И пришла пора перед ними ответить.
Наверное, это лучшие часы за всю мою жизнь! Были, пока Марк не взглянул мне за спину и не кивнул:
— Вот, кстати, и твой отец.
Внутри словно лопается натянутая струна и меня начинает непроизвольно трясти. Все. Это конец. Оборачиваюсь резко, уже на грани обморока, и натыкаюсь взглядом на незнакомого мне мужчину. Постойте, это же он отзывал в сторону старшего Полянского!
— Здравствуй, Маша. Ты очень красивая, — мужчина улыбается, как-то нерешительно берет мою ладонь и целует кончики пальцев.
— Н-не понимаю… — шепчу едва слышно.
— Я никогда не говорила тебе этого, но надеюсь, что ты поймешь меня, дочка, — мама оказывается рядом и виновато заглядывает в глаза, — это твой родной отец — Артур Циглер.
Скольжу рассеянным взглядом по его высокой жилистой фигуре и поневоле отмечаю сходство с ним. Те же голубые глаза, нос, некоторые черты лица.
— А… Виктор? — лепечу растерянно. Я даже не знаю, что и сказать.
— Забудь о нем. Комаров больше не тронет тебя. Ни я, ни твой настоящий отец не дадим тебя в обиду, — Краев привлекает меня к себе и ласково гладит по плечу.
Ласковый и теплый весенний ветер давно испортил прическу. А мне и не жалко. Солнце уже садится и этот день заканчивается совсем не так, как начинался. Никакой свадьбы, никакого Эдуарда, только близкие и самые родные. Мы сидим с Марком на расстеленном пледе прямо на носу теплохода и я нежусь в его ласковых объятиях.
— Знаешь, почему я раньше такой невоспитанный, хамло и быдло был? Это потому что у меня любовницы с Ламборгини не было, — шутит Марк с легкой улыбкой.
— У тебя и сейчас ее не будет, дурак. Потому что Ламборгини у меня нет, — фыркаю в ответ, смешно щурясь от лучей закатного солнца.
— Значит, жить тебе и дальше с хамлом и быдлом, — он тяжело вздохнул и крепче обнял меня.
— Марк?
— М-м?
— У меня ведь и правда ничего больше нет.
Он улыбнулся, неторопливо поглаживая мое плечо.
— Мне ничего и не нужно, только ты.
Я молчу, кусая губы, чтобы не улыбаться слишком широко и счастливо.
— Знаешь, после нашего повторного знакомства я все думал, когда ты меня вспомнишь…
— Когда родители увезли меня, я была в такой депрессии… — нахмурилась, вспоминая то, что было десять лет назад, — они меня отвели к специалисту, я долгое время была на антидепрессантах. Потом меня как-то загрузили всем — учеба, работа, чтобы некогда постоянно было. Все стерлось из памяти. Да и в тебе сложно было узнать того мальчика. Ты так изменился.
— А я узнал тебя сразу. Когда ты уехала, я считал, что ты бросила меня. Ненавидел тебя всей душой. Иногда думал, что если увижу тебя, наверное, придушу голыми руками, так ты мне душу вывернула. А там, на лестнице, когда мы курили одну сигарету на двоих… Я мог подойти и сжать твою тонкую шейку, сломать тебя, но… У меня сердце перевернулось.
Я мягко улыбалась, вспоминая вечер нашего нового знакомства. Прижалась крепче к горячему телу и закрыла глаза.
— Знаешь, я почувствовала эту твою гнетущую ауру в этот момент. У меня даже мурашки по телу пошли, настолько это было ощутимо.
— Гнетущую? — расхохотался он, — да у меня стояк был такой, что я едва сдерживался, чтобы не разложить тебя прямо на этих чертовых ступеньках!
— Ты серьезно?
— Боже, ты такая наивная! — фыркнул он, — это твое черное платье… Когда ты спускалась по лестнице вниз, покачивая бедрами, на этих гребаных высоченных туфлях с прямой спиной… Мне хотелось тебя прибить, когда ты так приходила на работу!
— Эй, это строгое платье ниже колена, без декольте и украшений! Обычное офисное!
— Ты в нем слишком сексуальна.
— Стой, так ты хочешь сказать, что когда заставил спуститься на лифте, то ты не о моих ногах беспокоился, а о том, чтобы слюной не захлебнуться?! — возмутилась я. — Извращенец!
— Ну, в некоторой степени, — расхохотался Краев, а после серьезно спросил, — Почему ты сразу не рассказала обо всем мне?
— Не знаю… Боялась?
— Ты не должна сама решать все эти проблемы. Для этого у тебя есть мужчина. Я все решу.
— А что же тогда делать мне?
— Быть счастливой и делать счастливым меня, — пожал плечами он.
— И наших детей?
— И четверо наших детей, — поправил Марк, сжимая меня в объятиях.
Я улыбнулась и закрыла глаза. Ладно, надеюсь, о количестве детей мы договоримся потом.
— Тая, ты весь вечер сбегаешь от меня, как малый ребенок. Прекрати, давай просто поговорим! — в очередной раз не выдерживает Игорь. Картина обнимающейся парочки на носу теплохода окончательно его добивает. Потому что, черт возьми, это они с Таей должны сидеть там!
— Хорошо, — угрожающе тянет Тая, оставляя бокал с безалкогольным коктейлем в сторону, — давай поговорим. Значит, это ты преследовал мою сестру и угрожал ей?
— Я… — Игорь останавливается, встречаясь с осуждающим взглядом девушки, и обреченно вздыхает, — да. Это был я. Тогда я еще не встретил тебя и не знал…
— Чего не знал?
— Что сам буду готов порвать любого, кто обидит тебя или тех, кто тебе дорог. Я… пойму, если ты сейчас меня оттолкнешь. Но я постараюсь заслужить твое прощение. И учти, что тебе придется меня простить, потому что я не отступлюсь.
Тая прикусила нижнюю губу, стараясь скрыть смущение, а потом подняла глаза и хитро спросила:
— А как же Толик?
— А что Толик? Ты его что, любишь? — мрачнея, как грозовая туча, поинтересовался Игорь. В груди разгорелась ядовитая ревность. Хорошо, что этого придурка нет вообще в радиусе тысячи километров, потому что желание разорвать его голыми руками сейчас просто зашкаливало.
— Ну, он мой первый мужчина. Тебя это не задевает?
— Нет.
— Мне должно быть обидно?
Игорь вздохнул и привлек к себе Таю, впервые за все это время осторожно и бережно обнимая девушку за плечи. Поднял подбородок к себе, огладил пухлые губы большим пальцем, наслаждаясь тем, как Тая смущенно опускает глаза.
— Все равно, кто был у тебя первым. Мне плевать, сколько у тебя в жизни было вообще мужчин.
— Один… — робко перебивает Тая, но Игорь останавливает, не давая договорить.
— Это все неважно. Все в прошлом. Главное, что я стану единственным.
Девушка весело хмыкает и широко улыбается.
— Я серьезно, я очень ревнив!
— Ты еще не представляешь, что ждет тебя! — не остается в долгу Тая и с довольным видом забирает свой коктейль назад.
— Маша выглядит такой счастливой… — с задумчивым видом произносит Артур, опираясь на поручни верхней палубы и наблюдая за тем, что происходит внизу, — Ты очень хорошо воспитала ее. Я жалею только о том, что не мог видеть, как растет моя дочь.
— Прости… — невесело улыбается Валентина, — Я боялась за жизнь девочек. За себя. Виктор расправился бы с
