С полотенцем подходила к воде. Незагорелой белой ногой трогала её. Определяя температуру. Говорила сестре:
– Ну хватит. Выходи. Пора домой.
– Неужели не искупаешься из-за своего купальника? – врубала сажёнки малолетка, и не думая выходить на берег.
Галина оглаживала шикарный черный купальник с плотными чашками, на которых было красивое шитьё. Потом смотрела по сторонам – вроде бы никого. Лезла в кустарник у самой воды. Там купальник снимала. Аккуратно клала его на ветки. Только после этого бежала в речку. Плюхалась и плыла, выбеливаясь ягодицами и спиной.
Обратно выбегала, зажав груди. Лезла в кусты, чтобы поскорей вытереться и надеть купальник. И уж после этого идти спокойно домой. Мимо футбольного поля возле посёлка. Мимо бегающих с мячом парней. Мимо Гришки Нефёдова.
Вытершись, протянула за спину руку, чтобы взять купальник – купальника не было.
– Катька! Убью!
Гонялась в кустах за хохочущей девчонкой. Поддала по попке, отобрав купальник. Увидев выдрихинского мужика, ведущего к речке лошадь – разом присела. Заползла за ближайший куст и чуть ли не лёжа поскорей начала напяливать купальник. На девятилетней Катюшке хотя и был купальник, сшитый мамой из папиной майки, но она тоже приседала рядом, прыскала, как бы вместе с сестрой стыдилась мужика. А тот, похоже, и не видел их, спокойно разделся до длинных трусов, завёл лошадь в воду, стал мыть. Пригоршнями черпал и кидал на лошадь солнце.
Не торопясь шли к пяти домам на возвышенности. С плоскими телевизионными антеннами на крышах, с деревьями в птичьих гнёздах. После реки Катюшка так и осталась в мамином водолазном купальнике, зашитом внизу. Галина шла в расстёгнутом легком халатике, планомерно переставляла ноги.
Гришка Нефёдов раскрыл рот. Увидев проходящий шикарный купальник Галины. Слегка прикрываемый халатиком. Так и стоял столбом. Катюшка с полотенцем и одеялом, как верный оруженосец сестры, гордо смотрела на Гришку. Мол, знай наших! Уже тогда рядом с сестрой на выданье шла маленькая сваха в купальнике мешочком.
Гришка, проникнувшись увиденным, закрыл рот. Тут же получил мячом в лицо, подскокнул и ринулся догонять укатывающуюся с мячом ораву.
Поздно вечером перед домом культуры были танцы под радиолу, долбящую из двух алюминиевых глоток на здании.
Под шляпами фонарей Гришка гонял Галину фокстротом. Ловко выруливал на новые свободные пространства танцплощадки. Катюшка в отглаженной юбке из шотландки стукала ножкой чёткий ритм, самодовольно смотрела на бегающую пару – она сделала своё дело. Свела двух влюблённых. Вот они – танцуют фокстрот. Были, конечно, в начале и трудности – записки предварительные, с которыми приходилось бегать, доставлять влюблённым, и передача многого на словах. Всё было. Зато теперь – результат. Танцуют, ровной строчкой бегут.
После танцев влюблённые гнали её от себя – не уходила, шла рядом: она не должна пустить всё на самотёк. Влюблённые убегали от неё, прятались – лазила по кустам, искала их в темноте.
Вышла на залуненную полянку.
– А, вот вы где…
Ждала, пока влюблённые приведут себя в порядок.
– Катька, дома убью!
Маленькая сваха смотрела на луну. Ничего, нужно терпеть. Издержки работы.
– Совсем отбились от рук, – лёжа в постели, говорила мать, Городскова Анна Николаевна. – Первый час ночи, танцы давно закончились, а они всё шастают где-то. – Толкала мужа: – Слышишь, что ли, отец?
Уже заснув, Иван Васильевич Городсков, отец двух гулён, вздрагивал. Утирал слюну:
– Да пусть их. Пока молодые.
– Да она ведь и Катюшку с собой таскает! Девчонку!
