Думала, что после ресторана поеду домой, но теперь точно нет. Теперь мне нужно принять человеческий вид, и только один человек в этом мире способен привести меня в норму.
«Хочу приехать», — пишу сообщение.
«Жду», — сразу приходит ответ.
«Что купить?»
«Все есть»
Это моя подруга. Я ее обожаю. Много за что. И за это в том числе. Что могу написать «Хочу приехать», а в ответ всегда получу «Жду». Даже если напишу в пять утра, в ответ я все равно получу «Жду». Даже если Тоськи не будет дома, то «Жду» мне напишет ее муж, Славка. Он встретит меня, обнимет, поцелует, по-братски прижав к груди. Выжрет со мной бутылку коньяка, выслушает все мои бредни, согласится, что все козлы, уложит спать, а с утра сходит за минералкой. Потому что они, Славка и Тоська, моя семья.
Моя настоящая семья.
Подъехав, оставляю машину у подъезда и звоню в домофон. Слышу «Кто?» — и мне уже легче. Пока поднимаюсь в лифте, мне становится еще легче. И совсем хорошо, когда Таисия открывает дверь и радостно прижимает меня к себе.
— Ты вовремя, я как раз одна, Славка на дачу свалил.
— О, просто супер, — радуюсь я.
Нет, Славку я люблю. Но, если он дома, разговора о своем, о женском у нас не получится.
На кухне пахнет чем-то вкусным. Меня интересует только коньяк, и Тося это знает. Я еще присесть не успеваю, она уже сует мне в руку хрустальную рюмку.
— Давай. Хорошо, что приехала. Об остальном позже.
— Угу, — киваю и выпиваю коньяк. Залпом.
Мы с Тосей большие девочки, умеем пить, не закусывая. Первую рюмку коньяка вообще заедать грех, она нужна, чтобы согреться и расслабиться. Про «остальное», которое мы сегодня будем обсуждать, Таисия тоже знает. И зачем я хожу на эти сборища…
И я знаю.
Каждый раз иду и хочу ничего не чувствовать. Жду, что, вот, усядусь за общий стол, окину всех присутствующих взглядом и ничего не почувствую. Ничего! Что сейчас чувствую! И каждый раз у меня не получается. Потому что прошлое надо рубить, не оставляя хвостов, иначе когда-нибудь оно затянется удавкой на шее.
— И что? — спрашивает Таисия, уже готовая выслушать все подробности моей очередной встречи с родственниками.
— Сказала этому гондону, что трахнет он меня только мертвую.
— Иди рот с мылом помой, — шутливо рыкает на меня подруга.
— Ага, я ему прям шанс дала, — тоже хохочу, — раньше всегда говорила, что ни в жисть не дам.
— Два раза иди рот с мылом помой за такие слова! — ржет и Тоська.
— Ой, дай помаду стереть, а?
Тося приносит мне ватный диск и средство для демакияжа. Помада устойчивая — все выдержит, но мне уже хочется с себя все смыть, стереть и окончательно расслабиться. Выбрасывая использованный ватный диск, замечаю в мусорном ведре кучу осколков. Точно штуки три тарелки расколотили.
— Эт еще че такое? — приподнимаю бровь.
— Остатки перчика.
— Скучно стало, и ты решила всю посуду перебить?
— Мне нужен был драматический финал, чтобы Славик точно понял, что он в корне не прав.
— Славик это понял?
— Конечно, понял! Восемь раз уже позвонил за вечер, — довольно улыбнулась Тося, глядя в телефон.
— Тоська, ты будто первый год замужем. Че посуду-то бить? Хочешь погреметь — кидай ложки-вилки. И эффект есть, и посуда целая.
Глава 2
…А ты возьми на себя столько, сколько я взял.
Вывезешь, не сломаешься — тогда и поговорим…
Никита
— Как Сашенька? Что у вас нового? — спрашивает мама, пронаблюдав несколько моих безответных звонков Александре.
— Сашенька меня скоро бросит. Но сейчас у Сашеньки все хорошо. Гуляет где-то с друзьями.
— Не стоит из-за этого ругаться, — вздыхает она, и я точно знаю, что этот безнадежный вздох относится к моей первой реплике. — Саша еще молоденькая девочка. Ей хочется погулять и развлечься, это нормально.
— Вот она и развлекается. Я ей в этом не мешаю. Ругаемся мы не из-за этого.
— А из-за чего?
— Саша смотрит на мир глазами обиженного ребенка, а я не ее игрушка, и никогда ею не буду.
— Никита, всегда в жизни наступает момент, когда нужно что-то менять. Тебе в твоей жизни пора что-то менять.
— Мам, не начинай.
— Да я не начинаю… так… ворчу просто, — улыбается она, сглаживая неловкий момент.
— Не ворчи, у меня все хорошо.
— Вот это меня и пугает. Если мой сын пытается меня убедить, что все хорошо, значит, это не так.
Я смеюсь. Отвечаю только смехом, замечая ее внимательный, немного нерешительный взгляд. Я знаю этот взгляд. И я, наверное, знаю, что она сейчас скажет. Эта попытка, как и все другие, будет тщетной.
— Никита, позвони отцу. Он просил.
— Какому отцу? У меня есть отец?
— У него какие-то проблемы.
— Все свои проблемы он может решить без моей помощи, — отрезаю и замолкаю, не желая развивать эту тему. Не желая поднимать память.
Мама хочет каких-то изменений в моей жизни. Она хочет спокойствия, уверенности. Для себя. Мы видим и ощущаем эти моменты по-разному. Я знаю, что женитьба на Саше не будет означать стабильность. Внешние изменения — это всегда только следствие изменений внутренних, а я не чувствую толчка, не ощущаю этой зудящей внутри точки, которая обычно тянет за собой какие-то метаморфозы.
Какие уж тут метаморфозы… Сижу у матери на кухне, смотрю на глянцевую гладь остывшего кофе и снова слушаю в трубке длинные гудки. Моя Сашенька где-то с кем-то гуляет, не соизволив сообщить, где и с кем. Хочет, чтобы я искал ее и беспокоился. Очень хочет вывести меня из себя.
Сашенька тоже ждет каких-то перемен.
Самое дерьмовое, что каждые пятнадцать минут мне звонит ее мать: вот кто по-настоящему беспокоится.
Ситуация начинает изрядно меня подбешивать, и я поднимаюсь со стула, оставляя кофе нетронутым.
— Пока, Алексеич, — заглядываю к мужу матери, который в компании с пледом и телевизором борется с сезонной простудой.
— Пока, сынок, потом как-нибудь поговорим, а то свалился я.
Сашенька у меня смелая, но ее смелость простирается до определенных границ: веселится девочка там, где я могу легко ее найти, поэтому искать долго не приходится. Даже не знаю, нравится мне это или нет. Играла бы тогда уж по-крупному, а не разводила по мелочам.
— Лёнь, я свою заберу, — бросаю у входа знакомому охраннику.
— Ага, давай, — без вопросов пропускает меня.
Нахожу свою мадам у барной стойки, рычу в ухо «домой» и тащу ее к выходу. Она и не сопротивляется, это же то, чего ей хотелось.
— Неужели Леднёв, наконец, ревнует? — довольно улыбается, цепляясь за мою руку.
— Что? Ревную? — не верю своим ушам. Заталкиваю ее в машину и из множества веселых вопросов, теснившихся в моем сознании, выбираю самый серьезный: — У тебя с головой все нормально?
— Забеспокоился же, что я где-то без тебя затусила, примчался.
Бабская логика все-таки штука непостижимая.
