– Я схожу, посмотрю, все ли с ним в порядке, – сказала Слоан. – Дайте мне пару минут.
– Конечно, – ответил Мэтт.
– Ага, как раз Эстер хватит времени на то, чтобы подгадать правильный угол камеры для съемок или что-то в этом роде, – подколола подругу Инес.
Эстер шлепнула ее по руке и достала телефон. Слоан сбежала с места преступления прежде, чем Эстер успела уговорить ее сделать еще одно селфи, отыскала щель в стене и проскользнула внутрь монумента.
Стены памятника были усыпаны вырезанными на металле буквами – именами погибших от рук Темного. По словам художника, потребовались годы, чтобы найти информацию об этих людях и вырезать по металлу каждое имя. Большинство были такими крохотными, что их едва можно было прочитать. За металлическими листами художник установил световые панели, поэтому каждое имя светилось, как маленькое созвездие. Создавалось впечатление, что ты находишься где-нибудь в глуши, под звездным небом, там, где городской свет и смог не мешают человеку любоваться бесконечной красотой нашей Вселенной.
Алби стоял в центре, пристально всматриваясь в имена на одной из панелей.
– Привет, – сказала ему Слоан.
– Привет, – ответил он. – А тут ничего так, вполне симпатично.
– Да, бронза – удачный выбор. Даже можно сказать, уютненько, – произнесла она. – Ты нашел имя своего отца?
– Нет. Искать тут кого-то – как искать иголку в стоге сена.
– Может быть, стоит спросить автора?
Алби покачал головой.
– Я думаю, весь смысл состоит в том, что ты не можешь увидеть имени каждого погибшего. Задумка в том, что ты погружаешься в состояние шока, когда осознаешь, сколько же людей погибло на самом деле.
«Так много, что уже нет никакой разницы», – подумала Слоан. Она знала реальное количество тех, чьи жизни унесли те события. Все, что находилось между цифрой «сто» и цифрой «миллион», для нее было просто цифрой, ей было слишком тяжело по-настоящему осознать масштабы этих чисел.
– Мне нравится эта идея, – сказал Алби. – Это напоминает мне, что на самом деле мы всего лишь горстка людей, которые потеряли всё и вся, среди тысяч других, которые тоже всё потеряли. И нам больнее не меньше и не больше, чем всем семьям этих погибших.
Он указал на панель перед собой. Они с Алби были ровесниками – ему было двадцать восемь, но волосы у него стали легкие, как перышко, и начали редеть на висках. На лбу пролегли морщины, такие глубокие, что она обратила на это внимание. На его лицо неумолимо и медленно ложилось время.
– Я устал быть особенным, – сказал Алби с дрожащим смехом. – Я устал оттого, что я получаю почести за самое ужасное, что произошло со мной. За то, что разрушило мою жизнь.
Слоан подошла к нему и встала так близко, что их руки соприкоснулись. Она подумала о стопке правительственных документов в нижнем ящике своего стола, о статье Рика Лейна, который писал о ней, как о куске мяса, о ночных кошмарах, которые преследовали ее от рассвета до заката.
– Да, – сказала она, вздохнув. – Я понимаю, о чем ты.
Или, по крайней мере, она думала, что понимает. Но когда Слоан увидела, как дрожит рука Алби, когда он поднял ее, чтобы вытереть свое лицо, она спросила себя, а знает ли она на самом деле, что происходит с ее другом.
– Тук-тук! – Эстер вошла внутрь, ее волосы были идеально уложены, камера направлена под правильным углом, чтобы показать ее и происходящее в самом выгодном ракурсе. Она повернулась так, чтобы в кадр попали Алби и Слоан. – Ребята, передайте привет моим подписчикам в Insta!.
– Мы в прямом эфире? – спросила Слоан.
– Нет, – ответила Эстер.
Слоан взглянула на Алби и подняла вверх оба средних пальца. Одновременно Алби начал хлопать себя ладонью по щеке, симулируя неприличные звуки. Инес, явно нервничая, вошла следом за Эстер и увидела, как Слоан размахивает факами прямо перед лицом Алби. Нахмурившись, Эстер убрала телефон.
– Это должен был быть мой первый прямой эфир из здания монумента Десятилетию! – проворчала она. – А теперь мне надо все снимать заново и при этом делать вид, что я зашла сюда в первый раз!
Она выбежала, снеся по дороге Мэтта.
– Я что-то пропустил? – спросил он.
– Держись, – ответил Алби и прикоснулся пальцем к губам.
Эстер зашла во второй раз, держа телефон наготове подальше от лица. Когда она смотрела на светящиеся имена, в ее глазах появилось притворное удивление. Алби бросился вперед, наклонил голову так, чтобы оказаться в кадре с Эстер, и сказал прямо в камеру:
– Она заходит сюда не в первый раз! Не дайте ей провести вас!
Эстер оттолкнула его и опустила вниз телефон.
– Да что с вами такое, ребята? – требовательно спросила она.
– С нами? Это ты телефон из рук не выпускаешь, как будто он к ним прилип! – ответила Слоан. – Ты еще хуже, чем Мэтт!
– Я к этому отношения не имею, – Мэтт поднял руки вверх.
– Я не единственная, кто пользуется социальными сетями, – сказала Эстер. – Это моя работа, и ты не имеешь права осуждать меня, твою мать.
– Предполагалось, что это вообще-то скорбная дата, – обратил внимание Мэтт. – Это могло бы стать хорошим опытом для всех нас.
– Но съемка никак не мешает скорби, не делает все это менее трагичным, – ответила Эстер.
– Нет, делает, ровно с того момента, когда ты начинаешь снимать видео с идеального ракурса для селфи, – сказала Инес, изображая, что держит в руках телефон. Она позировала, отведя назад попу. – Вот это имена погибших, а вот тут моя горячая задница!
Слоан не смогла сдержать смех. Это произошло так неожиданно и так громко для нее самой, что она только успела смущенно прикрыть рот рукой.
– Слоани, Слоани Макарони у нас, оказывается, девочка и умеет смеяться как девочка! – Алби удивленно поднял брови.
– Не смей меня так называть! – ответила Слоан.
– Не делай вид, что не знаешь, что мы видели тебя на тех домашних видео, которые сделал Камерон, – сказала Эстер. – Может, тебе и нравится быть такой крутой девкой, но глубоко внутри ты навсегда останешься той самой маленькой девочкой, которая танцует под «Diamonds Are a Girl’s Best Friend» в юбке-пачке, сделанной из фольги.
Слоан проклинала чертову камеру своего покойного брата. Она хотела было уже ответить, но тут заговорил Мэтт:
– Я нашел Берта.
Конечно, на самом деле Берта звали не Роберт Робертсон. За несколько месяцев до своей смерти он открылся своим друзьям и назвал им свое настоящее имя, чтобы они могли найти его, если вдруг потеряют с ним связь. Никто не думал о нем как о «Эване Ковальчике», для них он навсегда был и останется «Бертом».
Они все встали позади Мэтта, следя за его пальцем, указующим на маленькое имя: Эван Ковальчик, все прописными буквами. Она понятия не имела, как Мэтт нашел его имя среди всех имен, среди всех панелей. Это было все равно что найти нужную сосну в сосновом бору. Рука Мэтта упала,
