Сдается, эпохе взаимовыгодных отношений настал конец. Раньше казалось, что теракты — это водовороты на реке будней, что можно уберечься, надо только держаться подальше от известных опасных мест, а сейчас под ногами треснула вся тонкая, спасительная кора. Прежних отношений и прежней расстановки сил больше нет. От извержения ненависти Рамаллы Иерусалим защищают лишь израильские военные кордоны, и я не чаю добраться до них живой.
На окна машины садятся гордые, беззаботные снежинки и тоже расплачиваются за свою неосмотрительность, стекая трепещущими, тонкими, жалкими бороздками слез. Наша власть на территориях, как и моя власть над Фаресом, раскололась вдребезги, разлетелась, как ветровое стекло от брошенного булыжника. Время бесплатных ужинов миновало. Такси неумолимо везет меня в стылый, запертый на два оборота склеп, к книжным, безопасным крестоносцам.
Я еще не знаю, что впереди годы метаний камней, придорожных бомб, комендантских часов, баррикад, сноса домов, «коктейлей Молотова», выкорчевывания деревьев, демонстраций, слезоточивого газа, казней настоящих и мнимых предателей, резиновых и стальных пуль, шахидов, резни прохожих, депортаций, взрывов автобусов, взаимной ненависти и страха, всего того, что началось в те дни и вскоре обогатит языки мира новым, звучным словом — интифада.
Брак
Аня подошла сзади и поцеловала мужа в седеющую макушку. Джон съежился, оторвался от монитора, допил кофе, взглянул на часы, нахмурился, сказал:
— Мне пора.
Его кислый вид означал, что она снова перестала быть взрослой, самодостаточной женщиной и в очередной раз попыталась заставить занятого человека, биолога и предпринимателя, вертеться вокруг себя. Халат Ани тут же запахнулся, притворился, что совершенно невинное парение его фалд муж истолковал превратно. Зато сама Аня сумела сдержаться — никакого раздражения, никаких обид!
Джон захлопнул лэптоп, вскочил, грохнув при этом табуретку, рассовал по карманам телефон, ключи, бумажник, подхватил портфель и, обогнув стол с противоположной от жены стороны, понесся в гараж. Аню затошнило, но на десятой неделе это не удивительно.
— Что приготовить на ужин? — Загораживать проход и повисать на нем она не стала, удержалась, но совместная вечерняя трапеза — это ее ответственность.
— Ничего не надо, у меня сегодня встреча с маркетологом.
Отвратительное слово, а еще отвратительнее то, что под ним скрывается. Чтобы Джон не забыл поцеловать — объятия и ласки важны, от них поднимается серотонин, а ей сейчас каждая крупица положительного гормона впрок, — Аня догнала мужа и обняла, преодолевая легкое сопротивление. Скорее даже не сопротивление, а жертвенную, безответную покорность, эффективную как сатьяграха Ганди. Джон поспешно и неловко ткнулся холодным носом в ее щеку, окинул взглядом прихожую: не забыл ли что-нибудь поважнее? Хлопок двери, рокот мотора — и до вечера она одна в слишком большом для двоих доме в пригороде Блумфилда. Хотя Джону в последнее время с ней даже в этих чертогах тесно.
Чайник фыркнул:
— Как он смеет?
Гневно раскалился тостер:
— Он плохо обращается с тобой!
Стиральная машина негодующе колыхнула воду, забулькала, отплевываясь носками:
— Разве можно отстирать любовь?
Вспыльчивые, глупые агрегаты! Джон — исключительно порядочный, надежный человек! Женился на ней, изумив этим не только всех ее малочисленных знакомых, но и саму тихую, немолодую Аню, неспособную конкурировать с нынешними длинноногими и губастыми хищницами. За четыре года ни разу не попрекнул тем, что она посылала деньги маме в Москву, хотя московской пианистке так и не удалось устроиться в глухой американской провинции по профессии. Для здешней музыкальной школы обучение игре было бизнесом, а для учеников — развлечением. Оказалось, что местным избалованным детям и их мамам лень трудиться до седьмого пота над постановкой рук, осанкой и гаммами. Музыка, как всякая серьезная вещь в мире, — это прежде всего дисциплина, упорство и труд. Аня в важных вещах никогда не уступает, иначе она учить не могла. Вот и осталась с тремя домашними учениками.
В оранжерее ее хором приветствовали ростки рассады:
— Смотри, как быстро мы растем! Так же, как и росток в тебе! На этот раз все непременно будет хорошо!
Кресло-качалка бережно обняло. Мерно, успокаивающе клацали спицы:
— Все переменится, когда появится тот, кому мы вяжем! Джон перестанет… работать допоздна. А все переживания мы ввяжем в комбинезончик. Будет лучше греть.
Но пока что Ане казалось, что она дышит сквозь подушку.
Телефон вкрадчиво мерцал экраном:
— Давай позвоним ему? Начнем разговор непринужденно и мило, и он непременно будет ласковым!
Спицы несогласно лязгнули:
— Ага, ласково буркнет: «Я занят, перезвоню потом».
Сегодня надо помыть полы. Уборщицу они не держат — не потому что не могут себе позволить, а потому что Джон, сам трудяга, никогда бы не согласился: «А ты что будешь делать? Сериалы смотреть? На интернете обарахляться?» От домохозяйки тоже ожидается посильный вклад в семейное благополучие. Ничего страшного, постепенно все дела можно переделать, ученик появится только в четыре.
В спортклубе болтливая беговая дорожка трындела все пять километров:
— Сегодня ты первобытный охотник в саванне, мы гонимся за антилопой! От этого зависит ваша с Чижиком жизнь! Что бы ни произошло, не сходи с дистанции! Любовь и нежность вернутся, когда вы станете настоящей семьей. Джон вновь станет заботливым и любящим, куда он денется? Осталось всего ничего — тридцать недель. Охотник должен быть выносливым.
Аня выносливая, она не сдастся, она непременно достигнет цели.
На дорожке слева неутомимо неслась стройная блондинка с конским хвостиком. Когда соседка все же перешла на шаг, Аня спросила:
— Вы, наверное, к марафону готовитесь?
— Нет, — девушка ответила вежливо и спокойно: — Мне бег помогает с тех пор, как у меня умер ребенок.
Аня сбилась с шага, пробормотала слова сочувствия, но все эти американские «ай’м со террибли сорри» прошелестели фальшивой репликой из телесериала. Что значит «умер ребенок»? Разве в наше время умирают дети? Разве об этом можно вот так, мимоходом, соседке по беговой дорожке? Наверно, просто выкидыш.
— Выкидыш — это «просто»? — питьевая бутыль заткнула рот. — Если она сказала «у меня умер ребенок», то даже будь это двухдневный эмбрион, для нее это значит, что
