряд ли осведомлен. И едет он один – шаман хорошо знал, что все его посланцы, в том числе и хитрый кидать Суань Го, не выполнили свои миссии. Значит, Субэдей уцелел. А пришелец смог с ним встретиться и как раз теперь возвращается обратно в Сарай, к своему приятелю, пьянице Игдоржу Даурэну – о нем тоже доложил исполнительный и алчный Ильчит-караим. Что ж… Еще посмотрим, чья возьмет! Трепещи, гнусный чужак, уже очень скоро накроет тебя черное покрывало забвения, тлена и смерти. И тогда… О, тогда ничто не помешает шаману добиться, наконец, своего – взять власть в Западном улусе… хотя бы для начала, а уж потом…
Бурухчи Гаир гнал коня, на тонких губах его играла зловещая усмешка, а худое лицо походило на мертвый, обтянутый коричневой кожей, череп. Издалека казалось – это скачет сама смерть!
До Сарая осталось уже совсем немного, когда Ремезов вдруг почувствовал, что впереди что-то не так. Да, Павел ехал, погруженный в свои мысли, однако он все же был опытным воином, чтоб не оставить без внимания явные признаки засады, быть может, и незаметные какому-нибудь плотнику, купцу или вельможе – но только не предводителю боевой дружины! Тренированный взгляд боярина словно бы сам собой подмечал все, что можно было бы счесть потенциальной угрозой – почему-то вдруг перестали петь птицы – с чего бы? И всю дорогу мелькавший впереди рыжий хвост лисы вдруг вильнул, резко сместился в сторону – тоже не просто так. Хитрое животное определенно что-то смутило.
Боярин прищурился – выбирая наилучшее место для возможной засады. Ну, конечно – вон там, ближе к реке, в орешнике. Не в траве же сидеть – видно! Однако и в орешнике – далековато для нападения… если только достать стрелой, любой всадник здесь как на ладони.
Стрелой…
Недолго думая, Павел вытащил правую ногу из стремени, изображая падение… так, на всякий случай – ничуть не страшно показаться перед самим собой дураком. Просто свесился с крупа. Упал… И тотчас же услышал, как над седлом просвистела стрела! Ага! Не зря, значит, опасался-таки.
Боярин недвижно замер в траве, притворился мертвым – это была сейчас единственная возможность уцелеть, мало того – разобраться с этим неведомым пока что стрелком. Или стрелками. Там видно будет.
Молодой человек заранее приготовил нож, положил поудобнее саблю. И ждал. Терпеливо, как ждет поклевку вышедший на утренней зорьке рыбак.
Поначалу все было спокойно, однако где-то сосем рядом вдруг вспорхнул в небо жаворонок, закружил, запищал тревожно – видать, кто-то согнал с седла. Кто-то шел! Пригнувшись, прячась в высокой траве. Шел проверить или обобрать, а, скорее – и то, и другое. Опытный – знает, что всадника легко заметить и поразить стрелой. Что ж, иди… иди же.
Пегий конь Ремезова – подарок Игдоржа – вдруг заржал, прянул ушами – кого-то почувствовал, да Павел и сам уже услышал осторожные шаги… И тотчас же метнул на звук нож! Конь резво ускакал в степь – выдрессированный, умный – не подставлялся под стрелы.
Что-то звякнуло – вражина ловко отбил саблей брошенный нож.
Боярин резко вскочил на ноги: не дать врагам опомниться, пустить в ход луки. Разбойников – или кого там еще – просто не могло быть много, иначе б они напали в открытую – на одного-то, милое дело!
Один! Враг оказался один. Мускулистый, сильный, в наброшенной на голое тело овчине и войлочной шапке, с ожерельем из высушенных змеиных голов и лицом, напоминавшим обтянутый кожей череп. Точно, как на знаменитой гравюре Дюрера! Этакий «господин Смерть». Тонкие губы кривились в злобной ухмылке, в правой руке горела на солнце обнаженная сабля, а в глазах… в глазах пылали багровые звезды!
Ремезов усмехнулся: снова зомби? Или, наконец, сам хозяин?
Дальше он не успел подумать! Завизжав, как резаный поросенок, «господин Смерть» бросился на Павла с такой дикой неистовостью, с какой в десятибалльный шторм бросаются на прибрежные скалы белые от злобно шипящей пены волны. Обрушив на боярина целый град ударов, враг что-то кричал, плевался, сверкая багровыми звездами – глазами – колдовал, что ли?
– Тенгри-и-и-и!!! У-у-у-у! У-у-у-у! Тенгри! Сгинь, пропади, чужак!
Павел не сгинул и никуда не пропал – что ему эти дурацкие кривляния? Если чего он сейчас и опасался, так это вражеской сабли, которой соперник, надо отдать ему должное, управлялся блестяще. Видать, был когда-то воином или – что вернее – участвовал во многих походах, может даже, с тем же Субэдеем…
Удар!
Ох, какая силища чувствовалась в мускулистой руке врага! Ремезов едва успел увернуться, отбить. А «господин Смерть» вдруг резко замолк, перестал выкрикивать заклинания, словно бы догадался, понял, что против Павла действенна лишь острая сабля. Ей и действовал – удар!
