Люций разразился тихим смешком, наслаждаясь тем, как заостренные зубы терзают его скользкие губы.
— Конечно, мой дорогой брат, раздай пожалуйста.
Остальные космодесантники напряглись и жадно попытались дотянуться до Чезаре, который бросил им оставшиеся флаконы. Ухватив ампулы дрожащими перчатками, легионеры впрыснули их себе в доспехи. В один миг их летаргия испарилась, сменившись устойчивым спокойствием и острой сосредоточенностью.
Руку в перчатке у одного легионера свело судорогой, когда он схватил свой флакон. Ампула выскользнула из пальцев, сверкнула и, упав на пол, разбилась вдребезги. Легионер замер, молча наблюдая за тем, как содержимое медленно стекает по его сабатонам.
— Рубитайль, ты идиот! — прорычал Чезаре.
— Нет, — пробормотал Рубитайль, его шлем задергался, когда он поочередно начал смотреть то на Чезаре то на бледно-фиолетовую лужу рядом с осколками битого стекла. — Нет. Мне нужна амброзия. Нет!
Фиксаторы Рубитайля застонали. Он вырывался, размахивая руками и царапая когтями пол. Люций услышал тихий скрежет изнутри шлема легионера. Он пытался проглотить стимулятор через маску. Он так отчаянно нуждался в ясности, в тепле чувств, дарованных наркотиком, что не понимал, как унизительно выглядит.
Остальные же, были слишком погружены в состояние наркотического опьянения, чтобы заметить хоть что–нибудь, они даже не обратили на него внимание. Из всего, что утерял III легион во время падения, жалость была одной из первых. Рубитайль закричал и механический вопль исходящий из его шлема заглушил глубокий, металлический лязг отразившийся эхом от стен, в момент, когда Коготь Ужаса приготовился к запуску.
В сознание Люция вернулся голос ребенка, разливаясь, как холодное масло, за его глазами.
+Пусть великолепие Того, Кто Жаждет Удовольствий успокоит твоё сердце экстазом, мой повелитель,+ пропел ангельский голос.
Люций откинул голову назад, потерявшись в красоте грохочущей десантной капсулы и безумии своего брата. Он закрыл глаза и наслаждался этим. Крики были похожи на музыку, изысканную симфонию, когда Коготь Ужаса бросил воинов Когорты Назики вниз к славной битве.
— Да будет так, Кларион, — ответил Люций Вечный, со смехом отправляясь на войну.
I.IV
Звездный город разбился вдребезги о землю. «Бойцовая псина» ударилась о поверхность демонического мира с разрушительной силой циклонной торпеды. Если бы реактор корабля не превратился в тлеющие угли, холодные и замершие из–за пренебрежительного отношения и неугомонного хищного образа жизни его команды; если бы его корпус был чем–то большим, чем грохочущий металлолом, или нос корабля смотрел в сторону поверхности, а не претерпел боковое падение, в тот момент, когда корабль тянуло вниз гравитационным полем планеты, он мог бы ударить с такой силой, которая смогла бы расколоть поверхность на континенты. Неожиданное появление планеты и остановка масс-конвейера в пустоте, по причине взрыва главных двигателей, лишили катастрофу какого–либо сильного кинетического момента. Даже сама поверхность мира посодействовала и вобрала всю энергию, сминаясь, подобно губке, прежде чем рассеять грозовое сияние в пустоте. Но, не смотря на это, удар всё еще был достаточно сильным, для того, чтобы корабль разбился о поверхность планеты и превратился в перекошенную гору искореженных зубчатых стен и сломанных железных костей.
Кризитий моргнул, возвращая себе четкость зрения в тот момент, когда он поднялся на колени. Он боролся с кратковременной амнезией, обволакивающей его головокружительные и сбившиеся ощущения вызванные ударом, но не смотря на это он продолжал удерживать пришедшую боль, словно бережно охраняемую тайну. Он знал, что шоковое состояние быстро пройдет. За все годы войны ему было не в первой испытывать удовольствие от подобных катастроф.
Разбитый пустотный корабль маячил в нескольких десятках метров от него, наполняя небо столбами грязного дыма и рябью огненного тумана. Воин посмотрел вниз, наблюдая за тем, как тусклые разноцветные волны, расходятся от его ладоней по причудливой почве. Он мельком увидел опаленные, разорванные тела на земле, окруженные цветными аурами, которые быстро становились серыми.
Осознав, что поверхность демонического мира ведет себя подобно зеркалу, но не тому из серебра или стекла, в котором видят свое отражение, он рассмеялся.
— Это зеркало, — сказал воин себе самому, криво усмехнувшись, — зеркало, которое отражает душу.
Кризитий проверил дисплей шлема на предмет наличия отметок остального отряда. Прищурившись, он посмотрел на панель с янтарными пустыми рунами, сообщавшими о том, что более половины братьев, с которыми он поднялся на борт, мертвы. Адженнион, из груди которого торчал зазубренный разбитый кусок обшивки корпуса корабля, лежал в нескольких метрах впереди. Йинтилас лежал справа от него — его обугленный труп всё еще омывал химический огонь. Братья из легиона, которые, смеясь, мчались с ним по пылающим улицам тронного мира, те, кто разделил славу тысячи побед, лежали скрючено и неподвижно. Извивающийся песок демонической заводи впитывал их живую кровь.
Потерянный. Забытый.
И повсюду вокруг него лежали тела и их части. Сожженные, сломанные, раздавленные и разорванные на куски, покрытые кровью, углями и пеплом. Подобно драгоценным камням, разбросанным по пропасти, сокровище, за которым охотилась Когорта Назики, было утеряно. Среди обломков могли оставаться смертные, которые все еще дышали, но скорее всего единственными, кто остался в живых, были трансчеловеческие хозяева рабов «Бойцовой псины».
Услышав шум, Кризитий резко повернул голову. Из самого сердца обломков донёсся лязг боевых клинков и яростный боевой клич. От края разбитого масс-конвейера потекла волнообразная багровая полоса, окрашивающая почву в цвет свежей крови и ярости. Мгновение спустя из глубин появились и бронированные монстры в окрашенных в такой же агрессивно-красный цвет доспехах.
Пожиратели Миров стали прокладывать себе путь, освобождаясь из разрушенной надстройки «Бойцовой псины». Один, пять, дюжина, еще больше. Искры посыпались с их бронепластин, когда зазубренные железные лонжероны заскрежетали, сдирая багровую эмаль до голого керамита. Тела блестели от машинного масла вперемешку с кровью, в побелевших от хватки пальцами, под латными перчатками, они сжимали зазубренные топоры и болтеры. Сквозь рты без губ и медные вокс-решетки, мокрые от крови и пены безумия, доносился сумасшедший рёв.
Пошатываясь, Кризитий поднялся на ноги, настроив систему шлема так, чтобы она транслировала только идентификационные руны выживших легионеров. Его оружие исчезло. Он наклонился, чтобы вытащить гладиус из ножен, прикрепленных к бедру, но обнаружил, что тот оторвался и потерялся при падении. Скривившись, он вытащил свой болтер, оружие, которое он считал до бесконечности неприятным в сравнении с чистотой клинка и щелкнул затвором.
Когда Пожиратели Миров начали высвобождаться из каркаса разбитого корабля, Кризитий опустился на колени рядом с телом Адженниона и потянулся к изящному клинку, который раненый легионер всё еще зажимал в кулаке. Он медленно разжимал пальцы брата, вырывая меч из мёртвой хватки, когда вдруг второй рукой павший воин ухватил его за запястье с треском керамита.
— Брат, — выдавил Адженнион.
