Повернувшись к противоположной стене, ткнула пальцем в плазму:
— Ты же не смотришь телевизор.
Ванька стоял тут же в гостиной и наблюдал за девушкой, расслабленно облокотившись о радиусную барную стойку. После слов Алёны он бросил взгляд на висящий позади телевизор, словно вспоминая, зачем и правда повесил его на стене.
— Это декор, — ответил с усмешкой.
— То есть иногда ты все-таки делаешь то, что от тебя ждут?
— Иногда делаю. Ну, давай-давай, не останавливайся. У тебя же есть, что сказать.
Алёна поджала губы, храня на лице таинственное выражение.
— Ну ты же не сам проектировал дизайн? Тут явно работали профессионалы.
— Конечно, но я же высказал свои пожелания. Обсуждал детали. Это то, что я хотел получить.
— Напрашиваешься на диагноз? — уперла руки в бока.
— Напрашиваюсь, — оттолкнулся от столешницы. — Ты хотела посмотреть, как я живу. Ты у меня дома – валяй.
Алёна задумчиво оглянулась и серьезно сказала:
— Мне надо все посмотреть поближе и подумать. Чтобы насочинять тебе красиво.
— Смотри. Давай красиво.
— Я буду чай с апельсином. Если это не декор, — взглядом указала на круглую стеклянную вазу с апельсинами, стоящую на барной стойке, и жестом отправила Шаурина на кухню, не желая, чтобы он ходил за ней по пятам. И так не могла сконцентрироваться в его присутствии. И расслабиться тоже не могла.
— Не декор, — улыбнулся. — Чай с апельсином… Будет тебе с апельсином.
Ваня отошел, и Алёна вздохнула немного свободнее. Настолько, насколько это вообще было возможно, находясь в шикарных апартаментах рядом с человеком, который бесконечно ее волновал. Последние дни с ней творилось что-то невероятное. С того момента, как покричала ему в плечо, будто в голове что-то переклинило. Никак не могла избавиться от запаха его сумасшедшего парфюма и ощущения тепла, которое почувствовала, утыкаясь ему в руку. От мыслей о Ваньке не могла избавиться и внутренней к нему тяги.
Осмотревшись в гостиной, Алёна перешла в прихожую и застыла перед широкими стеклянными дверями. На них было нанесено такое же изображение городских видов, как и в гостиной. Наверное, за ними находилась спальня. Но соваться туда без хозяина совсем уж как-то невежливо.
— Итак… — довольно подтолкнул Шаурин Алёнку к разговору, когда она, обследовав его огромную квартиру, вернулась на исходную точку.
— Ты очень агрессивный, — начала она.
— Да?
— Да. Вот эти твои собаки, — обернулась и указала взглядом на две серебристые статуи оскаленных псов, охраняющих объединенную зону кухни и гостиной, — …и другие металлические предметы… Стальной холодный блеск сразу вызывает ассоциации с оружием. Опасность. И таких деталей в твоей квартире много. Статуэтка Будды, или как его там, божок в кабинете, картина в металлической раме в прихожей. Не золото же, не тепло, не роскошь, а сталь – холод. Ты умеешь стрелять?
— Конечно, — кивнул Иван.
— Конечно, — эхом повторила Алёна. — Вот видишь. Конечно. Ты даже не задумался. Сказал «конечно», как будто уметь стрелять, это что-то само собой разумеющееся в нашей жизни. Я вот, например, даже боевого пистолета ни разу не видела.
— А разве я что-то сказал про боевой пистолет? Я, может быть, пневматику имею в виду.
— Да ладно, — хмыкнула она.
— Хорошо, ладно. Я умею стрелять из боевого оружия. Это делает меня агрессивным человеком?
— Это делает тебя способным на агрессию, — выдала с умным видом, и Шаурин улыбнулся. А Алёна, снова напустив на себя сосредоточенный вид, продолжила: — Белые стены и нет острых углов. Объединенные зоны, все так обтекаемо. Ты такой, конечно, душка, — скользя пальцами по черной каменной столешнице, прошлась вдоль барной стойки, которая огибала стену с плазмой и уходила на кухню. — Но этого не заметно, это не ощущается. Черный пол. Черный фактурный… — Перекатилась с пяток на мыски и обратно. — Снова глянец, блеск, он поглощает эту мягкость и белизну стен.
— Может быть уравновешивает?
