— Собор — это символ, Амэ, — голос лекаря прокатился мягким эхом по огромному залу. — Снаружи он серый и неприглядный, но тем, кто входит сюда, раскрывается красота веры. — О чём бы ты попросила Великого Брата?
— Не знаю, — пожав плечами, повернулась к Ромео. — Мне нравится быть Амэно Гвидиче, но я устала не понимать. Я… снова запуталась, — из глаз хлынули слёзы.
Мне не было плохо, я не жалела себя — просто место такое. Соборная атмосфера заставила распуститься тугой узел нервного напряжения, и вместе со слезами из меня утекали боль, обида, усталость и фальшивые чувства.
— Возьми, — Ромео достал из кармана пиджака белоснежный носовой платок и протянул его мне. — Не люблю, когда ты плачешь, но сейчас нужно.
Оказавшись в бережных, но крепких объятиях Рома, я продолжила тихонько рыдать. Перед глазами плыли размытые свечные огоньки, а тёплые губы лекаря на моей макушке помогли не сорваться в истерику.
— Почему ты? — шмыгнув носом, промокнула щёки платочком. — Почему не Сальваторе сейчас обнимает меня в соборе Великого Брата? Почему не он привёл меня сюда, чтобы помочь разобраться в наших чувствах? Почему?..
— Дурак он, Гвидиче, — неожиданно заключил лекарь. — И я дурак… Но хватит реветь, — я получила лёгкий щелчок по носу. — У меня есть кое-что для тебя.
Он снова запустил руку в карман пиджака, но на этот раз я получила не очередной носовой платок — Ромео надел мне на палец кольцо. От неожиданности я подавилась словами — правильными и не очень — и выдала что-то нечленораздельное. Синьор Ландольфи старался не улыбаться, но уголки его губ так и ползли вверх. Наверное, я выглядела смешно, но весело не было. Золотой, явно старинный перстень с мерцающим синим камнем в обрамлении прозрачных, чистых, словно слёзы, кристаллов — фамильная драгоценность, не меньше.
— Ром, я не могу взять… — хлопнула ресницами и попыталась снять украшение с пальчика, но лекарь спрятал мои руки в своих ладонях.
— Это кольцо моей матери. Хочу, чтобы оно напоминало тебе обо мне… Где бы и с кем ты ни была.
— У таких вещей совсем другое назначение, — кажется, в соборной тишине я слышала гулкий бой собственного сердца. — Стоит подарить кольцо той, что украла твоё сердце.
— Ей и дарю.
О, Сильван! Да, простит мне Великий Брат мысли о козлоногом в этом святейшем месте. Я — та самая синьорина, в которую влюбился Ромео?! Быть не может… Как не заметила? Считая нашего лекаря заядлым бабником, совершенно не придавала значения флирту между нами, считая это явление безобидной, лёгкой шуткой.
— О, Сильван… — согрешила ещё раз.
— Сотни раз врал женщинам о любви, испытывая только похоть, но иногда задумывался, что скажу своей единственной, когда встречу её. Серенады — не моё, — Ромео подарил мне грустную улыбку, — а три важных слова, произнесённых вслух, останутся эхом в памяти. Я бы сказал поцелуями, страстными ночами, — провёл пальцем по моим губам, и я закрыла глаза, качаясь на волнах тихого баритона, — но, увы, это невозможно. Ты сделала осознанный выбор, когда заклинание перестало связывать вас с Сальваторе. Я должен принять это, но не признаться не мог. Прости.
— Ром… это же настоящее безумие, — прошептала. — Тор знает? А Мими?
— Мими знает, мы с ней поговорили откровенно. Вертихвостка, конечно, но умная девчонка — всё поняла правильно. Сальваторе?.. — лекарь поднял брови. — Он знал с самого начала. Я уже говорил, что однажды мы чуть не подрались, говоря о тебе.
— Я разрушила вашу дружбу? — во рту собралась горечь догадки.
— Нет, — Ромео отрицательно замотал головой. — Сальваторе сам всё разрушил.
— Что? О чём ты?
— Ничего. Не слушай, — он коснулся губами моего лба и выпустил из объятий. — Пора домой, Гвидиче. Идём.
Послушно поднялась на ноги и поплелась следом за синьором Ландольфи. Перстень согревал приятным теплом, и ощущения чего-то чужеродного на пальце не случилось. Подарок Рома идеально подошёл по размеру, и чего скрывать — он просто роскошный. Я бы не взяла кольцо, но Ромео так искренне объяснился в любви, ничего от меня не требуя, не делая намёков на продолжение.
Я ведь люблю Торе — его лучшего друга… Выбор сделан, назад дороги нет, но невыносимая тоска и желание вернуться в объятия синьора лекаря сводили с ума. В последнее время я слишком много думала о мужчинах — виной тому рухнувшее заклятие Эммы. Разрыв с Сальваторе, мучительные воспоминания о Пеллегрино, а потом… Потом в омут с головой, и опять сомнения, а признание Ромео — это что-то другое, особенное.
***
Домой добирались в карете и в молчании. Смотрела на синьора Ландольфи, а он в окно. На улице успело стемнеть, и я не узнавала Илиси. Ещё недавно тёмный, недружелюбный южный город теперь расцвел фонарным светом, распустился, словно бутон. Волшебство. Вот что значит конец анархии, начало власти инквизиции. Собор запел колоколами, желая спокойной ночи горожанам. Без Охотников и полоумных ведьм Илиси быстро поднимет голову, станет одним из лучших мест великих земель Ханерды. Всё это благодаря Сальваторе, но о командире я думала мало. Предстоящее свидание больше не воодушевляло, я просто не смогу выкинуть из головы наш с Ромео разговор. В груди больно кольнуло сердце — возможно, никогда не смогу.
— Готова к возвращению магии? — Ром задал вопрос будничным тоном, словно не признавался мне в любви дюжину минут назад.
— Ром, я… Мы… Как теперь жить?
— Не думай об этом. Всё будет хорошо.
Возница остановил экипаж у ворот нашего съёмного дома. В окнах гостиной горел свет — Торе ждёт свою синьорину. Набрав воздуха в грудь, завернулась в палантин и зашагала по двору. Меня ждала встреча с командиром, возвращение в ряды ведьм и неизвестность. Последнее пугало больше остального. Кроме того, я по-другому стала смотреть на Ромео: так было, когда мы встретились первый раз. Я ведь чуть голову тогда не потеряла. Высокий, широкоплечий лекарь с длинными вьющимися волосами и карими глазами, в которые хотелось смотреть вечно, произвёл на меня впечатление. Он плыл по двору в сером балахоне, с лёгкой улыбкой на идеальных губах, а у меня дрожали коленки. Что случилось потом? Почему я выбрала Торе? Ах да… На меня действовал морок заклинания Эммы.
Мы с Ромом вошли в дом, и по ноздрям ударил резкий запах алкоголя. Наш славный командир расслаблялся в кресле у камина с бутылочкой вина. Никаких бокалов, исключительно из горла, а вместо