– Кто таскает? Галина? Да ты что! Она не знает, как избавиться от этой маленькой липучки, – переворачивался на другой бок, умащивал на подушке голову Иван Васильевич. Прежде чем снова уснуть, улыбнулся – он больше всех любил маленькую умную липучку.
К своей комнате сёстры крались на цыпочках.
– Завтра окучивать картошку! – ударял в темноте голос: – Гулёны!
Сёстры прыскали и скрывались в своей комнате, прикрыв плотно дверь. Включали свет. Перед тем как лечь, Катюшка по-хозяйски расчёсывала гребнем сестрины длинные волосы, отливающие рыжим. Завтра опять предстоит встреча с Гришкой. Может, на картошке, а может, потом на танцах. Нужно быть готовыми. У самой Катюшки волосы были короткими, чёрными, кудряшками по всей голове. Галина пошла в рыжего папу, А она, Катюшка, получилась в чёрную кудрявую маму.
<p>
<a name="TOC_id20237426" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20237427"></a>2
Иногда, как на заказ, Феликс селился прямо под окном кабинета биологии – за стеклом видны были развешенные плакаты с домашними птицами и животными. И почти всегда, когда Екатерина Ивановна кормила кота, подходила к окну сама хозяйка кабинета, учительница биологии. Строгая дама с указкой. Хмуро смотрела на Екатерину Ивановну. Как на некомпетентную. Которая влезла со своим котом на чужую территорию.
– Привет! – поигрывала ей пальцами Городскова. – Как дела?
Строгая с указкой уходила в глубь класса. К плакатам.
Улыбаясь, Городскова шла дальше. На работу.
Толоконников, как всегда планомерно покачиваясь, ходил по коридору, заложив левую руку в карман безукоризненно отглаженного халата. Это означало, что он обдумывает случай. Толоконников был хорошим врачом, но Екатерину Ивановну не переставала удивлять такая манера приёма больных – в кабинете невропатолог сперва выслушивал жалобы пациента, осматривал его, стукая колено молоточком и подводя молоточек к переносице, затем выходил в коридор и планомерно ходил по нему. Затем вновь заходил в кабинет, садился и писал к карточку диагноз и назначаемое лечение. Его помощница, тощая Небылицина, сердито успокаивала нервничавших больных: «Сейчас придёт. Никуда не денется». А на вопросы товарок о шефе говорила одно только слово – закидон. При этом птичье лицо её покрывалось красными пятнами. «Вам что-то не нравится?» – хмурился шеф (Толоконников). Несколько раз предлагал Екатерине перейти из процедурного к нему. (После случая с оживлением старухи он Городскову очень зауважал.) «А, Екатерина Ивановна? Соглашайтесь. А то сидит вся в красных пятнах, терпеть меня не может – и не уходит. – Смеялся: – Прямо патология какая-то у неё. Невроз».
– Здравствуйте, Виктор Валерьевич, – первой поздоровалась Городскова.
Толоконников сразу подхватил под руку, повёл:
– Так как с моим предложением, Екатерина Ивановна?
– Нет, извините, Виктор Валерьевич, – доставала ключ от кабинета Городскова. – Я уж у себя. Мне в процедурном привычней.
– Но что же мне делать? Не к главврачу же идти?
Городскова улыбнулась – из кабинета Толоконникова выглянуло птичье лицо. Уже в красных пятнах:
– Виктор Валерьевич, вас ждут!
Толоконников обречённо пошёл. Слабохарактерный малый, безжалостно подумала Городскова. С победоносным именем Виктор. Давно бы выгнал стервозную цаплю. Терпит.
Городскова открыла, наконец, дверь, мельком глянув на трёх женщин, уже ждущих на диване.
В тесном коридорчике всё верхнее сняла и убрала в специальный ящик-гардероб. Надела голубую рабочую рубаху и штаны, на ноги лёгкие кожаные тапочки. Волосы, растряхнув, обмотала вокруг головы и поместила под высокую шапочку-колпак. Вымыла тщательно руки.
За столом в кабинете раскрыла лохматый журнал, написала