— Это тебе уравновешивает, а по мне, так он все поглощает. Где спальня?
— Пошли.
В прихожей Ваня указал на те самые широкие стеклянные двери, но не тронул их, позволяя ей самой войти в комнату.
— Приват, полный приват, — промурлыкала Алёнка, раздвигая двери. — М-мм, как у тебя здесь тепло и шоколадно.
— Так спальня же. Чтобы спалось хорошо.
Алёна подавила смешок и шагнула в комнату. В спальню ее потянуло. При том, что комната была решена в темноватых тонах, совсем не чувствовалось в ней мрачности, — больше тепла и уюта. Больше спокойствия. Стены в текстильных фисташково-шоколадных обоях. На полу массивная доска с неярко выраженной текстурой.
— Это крокодил? — коснулась ладонью высокого коричневого изголовья кровати.
— Угу, — Ванька кивнул.
Алёнка рассмеялась:
— Нет, Шаурин, все-таки ты белый и пушистый. Без сомнения! — снова рассмеялась. — У тебя изголовье кровати обито крокодиловой кожей, но ты вообще не агрессивный, ты добрый и понимающий. Разодрал крокодила над кроватью и добреешь с каждым днем все больше, и больше.
— Это декор, — ухмыляясь, сказал Иван.
— Ага, декор. Да у тебя все исполнено в таком стиле, что даже если какая-нибудь девица разбросает по квартире розовые лифчики и расставит рамочки с фотографиями, здесь ничего не изменится. Эти розовые лифчики потеряются на фоне этого брутального интерьера. Такое тут явное мужское доминирование.
Снова окинула спальню беглым взглядом. Наверное, если задернуть шторы, то в комнате станет темно даже днем, очень уютно для сна.
Шаурин обнял Алёну сзади и почувствовал, как она вздрогнула. Так приятно и беззащитно вздрогнула в его руках, но не возмутилась, а так чуть высокомерно глянула через плечо.
— Ты ко мне пристаешь?
— А у тебя по этому поводу остались еще какие-то сомнения?
Так близко ее губы. С ума сходил от этих губ. Да и вообще от нее с ума сходил. Не помнил, когда в последний раз испытывал такое бешеное влечение к девушке. И Алёнка сегодня такая очаровательно-загадочная и, как всегда, невозмутимая. С распущенными волосами, в узких белых джинсах и просторной футболке-тельняшке, оголяющей одно плечо. Только поблескивающие светло-голубые глаза выдавали ее явную заинтересованность в происходящем. И видеть это, ощущать, было безумно приятно, невероятно просто.
Ее округлая грудь дрогнула под его ладонью, – от рваного вздоха. Не смог сдержаться и не тронуть, это выше его сил. Осознание того, что под футболкой на ней нет белья, будоражило, лишало способности трезво мыслить. Едва себя контролировал, чтобы не раздеть ее и не завалить в спальне на кровать.
— Если ты ждешь, что я покраснею и стану возмущенно ахать, то не дождешься.
— Ты посмотри, и правда не краснеешь. И чтоб ты знала: я не пристаю, я с тобой знакомлюсь. Мы же должны узнать, удобно ли нам обниматься. Мне кажется, что нам очень удобно, — говорил на ухо вполголоса, почти шептал.
Ни в каком другому месте его низковатый глубокий голос не производил бы такого ошеломляющего эффекта, как здесь, в его квартире, в полной тишине. Дрожь побежала по спине. А Ваня не отпускал и, наверно, прекрасно чувствовал реакцию ее тела.
— А, может, ты музыку включишь? — понимала, что несет чушь, тем не менее сказала, чтобы хоть как-то разбить эту ошеломляющую интимность.
— Нет, — коснулся губами шеи и замер.
Дышать ей становилось все труднее, грудь вздымалась все чаще, ноги предательски слабели.
— Познакомился? — легко спросила, когда он развернул ее к себе.
Боялась, что начнет целовать в губы, жутко боялась, ужасно. Сама не знала – отчего и почему. Может, себя боялась, своей реакции – что не сумеет себя контролировать. Или потому что безумно хотелось, чтобы наконец поцеловал.
— Да, — слегка самодовольно прозвучало.
— Понравилось?
— Очень. Божественно.
— Я или моя грудь?
— Не могу в своем воображении отделить одно от другого.
Крепко ухватив ее за талию, легко приподнял. Алёна, не задумываясь, обхватила его ногами.
