– Слушай меня, Мария, – говорю я и делаю шаг к кровати. – Слушай внимательно то, о чем я говорю.
Она прижимает пирамидку крепче. Чувствует.
– Я перепробовал все, что мог. Все варианты. Все сочетания. Но цикл повторяется за циклом. Базовая реальность обратилась в змея, который кусает себя за хвост. И это связано с нами – тобой, мной, им и вот этим, – указываю пальцем на ребенка. – Я убивал вас десятки раз. Иногда безболезненно, но иногда… Прости. Потеря чувства реальности – мучительное чувство.
– Бедный, – говорит она, и я не верю собственным ушным дыркам. Я – бедный?
Хочу возразить, но не могу, потому что кодовое слово распахивает запечатанную ячейку памяти, высвобождая спутанную последовательность далеких воспоминаний. Не упомнить – кто их запер там. Но словечко «слизень» ранит особенно. Оно лезвием режет сердце, выдирает из буркал слезы, на которые те, оказывается, вполне способны.
Индекс реальности сменяется индексом детских воспоминаний. Маленькие чудища скачут вокруг на тонких ножках, размахивают тонкими ручками, трясут огромными головами. И орут:
– Слизень! Слизень! Слизень!
Ужасно обидно. За что? Почему? Мир услужливо подсказывает ответ: ты не такой, как все. Я не понимаю подсказки и ползу обратно в свою нору, домой. Подползаю к зеркалу и вижу то, что видит всякий – тонкие ручки, тонкие ножки, нелепая башка. Из кухни выглядывает Мария. Изношенное тело, торчащие заусенцы, которые она по утрам пытается разгладить, а то и подклеить.
– Ты почему так быстро вернулся, милый?
– Меня опять дразнили, – отвечаю.
– Не обращай внимания, милый. Играй с теми, кто тебя не дразнит.
Легко сказать!
– Таких нет, мама. Они все дразнятся, – возвращаюсь к зеркалу, пытаясь отыскать тот изъян, из-за которого меня обзывают слизнем.
Она подходит, гладит.
– Иди к себе в комнату. Мама разберется. Мама со всем разберется. И со всеми.
Топорщусь, но слушаюсь. Я, в общем-то, послушное дитя.
– В эпоху, – прерывает заказчик мои воспоминания, – когда вычисления делались на специальных приспособлениях, именуемых вычислителями… Разумно, не так ли? Вычисления на вычислителях… Никогда не приходило на ум, – он разглаживает щупальцей головную складку, – так вот, тогда существовало понятие множащейся паразитной формы вычисления, которая порой проникала в алгоритм и прерывала предписанное ему исполнение. Заменяла собой. Так называемый вирус. Представляете? Когда вирусы были большими, – прощелкал он клешнёй.
– Не понимаю, – сказал я. Шестидесятое дежа вю. Последний стек осевой Марии. Последний ли? – Хотите сказать, что он всего лишь вирус? Этот ваш нетчи?
– Всего лишь, – передразнил заказчик. – Я пытаюсь мыслить метафорами. Ровно такими, какие объявляют Инфотеррасект какой-то там цифровой или даже информационной реальностью. Вирус – метафора. Ровно такая же, как материнская конуллярия силурийских морей являла собой метафору современного человечества. Помните школьный курс дарвинистики? Человек произошел от конуллярии! Хотя кто бы объяснил – как из силурийской пирамидки, слепой, малоподвижной, с пучком щупалец на вершине могло произойти то, что каждый наблюдает в зеркале? Мы столкнулись с вирусом Базовой реальности, который ударил точно туда, где мы слабее всего, ибо принимает это за свою силу? Мыслите парадокс? Слабость в нашей силе.
– Индекс реальности? – осведомляюсь.
– Воистину! Каково?! Ударьте по нашему ощущению реальности и делайте с ней все, что вздумается! – он прикладывается к груше, обжимает ее, пока синева кожи не оттеняется багровыми ворсинками. – Я даже не уверен, что мы с вами выглядели именно так. Эволюция богата на выбор. Почему бы не предположить, что наш нетчи изменил в Базовой реальности исходную эволюционную точку. Весть его знает зачем!
– Например, для того, чтобы ничем не отличаться от окружающих, – воспоминание продолжает зудеть. – Вы даже не представляете – каково отличаться от других. Быть пирамидкой в обществе квадратов. Или конусом среди шаров. Поневоле озлобишься. А ведь хочется ничем не отличаться. Но если не можешь стать таким, как все, то нужно сделать других, как ты сам.
Заказчик озадаченно молчит.
Ребенок выглядел ужасно и отвратительно. Если бы не пеленка, в которой его принесли на кормление, она бы ни за что не приняла его за то, что отпочковалось от нее. Пять огромных отростков торчали из центрального овала, на одном из которых моргали два буркала и пульсировало отверстие. Два отростка, ломаясь посредине, тянулись к ней, крошечные щупальца на их оконечностях сжимались и разжимались. Кожа имела жутко розоватый оттенок, каковой приобретают сниффсы в режиме стафирования. Хотелось оттолкнуть это порождение, но она стиснула клюв, обвила его щупальцами, притянула к себе.
Примечания
1
Повесть публикуется в сокращенном варианте, поэтому некоторые главы опущены. Полностью повесть выйдет в серии «Библиотека приключений и научной фантастики» (Прим. ред.)
