Прилетев в Роттердам, Джо первым делом направился к реке. Город без реки — что компьютер без памяти. Фотоаппарат без пленки.
Река была широкой и серой. Кусочек Северного моря.
Джо слушал трек «Роттердам» с альбома «Art Pop» группы Githead. В последний раз в Париже он слушал закольцованный сингл «Париж» группы Friendly Fires. Еще раньше в том же году, гуляя по берлинскому району Нойкёльн, закольцевал одноименный трек с альбома Боуи «Heroes».
Он выключил музыку. Не сработало. Иногда это срабатывает, иногда нет. Пыхтящий металлический поп Githead не вяжется с унылым речным пейзажем. Хриплый вокал отвлекает. Инструментальные композиции лучше.
Времени у него мало. Пара дней. Продюсер, Вос, ждать не станет. У этого американца полно дел, и Джо знал, что и без того надоел Восу своими бесконечными просьбами дать ему шанс написать сценарий или внести в фильм другую посильную лепту. Пока, по крайней мере, на сценарии стояло имя Джона Мейнза, и Джо еще повезло, что ему доверили рекогносцировку местности, пусть и за свой счет. Он надеялся, что приобретет какое-никакое влияние, если продемонстрирует готовность помогать, а то и найдет пару мест, которые не только понравятся Восу, но и позволят снять фильм в соответствии с видением самого Джо.
Он не стал себя баловать и выбрал дешевый отель, обращенный фасадом к Ньиве-Маас. Впрочем, эту реку из его номера на четвертом этаже почти не было видно, но, если вытянуть шею, можно было разглядеть характерный силуэт моста Эразма. Местные называли его Лебедем, но Джо казалось, что он больше похож на обглоданную вилочковую кость. У лебедей есть вилочковые кости?
Номер был обставлен аскетично. Может, палец и не испачкался бы, если провести им по стене или полу, но все было каким-то засаленным, с намеком на глубоко въевшуюся грязь. Джо быстро распаковал свою спортивную сумку и положил потрепанный томик «Затаившегося ужаса и других историй»{139} в бумажной обложке, изданный «Пантер букз», на прикроватный столик. Он проверил электронную почту и написал Восу, что прибыл в Роттердам и приступает к делу.
Он пошел в сторону центра. Вряд ли там найдутся подходящие места, но ему нужно было прочувствовать город. Он знал, что Роттердам совсем не то, что Амстердам или хотя бы Антверпен. Во время войны город был стерт с лица земли. Его возвели заново из любимых материалов двадцатого века — стекла и стали, но торгово-деловой центр вполне мог бы принадлежать центральным районам Англии или вымирающим франкоязычным городам Валлонии.
Он зацепился взглядом за фигуру наверху безымянного куба из хрома и дымчатого стекла. Руководствуясь не то гордыней, не то велением свыше, Энтони Гормли отлил множество слепков собственного тела{140} и как-то постепенно примелькался. Достаточно было доли секунды, чтобы узнать фигуру этого лондонского скульптора.
Рассеянно размышляя о том, что фигура Энтони Гормли делает на крыше офисного здания в Роттердаме, Джо пошел дальше. Он остановился у книжного магазина и, как обычно, изучил содержимое витрины, прежде чем зайти. Джо обожал книжные магазины. Его влекла их непредсказуемость. Его книга не всегда стояла на полках, но ведь порой она там была!
В этом магазине нашлось свежее голландское издание детективного романа Джо под названием «Амстердам». Он погладил обложку и ненадолго впал в задумчивость, как всегда в подобные моменты. Подумать только, что до экранизации еще так далеко — так далеко!
Выходя из книжной лавки, Джо заметил еще одну высокую прямую фигуру на плоской крыше блестящего безымянного здания в паре сотен метров дальше по дороге.
Когда Вос купил права на книгу, Джо решил, что экранизация не за горами, но одна задержка следовала за другой. У Воса был любимый режиссер, который отвергал всех предложенных сценаристов. Джо попросил своего агента показать Восу три полнометражных сценария, которые он написал в стол, но агент пояснил, что Вос и его режиссер ищут сценариста с хорошим послужным списком. Тогда Джо предложил написать сценарий по лавкрафтовскому «Псу»{141}, права на экранизацию которого также принадлежали Восу, но получил тот же ответ. Поэтому он и поехал в Роттердам искать подходящие пустыри и зловещие кладбища.
На Вестзедейке — бульваре, ведущем на восток от центра, — Джо наткнулся на Кюнстхал, художественную галерею из стекла и стали, на металлической террасе которой расположилось еще несколько Гормли в разных позах. Лежа, сидя, согнувшись пополам. За стеклянными стенами галереи виднелись другие фигуры. Две фигуры, отличавшиеся только размером, смотрели друг на друга сквозь стекло. Та, что внутри, казалась выше. Скорее всего, обман зрения.
Джо пропустил оригинальную выставку Гормли в Лондоне, когда чугунные слепки тела художника появились на крышах столицы. Оставив Кюнстхал за спиной, он заметил очередную фигуру на углу крыши Медицинского центра Эразма. Он поймал себя на том, что начал специально их высматривать. Вероятно, в этом и заключалась цель Гормли — изменить взгляд на мир. Залезть в голову и щелкнуть переключателем. Общественное искусство по своей природе вездесуще, неизбежно, навязчиво. Хорошо ли это? Действительно ли работы Гормли представляют собой «радикальное исследование тела как сосуда воспоминаний и источника преобразований», о чем Джо некогда прочел на сайте художника? Или они говорят лишь о нем? Лишь о Гормли? И даже если так, важно ли это? Говорит ли роман Джо лишь о Джо? И кто осмелится сказать, что эссе Лавкрафта ограничены его личным опытом?
Джо поднялся до середины Евромачты, когда у него зажужжал телефон. Пришло сообщение от Воса. Вечером в Роттердам приедет Джон Мейнз, сценарист. Вос посоветовал им встретиться, обменяться идеями.
Джо нахмурился. Он поднялся до верха и вышел на смотровую площадку, но, вместо того чтобы спокойно любоваться панорамой города, то и дело поглядывал на вездесущую фигуру, примостившуюся на перилах над его головой. Он пытался придумать, как избежать встречи с Мейнзом. Он потерял телефон и не получил сообщение Воса. Детский сад. У него не было времени. Еще хуже.
Он взглянул на запястье. Оставалось еще несколько часов.
У подножья Евромачты Джо нашел пустое пожарное депо
