— А ты уверен, что оно существует именно в природе? — спросил он, ворочаясь на соломенном тюфяке.
— В смысле? — переспросил я.
— Ведь эти сообщения не видит никто, кроме нас, — пояснил Степа. — Более того, я не вижу твои, а ты — мои. Значит, они просто у нас в голове. А вот мир вокруг мы видим оба — значит, он реален. Пойми, никто не смог бы эмулировать настолько проработанный мир. Не то что «Норска» — три десятка программистов — но вообще ни одна студия. Ни Electronic Arts, ни Blizzard, никто. Здесь живут миллионы людей — и у каждого свои интересы, мечты, желания. Не карикатурные, не усредненные, не заскриптованные — настоящие. Создать такое просто не под силу человеку. Только богу.
— То есть, ты считаешь, что нас сюда перенес бог? — уточнил я.
— Да нет же! — он хлопнул ладонью по тюфяку, издавшему сухой шелест соломы. — Кто нас сюда перенес — это вопрос отдельный. Но он не создавал этот мир — мир просто есть и все.
— А сообщения? — вернулся я к началу разговора.
— А вот всю эту игровую бутафорию создал тот, кто нас отправил. Создал специально для нас. Понимаешь, это для нас — игра. А для всех остальных здесь — жизнь.
— И какова цель игры? — спросил я. — Как пройти ее до конца?
— Спроси чего полегче, — вздохнул Степа, отвернувшись к стене. — Я не слышал еще ни о ком, кто прошел ее. Или хотя бы понял, как пройти. Сергей вообще считает, что цель у каждого своя
— Я хочу понять, как все это устроено, — ответил он. — Например, магия. Откуда она берется здесь, где черпает силы? Но пока нихрена не понял. Иной раз мне, все-таки, кажется, что это действительно виртуальная реальность. Уж слишком здешняя магия смахивает… на программирование, что ли?
Степа замолчал, задумавшись о чем-то своем, а я не стал допытываться, что он имел в виду. У меня была своя пища для размышлений.
Вот человек поставил себе цель. А есть ли цель у меня? Выбраться отсюда? Но все, кого я встретил до сих пор, уверены, что это невозможно. А раз так, не пора ли всерьез задуматься о том, чего я хочу добиться в этом мире?
От этой мысли я невольно поморщился. Она сильно смахивала на навязчивые разговоры отца «о твоем будущем», которые он вел со мной сперва в последние школьные годы, а затем — снова возобновил ближе к окончанию университета.
Я повернулся к стене и зажмурил глаза. Не хочу я пока ничего здесь добиваться. Я хочу домой. И если мне не помогут туда попасть в Кернадале, значит, я найду помощь где-то еще.
Глава 14
Дни потянулись за днями, по-зимнему короткие и однообразные. Каждое утро половина населения Кернадала отправлялась на охоту, а другая оставалась в крепости, занимаясь хозяйственными делами: рубили дрова, готовили еду, топили камины.
Зима здесь была европейская: не слишком морозная, но промозглая, ветреная и сырая. В продуваемом всеми ветрами каменном Кернадале было ужасно холодно, и дров уходило многовато просто на то, чтобы не замерзнуть среди ночи насмерть. Разок я даже поискал в списке перков, нет ли там чего-то вроде устойчивости к холоду, но ничего не нашел. Иногда мне казалось, что именно холод стал моим главным врагом здесь. Но, конечно, не единственным.
То и дела из окружавшего крепость мрачного леса выходила то нестройная толпа ходячих мертвецов, то пара-тройка гигантских пауков, ужасно быстрых и смертельно ядовитых. Как рассказал мне Макс, летом опаснее всего были огромные болотные змеи, но зимой они сидели подо льдом, зато прочей гадости меньше не становилось. Поэтому и днем, и ночью кто-то должен был дежурить на крепостной стене. Ночью — не менее двоих. Дежурства эти были утомительны, и чаще всего никто за всю ночь не объявлялся. От постоянного вглядывания в холодную безлунную тьму слезились глаза, а руки тряслись от необходимости все время носить факел.
Времени для общения было немного. В основном, поговорить с кем-то обстоятельно можно было только вечером в небольшой гостиной с камином, либо на дежурстве. В эти минуты я старался разговорить кого-то из насельников Кернадала, расспросить их о прошлой жизни. К моему удивлению, расспросы эти почти ничего не давали: после нескольких самых общих фраз люди либо меняли тему, либо ссылались на головную боль.
Сперва подобное поведение егерей меня злило и укрепляло в мысли, что все они — просто неигровые персонажи. Тем более, истории у большей части из них были довольно похожие. Из пятнадцати егерей, живущих в Кернадале, десятеро были парнями в возрасте от семнадцати до тридцати, геймерами или ролевиками.
Почти все они качали боевые навыки: мечи, древковое оружие или огнестрельное. Только двое набрали много мирных умений: это были Степа и Лана, которым посчастливилось оказаться в Кернадале уже в первые дни здесь, и не пришлось выживать в одиночку.
Но однажды, когда я стал расспрашивать на эту тему молчаливого Равиля — того самого, которого Макс назвал бароном Раулем — тот вдруг раздраженно бросил: «А ты сам о себе все помнишь?». Я впервые за время своей зимовки в Кернадале задумался над этим вопросом… и похолодел.
Нет, нельзя сказать, что я полностью забыл все свое прошлое. Я помнил отдельные сцены очень хорошо, но некоторые факты выпали напрочь выпали из головы, и сколько я ни морщился, не желали возвращаться.
Например, я хорошо помнил, что учился на журфаке и мог восстановить в памяти имена большинства одногруппников, но название университета и имена преподавателей забыл напрочь — хотя помнил их лица. Хорошо помнил Алину и почти все, что с ней связано, но напрочь забыл, где она учится и на кого. Попытки же вспомнить забытое приводили к сильным приступам головной боли, затягивавшейся порой на несколько часов и делавшей меня вялым и раздражительным. Это открытие шокировало меня, и я тут же перестал мучить расспросами товарищей по Кернадалу.
В тот же день я рассказал о нем Сергею. Мы сидели возле камина в гостиной — я вернулся с охоты чуть раньше остальных и отогревал у огня озябшие руки. Сергей читал массивную полурассохшуюся книгу из не слишком богатой кернадальской библиотеки.
Когда я, сбиваясь и запинаясь, рассказал о своем открытии, он покачал головой и сказал, что с этим сталкиваются все егеря. Он предполагает, что это побочный эффект от мгновенного обучения. То самое, приятное головокружение, во время которого в моей голове появлялись новые знания, должно было сперва освободить для них
