Были врачи, и полиция, но просто для проформы, потому что Тимура ранили прямиком под камерой наблюдения банка. И он ничего не хотел об этом знать, потому что всё время ждал Лизу, а Лиза всё время не приходила.
Приходила Инга, долго ругалась.
Приходила мама, долго молчала.
Что-то витало в воздухе, но у Тимура не было сил выяснять, что.
Он звонил и писал Лизе, но её телефон был выключен.
Зато Анфиса взяла трубку.
— Ну что, мой раненый воин, — сказала она довольно бодро, — лежишь?
— Лежу.
— А я уже на костылях шкандыбаю, — похвасталась она.
— Тогда шкандыбайте на этаж выше, — пригласил её Тимур.
— А и прышкандыбаю, — охотно откликнулась она.
И она действительно пришла совсем скоро — часа через два.
— Ждала, пока Лиза пойдет в магазин, — сказала она, с трудом перемещаясь на своих костылях.
— Как она?
— Терзается. Собирается догрызть себя до состояния скелета, совсем есть перестала.
— А со мной почему не разговаривает?
Опираясь на медсестру, Анфиса села на стул и прислонила костыли к его тумбочке.
— А ты еще не знаешь? — спросила она.
У неё были такие старые, такие усталые глаза, что Тимуру действительно стало страшно.
— Она это сделала, да? — только и спросил он.
— Да, сделала. И уже призналась. Моя дочь, Наталья Скамьина, убила Руслана.
— А чего вы еще хотели? — сердито спросил её Тимур. — Вы же однажды спустили своей дочери с рук убийство. С чего бы ей не убить кого-то снова? Жаль, на этот раз Лизу не удалось в тюрьму посадить. Было бы комбо.
Анфиса промолчала, продолжая разглядывать Тимура.
Наверное, он давно все понял про отца, потому что сейчас не ощущал злости или боли, а только очень волновался за Лизу.
Из-под этих руин она уже может не выбраться.
Кто бы выбрался.
— Попросите её подняться ко мне, — попросил он, — пожалуйста.
Анфиса кивнула.
Позвонила Нинель.
— Мой дорогой мальчик, — сказала фотограф, далекая от всех драм, — я тут подумала, а не устроить ли мне выставку с фотографиями твоего отца.
— Теми самыми, из журнала для взрослых?
— Возможно, отчасти, — лукаво отозвалась Нинель.
— Почему бы и нет, — неожиданно для самого себя поддержал её Тимур. — Мой отец был бабником и напыщенным павлином, но он умер из-за любви. Это так странно, правда?
— Нормально, — отозвалась Нинель.
Лиза появилась вечером, после отбоя.
Прошла мимо кровати Тимура, не глядя в его сторону, остановилась у окна. Он видел только контуры её фигуры, очерченные уличным светом.
— Как ты? — спросил Тимур тихо, не зная, что сказать, чтобы она повернулась к нему лицом.
— Лучше, чем ты, — ответила она после паузы.
— Не факт. Я прекрасно себя чувствую. Только ужасно скучаю по тебе.
— Перестань.
— Перестать скучать? Как ты себе это представляешь?
— Будь снова деревянным, как раньше. Когда-то у тебя прекрасно получалось жить без всякого там скучания по кому бы то ни было.
— Нет такого слова — скучание.
— Вот именно.
— Всё будет нормально, Лиза, — сказал Тимур убежденно. — Мы очень постараемся и забудем всё это.
— Она моя мама, — её голос звучал безжизненно и мертво.
— Ну и хрен с ней.
— Она моя мама, — повторила Лиза, как попугай.
Она, наконец, обернулась, и он поразился тому, какими огромными показались ему её глаза и рот на осунувшемся, невыразительном лице.
— Всё будет нормально, — снова сказал Тимур бессильно.
Лиза подошла к нему и села на краешек его кровати.
