К нам подлетает официант, и Полин, обменявшись с ним несколькими фразами, приглашает нас к столу.
– Мы очень благодарны, что вы согласились быть нашим гидом, – говорит папа.
– Да, – медленно отвечает Полин, – это должно быть… интересно.
Она разглаживает блузку, как будто стряхивает с нее крошки.
– Скажите, – включается в разговор мама, – а вы верите в призраков?
Лицо Полин застывает.
– Нет! – быстро отвечает она. Ее слова звучат резко, как будто захлопнулась дверь, за которой находится то, чего не хотят видеть. – Извините. Это было невежливо. Я объясню: я здесь как представитель французского министерства культуры. Обычно я сопровождаю высокопоставленных лиц и специалистов, которые работают с историческими документами. Так что это для меня не совсем обычный случай. Но я парижанка. Я живу здесь всю жизнь. Я провожу вас, куда вы только захотите. Окажу любую помощь и содействие. Но я не могу сказать, что верю в привидения.
– И прекрасно, – успокаивает ее папа. – Меня интересует именно история. Верить – это по части моей жены.
Полин смотрит на меня.
– А ты, Кэссиди, – обращается она ко мне, – ты веришь?
Джейкоб высоко поднимает брови.
– Да, признайся нам, – поддразнивает он меня. – Что ты думаешь насчет привидений?
Я улыбаюсь и киваю Полин.
– Легко не верить в призраков, пока их не видишь. А когда увидишь, трудно не поверить.
Между идеальными бровями Полин появляется морщинка.
– Вероятно это так.
Официант возвращается с тремя малюсенькими чашечками черного кофе. В жизни таких не видела, они похожи на чашки из кукольного чайного сервиза, которым я играла, когда мне было лет пять.
– А это для мадемуазель, – официант протягивает мне кружку горячего какао, посыпанного тертым шоколадом.
Еще он ставит на стол корзинку с выпечкой. Я узнаю круассан – он в форме полумесяца, а вот спираль и квадратик – это что-то неизвестное. Осторожно беру квадратную булочку, откусываю и обнаруживаю, что внутри шоколадная начинка.
Париж заработал еще одно очко в моих глазах.
– Pain au chocolat[2], – объясняет мама.
Какао такое густое и сладкое, а булочка такая шоколадная, что кружится голова. Дома мне даже засахаренные хлопья на завтрак не разрешают есть.
Джейкоб вздыхает.
– Я скучаю по сахару.
Что ж, мне больше достанется. Откусываю еще раз, крошки сыплются на стол.
Полин поворачивается ко входу в столовую, и ее взгляд теплеет.
– А вот и съемочная группа. Антон! – окликает она кого-то, вскакивая на ноги. – Аннет!
Антон и Аннет – брат и сестра. У них одинаковые каштановые волосы, острые подбородки и серо-голубые глаза. Но в остальном они словно тень одного человека в разное время дня: Антон длинный и тощий, Аннет низкая и плотная.
Полин целуется с каждым из них, по одному поцелую в каждую щеку, потом обращается к моим родителям:
– Если вы готовы, можем ехать. Начнем с катакомб.
– Да, – мама стряхивает сахарные крошки с коленей. – Привидения Парижа могут подождать.
– Что такое катакомбы? – спрашиваю я, когда мы выходим за дверь.
– Что-то вроде кладбища, – говорит папа.
– Как Грейфрайерс? – спрашиваю я, вспоминая холмистое кладбище в самом сердце Эдинбурга.
– Не совсем, – начинает он. – Это…
– Не порти сюрприз! – Мамины слова заставляют меня волноваться.
В мамином представлении сюрприз – не столько «С днем рождения!», сколько «Посмотри, какую кошмарную штуку я нашла на заднем дворе!».
– Наберись терпения, Кэсс, – продолжает она. – Парижские катакомбы – одно из самых знаменитых мест в мире.
– Хорошо хоть, что она ни слова не сказала о привидениях, – ноет Джейкоб, и тут мама продолжает:
– И, конечно, там полно привидений.
Джейкоб вздыхает.
– Почему я не удивлен?
* * *Мы едем через весь город на метро и выходим на станции, которая называется «Данфер-Рошро».
На улице я вижу на каменной стене здания табличку «14» – это номер округа, в котором мы находимся. Я смотрю по сторонам, ищу кладбище, но вижу только обычные дома. И все-таки я знаю, что мы приближаемся, потому что тук-тук-тук призраков становится громче с каждым шагом.
Вокруг колышется Вуаль, я чувствую вибрацию под ногами: тяжелые удары доносятся откуда-то снизу. Места с привидениями не только зовут меня – они тащат меня, как рыбку на леске. Крючка нет, с другим концом меня соединяет только нить, тонкая, как паутинка, но прочная, как проволока.
Мои родители, Полин и телевизионщики останавливаются перед маленьким темно-зеленым павильоном. Скромный и неприметный, он похож на газетный киоск, и непонятно, какое отношение он имеет к месту, где хоронят мертвых. В нем поместится один или два гроба, не больше. Сначала мы даже думаем, что ошиблись, но тут я замечаю медную табличку.
ENTRÉE DES CATACOMBES[3]
– И только-то? – говорю я. – Я думала, они… больше.
– Ну конечно, больше, – папа достает один из своих путеводителей, показывает мне карту Парижа, а потом открывает следующую страницу.
Поверх схемы ложится прозрачный листок с красными стрелочками, и до меня постепенно доходит, что именно я вижу. А еще я понимаю, почему у меня были такие странные ощущения.
Катакомбы – вовсе не этот зеленый павильон.
Они у нас под ногами. И судя по карте, они под ногами у многих. Целая сеть туннелей расходится под городом во все стороны.
Подойдя к двери, мы видим объявление о том, что сегодня катакомбы закрыты.
– Ой, как жалко, – фальшиво сокрушается Джейкоб. – Придется зайти в другой раз…
Но он умолкает при виде человека в форме службы безопасности, который отпирает дверь в зеленый павильон и приглашает нас войти.
Внутри – турникеты, как при входе на американские горки.
Мы стоим на верхней площадке винтовой лестницы, такой узкой, что спускаться можно только по одному. Лестничные пролеты резко уходят вглубь, исчезают в темноте. Туннели внизу как будто дышат, оттуда веет холодным затхлым воздухом. Вместе с ним выплескивается волна гнева, ужаса и отчаяния.
– Нет, ни за что! – трясет головой мой друг.
Скверное здесь место. Мы с Джейкобом оба это чувствуем.
Я неуверенно топчусь на месте, потому что Вуаль усиливает хватку и тянет меня вниз, но в глубине души я понимаю, что надо бы держаться отсюда подальше, а еще лучше – бежать со всех ног.
Мама оглядывается через плечо.
– Кэсс! Все в порядке?
– Просто скажи, что тебе очень страшно, – советует Джейкоб.
Но мне же не страшно, мысленно отвечаю я. То есть, страшно, конечно. Но одно дело просто бояться чего-то, и совсем другое – быть в ужасе. Кроме того, думаю я, вцепившись в фотоаппарат, у меня есть дело, и это я вовсе не об охоте за призраками. Родители попросили меня помочь. Я не хочу их подвести.
И я заставляю себя сделать шаг и встаю на верхнюю ступеньку.
– Просто кошмар, – тоскливо говорит Джейкоб, пока мы спускаемся все ниже, ниже и ниже в туннели под Парижем.
Глава пятая
Мне много раз снился один и тот же кошмарный сон.
Будто я заперта в комнате глубоко под землей. Комната стеклянная, так что со всех сторон я вижу землю.
Сон
