– Ну, что, Митоня, видал купцов? Разговаривал?
– Да уж, уговорился, – наемник усмехнулся в усы. – Тихон Полочанин-гость как раз завтра б с нами и отошел – коли в цене б сладились.
– Завтра?! – боярин уселся на лавке. – Так что же ты раньше молчал?
– Так ведь, пока кушали, пили… А Тихон-то припозднится сегодня – пока всех своих проверит, указания даст. Вот и мы выждем чуток.
– Чуток, – нервно усмехнулся Павел. – Он хоть куда едет-то, этот Тихон?
– В Менск, а потом, может, и дальше – в Краков. Как дела пойдут.
– Так там же, говорят, татары!
– Ну и что? – прищурившись, спокойно отозвался Митоха. – Тихон сказал – татары торговлишке не помеха. Наоборот даже. Он ведь с их стороны – из булгар – с караваном и едет. И еще у него эта… пай… хай…
– Пайцза!
– Да – пайцза есть. Дощечка такая охранная. От самого хана.
Пока болтали, пока, выйдя на улицу, вытряхивали с одежки клопов да блох, уже и совсем стемнело; в черном, мерцающем загадочными – в прозрачных призрачных облаках – звездами небе выкатилась медно-блистающая луна, повисла над каменной колокольней, прищурилась довольно – видно, тоже радовалась легкому морозцу да скрипящему под ногами снегу. Все радовались, особенно – торговые гости-купцы – всем надоела слякоть.
Народец из корчмы уже разошелся почти что весь, так, по углам еще сиживали компании – из тех, кто и ночевал здесь же.
– Вот он, купец, – пройдя вперед, Митоха указал на тощего мужика в справной немецкой суконке – с бритым подбородком, бровастого, вислоусого, с богатой серебряной цепью поверх синей суконной груди.
Подошли, уселись на скамейку напротив; наемник представил боярина, и купец, не тратя зря времени, сразу же заговорил об оплате:
– Дружина твоя меня устраивает, – не отрывая от собеседника маленьких глубоко посаженных глаз, быстро промолвил Тихон. – Язм твоих людей видел, да и Митоха – человеце известный, к кому ни попадя не пойдет.
При этих словах наемник распрямил плечи и довольно закашлялся.
– Маловата, правда, дружина у тебя, боярин, – сделав знак корчемному служке, продолжал торговец. – Ну да и караван у меня нынче невелик. В Менск мыслю попасть, потом – в Берестье, а там, как господь даст – может, и в Краков двину. Митоха сказал – тебе соль нужна? Так, может, я так сразу и заплачу – солью? Десять соляных кругов.
Павел покачал головой:
– Дюжину!
– Да круги-то, боярин, большие, не малые! Да ведь и вас найму до Берестья токмо. – Служка принес кувшинец, налил всем пахучей медовухи, и купчина махнул рукой. – Инда ладно, пусть будет дюжина. А службу обговорим тако: в торговые дела не лезть, все указания исполнять в точности. Спросить чего ль хочешь, боярин? Спрашивай!
– Почему нас – до Берестья только? – поинтересовался Ремезов. – Татар не боишься? Они ведь где-то в тех местах, сказывают.
– Татар как раз не боюсь, – полочанин хвастливо приосанился. – От самого царя-хана у меня пайцза есть – пропуск. А вот прочий разбойный люд, тати – против них-то тебя, боярин, и нанимаю с дружиною. Дюжина соляных кругов, так?
– Так, так.
Торговец покривился:
– Дороговато, да уж ладно… Ну, тогда – по рукам?
– По рукам!
Скрепив договор рукопожатием, договаривающиеся стороны потянулись к кружкам. Купец и приказчики его – молодые парни – долго не засиделись, простились да спать пошли.
– Завтра раненько встаем, не проспите.
– Да уж не проспим.
– Смотри-ко, боярин, – выпив, Митоха кивнул на стол в самом дальнем углу трапезной. – Там не наш ли рыжий?
Ремезов повернул голову:
– Ну да, он – Охрятко. Тоже, видать, не спится. Ты что, Митоня, так смотришь-то?
– Сотрапезник мне его не нравится. Больно на татя похож!
Павел снова оглянулся, внимательно всматриваясь в сидевшего рядом с рыжим изгоем парня. Невысокого росточка, чернявый и весь какой-то дерганый, он что-то негромко говорил, то и дело подливая в Охряткину кружку из стоявшего на столе кувшина. Что они там пили? Вряд ли вино – уж больно шикарно, скорее, просто бражицу или хмельной квас.
– Л-а-адно, – зевнув, Павел поднялся на ноги. – Пойду-ка спать. А насчет этого чернявого завтра у Охрятки спросим.
Завтра не спросили – забыли, да и не до того было: утро началось с суеты – торговцы спешно запрягали возы, накрывали товары рогожками, суетились. Сам Тихон Полочанин, накинув на плечи овчинку, деловито отдавал указания приказчикам:
– С квасцами воз первым ставь… за ним – оружный, посудный, тканевый…
– Ну, а нам куда приткнуться, купец? – погладив кольчужку, осведомился Ремезов.
С утра уже все его люди были окольчужены и оружны, выйдя за ворота, чтоб не мешать собираться торговцам, держали наготове коней.
– Троих молодцов вперед пусти на пять перестрелов, да столько же – на три перестрела – сзади, – без раздумий отозвался Тихон. – Основная же дружина – рядом, здесь, сам тож с ними.
– Согласен, – кивнул головой молодой человек. – Митоха, распорядись-ка.
Собравшись, двинулись наконец-то в путь. Солнце едва только взошло, золотило лучами ели, по синему небу плыли реденькие белые облака, под копытами коней да полозьями санными, поскрипывая, искрился снежок. Ехали быстро – купец хотел поспеть до ночи к полоцким землям, там, на границе, и заночевать – место давно уж было присмотрено, не одним только Тихоном, но и другими. Потому – подгоняли лошадей, не жалели, а полозья саней загодя смазали салом. Тоненьким-тоненьким слоем – зато и катили сани легко, словно б на крыльях летели. Но и зверье позади обоза приманивалось на сальный запах – лисы, одичавшие псы, волки.
– Боярин, людям своим накажи, пусть постреливают, да стрел не жалеют, – обернулся в передних санях купец. – Ничо, зверюг сих мы отвадим… лишь бы двуногие не набежали… ха-ха! Что это у тебя за узорочье? На крыж немецкий похоже.
– Где? – поправив шапку, Павел скосил глаза. – Да где же?
– Вон, позади, к плащу прицепился.
Ремезов сунул за спину руку, нащупал… Ну, точно – крест! Небольшой, но и не маленький – с ладонь, золотой! Хотя… Нет – медный, просто начищенный до золотого блеска. На крючочке подвешен… в сутолоке случайно за плащ зацепился. Или – в опочивальне в людской… Народу много, может, и обознался кто – зацепил. Да нет, скорее – случайно.
– Случайно – не случайно, кто сейчас может сказать? – торговец покачал головою. – Убрал бы ты его с глаз подале, боярин! Сунул бы в переметную суму.
Молодой человек пожал плечами, да так и сделал – отцепил от плаща крест да сунул в мешок. Можно было б и выкинуть – не так уж и ценна вещица – а все же жаль стало. Медь здесь тоже – ценность, чего зря разбрасываться? Весит мало, суму не жжет. Убрал с глаз