— Я все время думаю, — зашептала она, — что хорошо бы шагнуть с крыши. Высота магнитит меня, она кажется такой прекрасной, такой освобождающей. По ночам я поднимаюсь на верхний этаж больницы и часами смотрю вниз, как будто просто жду… когда бабушка поправится. Как будто обещаю однажды вернуться.
— Что за бред ты несешь, — выдохнул Тимур в ужасе.
Лиза быстро закатала рукава своей пижамы, обнажая беспорядочные линии порезов, расчертивших её кожу.
— Посмотри на меня, — сказала она, вытягивая перед ним обе руки с едва подсохшими корочками крови. — Видишь? Видишь, как я справляюсь?
— О, господи.
У Тимура болело везде, но он смог потянуться вперед, чтобы прикоснуться губами к порезам на тонкой коже.
Её тело вздрогнуло, когда он поцеловал её раненые руки. Лиза тихо всхлипнула и мягко уложила Тимура опять на по подушку.
— Да не двигайся ты, — сказала она, опуская рукава. — Мало тебе повреждений со всех сторон.
Тимур стиснул её руку в своей.
— Это ничего, — только и сказал он. — Это что-то типа посттравматического синдрома. Любой бы на твоем месте чувствовал себя не в своей тарелке.
Она усмехнулась сквозь слезы.
— Как изящно ты это назвал — не в своей тарелке.
— Я помогу тебе. Мы выберемся.
— Ты уже помог, теперь лежишь весь забинтованный, как мумия.
— Я всегда смогу помочь тебе, — сказал он твердо.
Лиза погладила его по щеке.
— Я не хочу тебя тянуть в эту яму. Тимур, нам лучше расстаться сейчас, потому что я даже не почувствую этого расставания. Хуже чем есть, мне уже не будет, понимаешь?
— Зато мне будет, — он поднес к губам ласкающую его руку. — Я не буду с тобой расставаться ни сейчас, ни потом. Я же тебе уже говорил, помнишь? К твоему великому сожалению тебе достался однолюб, Лиза.
Тихая улыбка появилась на её припухших от частых слез губах.
— У тебя отвратительный вкус.
— Что есть, то есть — такая плакса.
Она засмеялась.
— Можно я останусь здесь на ночь? Рядом с тобой мне спокойнее.
Лиза притащила из угла палаты кушетку и поставила её рядом с кроватью Тимура.
— Знаешь, — сказала она, крепко держа его за руку, — несмотря ни на что… мне все равно жаль её. Нелепая, нелогичная детская любовь к самым ужасным родителям. И где-то может быть вина из-за того, что я была такой плохой дочерью, раз она пошла на такое. Может, мне надо было поговорить с ней, а не игнорировать её все эти годы.
— Знаю, — ответил Тимур. — У меня были сложные отношения с отцом. Не такие как у тебя, конечно, — уточнил он. — Чуть-чуть сложные. Но думаю, что могу понять, о чем ты говоришь.
— Ты тоже отправишь меня на психотерапию, как Руслан?
— Придется, — ответил он с величайшим сожалением. — Такие раны не заживают сами, Лиза. Но я могу ходить с тобой.
— И узнаешь все мои тайны?
— А у тебя еще остались тайны?
— Я колю себе ботокс.
Он засмеялся.
— А теперь, — добавила Лиза, — мне придется вдвое больше его колоть! Молодые любовники — это ужасно утомительно.
— Я хочу тебя даже в этих ужасных ситцевых пижамах, так что на твоем месте я бы не сильно переживал о таких вещах.
— Я привыкла к таким пижамам в колонии, — ответила она спокойно. — У нас там всё почему-то было из ситца, хотя он так легко рвался. Я думаю о том, что если мне было там нормально, то мама тоже справится. Хотя у неё, наверное, будет строгий режим.
Лиза вздохнула, дотянулась пальцами до его волос, пригладила их.
— Не трогай, — попросил Тимур, — я не мыл их несколько дней. Я превращаюсь в огромного вонючку.
— Завтра мы тебя освежим, — утешила его Лиза. — Почему ты не разрешил никому остаться с тобой?
— Ждал тебя.
— Эй! У меня
