В чужом доме лежали вдвоём на чужих простынях. В темноте чутко вслушивались. «Он же старше даже тебя. На целых пять лет. Куда она смотрела?» За стеной слышался смех мартышки и глухая бубня дяди. Будто вдвоём они что-то распиливали.
Утром за завтраком, никаких «пап» и «мам» больше не было. Только по имени-отчеству: Мария Никитична, Геннадий Андреевич. Вежливый, предупредительный. В какой-то старинной тужурке с кистями. Интеллигент из фильма. В десятом поколении. «Не желаете, Мария Никитична? А вы, Геннадий Андреевич?» Ирина металась, носила на стол. В фартучке, с румянцем на щеках. Гордая за мужа. «Сядь, Ира, сядь!» – приказал муж. И она послушно села. Маленькая, пряменькая рядом с этим громилой. С этим так называемым интеллигентом.
Уводили глаза от молодых, проглатывали какую-то еду, пытались осмотреться. Байбак в тужурке встал, включил свет. Помимо воли уставились на вспыхнувшую люстру. Вспыхнувшую не сразу – какой-то волной. Как вспыхивает снежная королева на спектакле для детей. Довольный произведённым эффектом, байбак продолжил насыщаться. Сегодня он ел только манную кашку. У него был гастрит. Он и так вчера позволил себе лишнее.
Словом, в первую встречу зять не понравился.
Андрей, брат Ирины, тоже не принял Камышова. Решительно. Был Андрей тогда ещё холостым. Только начал работать в порту. Жил на съёмной. Денег не хватало. Стал бегать с плакатами на протестные акции. («Долой! Вперёд!») Один раз крепко наваляли дубинками и чуть не выгнали с работы. На свадьбе сестры ни к чему не притрагивался – сидел с одним бокалом вина, полный презрения ко всем этим толстосумам. Тридцатилетний ещё, тощий, голодный.
Мать и отец съездили к нему на съёмную квартиру. Сын сидел в полупустой комнате, на раскладушке, в трусах и майке и ненавидел весь мир. «Поедем домой, сынок», – робко попросила мать. В ответ на неё посмотрели мучительные медные глаза бомбиста-смертника, который не струсит (мама!), который (ма-ма! ых!) пойдёт до конца.
Уехали из приморского городка с тревогой. И за неудачника-сына, которого зря переманила из Новосибирска Ирина (работал бы и работал там в речном порту), и за неё саму, с её скоропалительным, отчаянным каким-то замужеством.
Через год у дочери обнаружили рак молочной железы. И тут Игорь Петрович стал неузнаваем. Несмотря на отговоры врачей, сразу повёз жену за границу. Где в одной из лучших клиник Германии ей сделали операцию. Хотя опухоль была ранняя, обнаружили её при плановом обследовании, операция была бы несложной, и её спокойно бы сделали в краевой больнице. Но – нет: повёз.
Как только вернулся домой, позвонил тестю и тёще. Пригласил приехать. Навестить дочь. Предваряя колебания пенсионеров (где деньги искать на билеты?), сказал, что всё оплатит. И к нам, и обратно. Не волнуйтесь. И добавил со счастливым смехом: «дорогие мои папа и мама».
Призаняли денег, быстро собрались, полетели.
Увидели свою дорогую мартышку сидящей в постели, обложенной белейшим одеялом и вроде бы от этого посвежевшей. Как будто вернулась она домой с бело-розового курорта. Припали с боков, заревели. Агеев трубил, выводил носом. Ну-ну, успокаивала дочь, будто малых детей.
Игорь Петрович смотрел, улыбался – устроил для жены праздник. Полный сериал!
Восстанавливающейся больной требовались перевязки. Сначала через день, дальше через два. Для этого нужно было ходить в поликлинику. Но Игорь Петрович разве допустит такое? – медсестра (самая лучшая) стала приезжать прямо домой, на Котова. В первую процедуру, не обращая внимания на протесты Ирины, все трое следили за действиями хмурой тощей женщины с длинным обескровленным носом. Точно стремились поймать на мошенничестве. Но та делала всё быстро, щадяще, профессионально. Игорь Петрович сам проводил её до машины с красным крестом. Видели, как тощая в белом халате и пальто сильно смутилась, когда он вручил ей крупную купюру. Досталось и шофёру, висящему на руле. С которого мгновенно слетела пожизненная скука. Больше напоминать медсестре с длинным носом о больной на Котова не надо было – являлась на машине с красным крестом ежедневно. Ровно в двенадцать. «Ещё бы! – как за своё ворчала Мария. – Ей за таких пару купюр нужно полмесяца пахать в своей процедурной. Теперь будет ездить. И надо, и не надо». «Да ладно тебе, – срывался, чтобы встретить сестру, супруг. – Пусть зарабатывает». Всегда оставляемые Игорем Петровичем деньги тоже вручал с благодарностью. Тощая цапля милостиво брала и лезла с баулом на сидение к шоферу. Тот, втихаря поширкав ладошками (иэхх!), быстренько трогал.
Сама больная всегда спрашивала из спальни, покормили ли Валентину Ивановну (медсестру). Время-то обеденное. Как же, будет такая обедать здесь, всё ворчала Мария. Ей бы только деньги ваши. «Какие деньги, мама?» Агеев толкал жену. Та входила к дочери и сразу переводила стрелку: «Ну-ка, давай вставай! Хватит с книжкой сидеть. Ходить тебе надо, ходить». – «Ну мама, Игорь же сказал, чтобы я больше отдыхала», – капризничала дочь. «Игорь». «Сказал». Игорь скажет. Игорь знает больше врача, сердилась почему-то и на зятя Мария, застилая кровать.
За те два месяца, пока дочь восстанавливалась, пока помогали ей, хорошо узнали и Игоря Петровича. Тот не называл жену ни зайкой, ни лапкой, ни сусликом, ни даже мартышкой, дурацким именем, которое любимой дочке прилепил ещё в детстве Агеев. Но видно было сразу, что крупный мужик 65и лет крепко любит свою молодую жену. Что жизненные, любовные силы в нём не иссякли. В чём убеждались почти каждую ночь, слушая стук в стену кровати с мартышкой. Но иногда из ненасытного любовника он разом превращался в испуганного дедушку своей любимой. Стоило мартышке не так чихнуть, не так пукнуть, сразу начиналась паника. (Как узнали позднее, он просмотрел начало болезни у своей первой жены, которая умерла от рака.) Вызывался на дом врач, ставились уколы и втаскивались капельницы. От испуга, от тревоги за жену человек становился невменяемым. «Как вы думаете, Мария Никитична, вот это лекарство Ире поможет? А вот это? Импортное?» Вечерами дедушка дежурил у кровати «заболевшей» (насморк, небольшая простуда), засыпал, бодался, но поста не покидал. В такие дни стук в стену, понятное дело, прекращался. Ехидная Мария в кровати толкала мужа, говорила, что Ирка специально прикидывается. Чтобы обуздать как-то ненасытного. Защитить себя. «Ну, ты скажешь!» – смеялся Агеев. Ему зять как мужик, у которого всё до сих пор в порядке, был симпатичен. Пытался даже подражать. «Куда? Я тебе полезу, старый хрыч!» От смеха хрыч падал с кровати…
На следующий год опять пригласили Агеева и Марию к себе, в дом на Котова. Чтобы те хорошо отдохнули, покупались в море, поели фруктов, ну а сами отправились в Испанию. И не валяться на каком-нибудь пляже, а путешествовать. Притом самим, без всяких турфирм. Побывали в нескольких городах.
