<p>
<a name="TOC_id20254452" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20254454"></a>4
Допивала чай Наталья уже одетой. Боялась облить шерстяное платье. Опаздывала. Чай, как назло, не остывал. Стягивала его с блюдца по-деревенски, шумно.
Коротко продребезжал звонок в прихожей. Точно не дотянулись рукой, как надо. И тут же длинно, настойчиво зазвонили.
Знала, знала, кто это, а сердце оборвалось.
Спросила у дермантиновой двери. Вежливо. Как кукушка:
– Кто-там?
За дверью сразу радостно забубнили.
Да-а, правильно, Таня сказала: никакая лестница инвалиду не помеха. Тем более первого этажа.
На площадке лампочка перегорела, в подъезде было темно, и перед раскрывшейся дверью Плуготаренко улыбался во всё лицо. Как бы освещал собою всё. После дня рождения Натальи это был его первый визит к ней. Просто так. Вот, мол, ехал мимо и решил заехать к вам. Две недели держался. Да. Телефона у вас теперь нет. Пришлось так вот. Без предварительного звонка. Извините.
Всё это было написано на его радостном лице. Однако увидев, осознав, что она уже в тёплом платье, что собралась на работу, тут же попятился от двери:
– Простите меня, Наталья Фёдоровна, я подожду вас у подъезда.
И, словно даже не развернувшись, повалился с коляской обратно в темноту.
Дверь квартиры осталась открытой. Наталья торопливо обувалась, надевала пальто. Конечно, помимо приёма незваных гостей, которые могут заявиться когда им заблагорассудится, нужно ведь и на работу ходить. Притом не опаздывая. А так – всё нормально. Всегда рады вас видеть.
Неотвратимо приближался Новый год. Продвигаясь по сонной улице с блеклыми фонарями, приближение его оба остро чувствовали. Всё должно случиться у них с 31-го на 1-ое. Они должны (обязаны) Новый год встретить вместе. Отступать им было просто некуда. Они подошли к той пресловутой последней черте, через которую нужно или сигануть, или рвать от неё обратно. Притом сломя голову.
Как всегда обмирая, Наталья ждала, что вот в следующий момент, вот подходя к этому фонарю, он заговорит об этом. Два дня назад она попыталась прилепиться к Татьяне и Алексею Сергеевичу, чтобы у них встретить Новый год. Но те сразу замахали руками: нет-нет-нет! И не припрашивайся даже. У тебя есть теперь жених, любимый жених, есть квартира, вот и встречай вместе с ним. Давай, действуй! Получалось – на порог даже не пустили, захлопнули перед носом дверь.
Лёгкий мандраж испытывал и Плуготаренко-жених. Между своими фейерверкам делал долгие паузы. Наивно ждал, что Наталья сама пригласит его на Новый год. К себе, на новую квартиру. Но проплывали фонари, приближалось здание почты, а женщина молчала.
Под лампочкой на крыльце дружно плясали, отряхивая с обуви снег, товарки. Посмеивались, смотрели на молодых. Никто и не думах уходить за дверь. Стояли как целая деревня. Послыхалина уже пошлёпывала впереди плоскостопной ножкой. Так ударник, перед тем как всем грянуть, задаёт палочкой на краю барабана ритм. Тук, тук, тук, тук. После чего и должен был последовать дружный хор с крыльца: тили-тили-тесто, жених и невеста!
Наталья маялась. Опять между двух огней. Плуготаренкой и приготовившмся хором на крыльце. И Вахрушева как назло не шла.
– Юрий Иванович!.. Я согласна! – чуть ли не прокричала.
– На что согласны? – испугался инвалид.
– Встречать Новый год с вами. У меня.
Возникла у крыльца Вахрушева. Тёмная гневная Вахрушева:
– Это что ещё опять такое здесь?!
Все полезли в дверь как бараны. И тучная Наталья за всеми.
Не в силах совладать с собой, инвалид подлетел к женщине в мутоновой шубке и с пышной шапкой на голове. Хватал её руку. То ли хотел поцеловать, то ли поздравить с таким дружным коллективом:
– Спасибо, вам, спасибо!
Вахрушева пятилась к крыльцу, ничего не могла понять – инвалид уже фотографировал её! Невесть откуда взявшимся фотоаппаратом! Кто он такой? Фотокорреспондент? Из газеты? А Плуг выхватывал её через видоискатель и нажимал затвор. Быстро выхватывал и нажимал. И так, и эдак. Стремительная фотосессия – женщина смотрит из шапки как испуганный басмач – её глаза – большие чёрные смородинные – мутоновая бочкообразная шубка на ней – её нога в длинном зимнем сапоге, точно нога удирающего мушкетёра или задняя нога вскинувшейся на дыбы коня.
– Кто он такой, чёрт побери?! – спрашивала у выскочившей обратно Послыхалиной. Как будто только что мгновенно раздетая инвалидом и так же мгновенно одетая им.
А инвалид уже мчался прочь, уже размахивал руками, уже пропадал. Летела мимо оспа утренних окон, летели зимние, вконец перепутавшиеся деревья. Летели светофоры на перекрёстках, как люльки с плачущими младенцами.
Только вкатив по пандусу на крыльцо горсовета – пришёл в себя. Словно разом сдёрнул вся темень зимнего утра, погасил фонари, явил белизна и мороз.
Сдёрнув шапку, глубоко дышал, вскидывая голову к дымному солнцу. Идущие в горсовет принимали инвалида с обнажённой головой за нищего. Некоторые удивлялись (надо же!). Другие хмурились (совсем обнаглели! крыльцо горсовета в паперть превратили.). А одна даже попыталась сунуть в шапку деньги. Длинной рукой инвалид отстранял мешающие обзору деньги. И снова жмурился на солнце.
Вера Николаевна заспотыкалась, увидев сына на крыльце возле дверей, Опять что-то случилось. Недаром умчался ни свет ни заря.
Выслушав сына, не поверила. Да не может такого быть!
– Да, – важно сказал сын, – пригласила. На Новый год. При свидетелях.
И уж чтобы совсем поверили – рассказал о сцене возле почты.
Вера Николаевна нахмурилась. Однако – приглашение. Если для него понадобились свидетели. Всё почтовое отделение. С начальницей во главе. И это называется у него «пригласила». Даже не понимает, глупый, что оравой припёрли бабёнку к стенке. «Пригласила». «При свидетелях».
Сын умчался.
Прошла в свой Архив, села за стол и подперлась кулаком. Даже не раздевшись.
Что-то приносили ей, что-то забирали со стола, о чём-то спрашивали. Возник один раз Миша Зимин и тоже растаял.
Первое время после разговора с психиатром Колобовым (моргающей совой) Вера Николаевна хотела даже приветить как-то Ивашову. Сблизиться, что ли, с ней. Поговорить. Однажды, когда та должна была принести пособие, не пошла с утра на работу. Нажарила котлет из свежего мяса, сварила макароны, дождалась её и сразу пригласила за стол. Позавтракать с ними. Да какой позавтракать – пообедать! Время-то двенадцатый час! Но толстуха отказалась сразу, выдала пенсию и ушла. Ну, не голодна, кума, коль сало не ешь, – сказала про себя Вера Николаевна. Однако на душе стало тягостно, нехорошо. И сын сидел, не поднимал глаз.
– Не любит она его! Не любит! – кричала она
