Глава 6.
Вот уже с пол часа , лежа на брюхе , в вершины холма на наблюдал за фермой, пытаясь решить для себя что к чему и что почем. В центре фермы росла большая раздвоенная акация, между стволами которой для каких то неведомых мне целей были прибиты доски. От акации слева находилось два строения и одно сбоку справа. Лишь у одного из строений рядом с акацией наблюдалось сложенная и из камней, но по большей части из самодельных кирпичей печная труба. Сами домики были построены без особой любви и заботы, фанерный летный домик обычной базы отдыха казался бы на их фоне настоящим дворцом. Видно было, что стены состоят из тонких дощечек, а у одного домика пару стен, неведомый архитектор, и вовсе составил связок какого то камыша. Крыши домиков держались на распорках из палок, к которым были подвязаны натянутый или брезент, или парусина. У жилища с находящегося справа от акации перед входом был пристроен навес , наверное являющимся любимым местом отдыха его обитателей. Еще кое где виднелись вкопанные в землю большие палки, к которым наверное привязывали животных и и наконец венчал все это великолепие забор или загон для скота. Неведомый архитектор сильно не стараясь- вкопал как можно чаще большие палки от стволов небольших деревьев а поскольку тут с деревьями явный дефицит, то внизу были во множестве вкопаны были колючие кустарники, голые ветви которых переплетались с друг другом и создавали неприятный барьер, но отнюдь не непроходимый. Сверху между палками для усиления эффекта были натянуты веревки, а кое-где и проволока. Такая классическая фазенда Папы Карлы, где все просто, дешево и сердито. При этом земля на ферме и вокруг нее была вытоптана местной скотиной, и на ней не было не заметно не травинки. Желто-красная почва была щедро залита африканским солнцем, и роскошный слой пыли покрывал все и вся. Обитатели фазенды были как белые, так и черные , но у меня сложилось стойкое убеждение , что владельцы этой роскоши все таки белые. Ну что ж пора идти сдаваться , подумал я, так как до вечера уже недалеко, а кушать хочется очень и очень сильно.
По пути на ферму, я нагнал возвращающееся стадо коров и лошадей, находившееся под присмотром двух негритянских подростков, почти голых, за исключением крошечных набедренных повязок из грязной ткани. Они лениво посмотрели на меня и заулыбались. В глаза мне сразу бросились выглядывающие из под повязок непропорционально большие гениталии африканцев. Однако, подумал я, чем это они здесь постоянно занимаются? Вероятно, пастухам надо было, как и всегда в этот вечерний час, пригнать домой коров и лошадей, пасшихся на дальних лугах, потому что в Южной Африке приходится запирать на ночь стада, чтобы защитить их от хищных животных. Для этого строятся загоны с высокими заборами, которые, если я не ошибаюсь, называются- краали. Слово "крааль" однозначно с испанским "кораль", и я подумал, что оно ввезено в Африку португальцами; во всяком случае, это слово не туземное. Подойдя к ферме, я мог рассмотреть встречающих меня и ее белых обитателей.
Главный из них, видимо сам хозяин был мужчина за пятьдесят , меньше меня ростом на полголовы, но зато намного более грубого и крепкого телосложения. На грубом и немного глуповатом лице было излишне много растительности - рыжие косматые брови, усы и борода лопатой, последняя впрочем, была относительно короткой, длиной всего полторы ладони, лицо его было почти коричневым от покрывающего его загара и пыли
На нем были широкие кожаные штаны, длинный, просторный сюртук из когда то зеленого сукна с глубокими наружными карманами, жилет из шкуры какого то животного, белая шляпа с широченными полями, а на ногах - полусапожки некрашеной кожи, которые я бы смело назвал- "деревенские башмаки". На плечо фермер небрежно повесил свой верный карамультук - старинное большое ружье чуть ли не в сажень длиной, с замком старинного образца, - наверное с таким еще Соколиный глаз бегал в свое время среди девственных американских лесов, вместе в верным Чунгачгуком . На это ружье фермер видимо возлагал все свои надежды.
Рядом стояла видимо его супруга, изображая из себя классическую фрау из села, времен Петра Первого. При взгляде на ее грубое краснощекое лицо, почему-то сразу вспомнились типичные торговки рыбой на рынке. На ней была зеленая шерстяная юбка, корсаж со шнуровкой облегал ее могучую грудь , при этом корсаж был искусно расшит по голландской моде, а ее волосы цвета перезрелой соломы защищала от солнца легкая соломенная шляпа с бантом и на ленте. Двое детей- девочки десяти и двенадцати лет были одеты очень просто - в грубый домотканый холст; голова же у них оставалась и вовсе непокрытой.
Рядом стоял коричневый невысокий худощавый черный слуга, вероятно вполне довольный жизнью . Он вырядился в пару пара старых кожаных деревенских башмаков, старую полосатую рубашку, подпоясанную веревкой, на которую он накинул безрукавку из овчины.
Я вежливо поздоровался и осведомился, кого я имею счастье лицезреть. Естественно проделал это на международном языке общения -английском. Конечно же сей язык я учил шесть лет в школе и два года в университете после чего по большей части многое позабыл, но затем года четыре пришлось поработать в паре компаний хозяева которых были иностранцы -греки и американцы, где пришлось срочно вспоминать уже как мне казалось надежно позабытое. К счастью в современной России англицизмы постоянно окружают нас в быту и на телеэкране, так что позабыть все не
