— Верни мне ключи от мерседеса, — после ухода сестры заявил Шаурин Алёне.
— Почему это?
— Я от него избавлюсь, не хочу, чтобы ты на нем ездила. Все равно битый.
— С чего ради он битый? — удивилась Алёна. — Ты думал, я на нем разбилась? Я вообще на такси в аварию попала. А мерседес я на крытую парковку отогнала, стоит красавец, меня ждет. Целый и невредимый.
— Да? — теперь настал черед Шаурина удивляться.
— Да. И ключи я тебе не отдам. Подарки – не отдарки. Может, ты не с душой подарил, но я с душой приняла.
И, правда, не с душой подарил, потому и избавиться хотел.
— Я куплю тебе другую машину.
— Бентли? — Алёна засмеялась и заглянула в серо-зеленые глаза. — Совесть мучает? — обняла Ивана за плечи. — Не отдам я тебе ключи. Я уже проехалась на этой машине, она мне нравится, буду ездить. Не в машине же проблема, а в голове. Не переживай.
Алёна успокоила шауринскую совесть крепким поцелуем. Но, видимо, совесть его разбушевалась не на шутку, — мало оказалось поцелуя, — потому им срочно пришлось перебираться из гостиной в спальню.
Чуть позже Иван засел в кабинете. Устав от одиночества, Алёна пошла его навестить. Хотела предложить кофе.
— Ты опять в моих футболках гоняешь? — едва оторвал взгляд от заваленного бумагами стола.
— Опять. Никак не могу исправиться.
— Я вижу.
— А вот ты думаешь, почему я гоняю в твоей футболке?
— Масса вариантов, — сказал он сосредоточенно глядя вниз.
— Они у тебя все неправильные, — уверенно сказала она. — А один совсем-совсем неправильный, который ты не хочешь озвучивать.
— Естественно. Берегу твои нервы. Я же помню о последствиях черепно-мозговой травмы.
— Ванюша, я ношу твою футболку, потому что так… ты как будто меня обнимаешь. Это уже патология. Я борюсь с собой, честно, но у меня ничего не получается.
Он поднял на нее взгляд и даже отложил ручку.
— А если я куплю тебе парочку мужских футболок?
— Не сработает. Ты же их не носил. И не смотри на меня так. И не надо этих мхатовских пауз. — Алёна занервничала и даже поднялась с дивана, на который только уселась. — Я вообще пришла позвать тебя кофе попить.
— Тогда давай попьем. Только тебе кофе нельзя.
Когда они уселись за стол, вдруг вспомнилась разборка, которую Ваня устроил из-за того, как он записан в телефонной книжке. Решив кое-что проверить, Алёна набрала шауринский номер. На дисплее его телефона высветился только ее номер. Только цифры. Входящий неизвестен.
— Шаурин, я не поняла, — возмутилась она, — ты мне такую головомойку устроил, а сам? Это что за нахальство?
— Напротив, — миролюбиво до отвращения сказал он, — глубочайшее понимание твоего ко мне отношения. Ты права абсолютно: какая разница кто и как записан? Это же просто номер телефона. Можешь вообще мой номер стереть. Я, например, твой наизусть помню. Надо сказать, что я, кроме твоего, помню всего лишь пять номеров. Так что ты в фаворе.
Ладно. Действительно. Алёна ему то же самое говорила, какие теперь могут быть претензии. Его телефон. Его контакты. Пусть как хочет — так и записывает.
С такой теорией Лейба продержалась ровно пятнадцать секунд.
— Ваня, что за чушь?
— Вообще не чушь. Я просто очень хочу стать для тебя охренительно удобным.
— Ага, ты прям стараешься изо всех сил. Так, ладно… — съязвила Алёна, взяла свой сотовый и переписала Шаурина как «Любимый». Ткнула ему экраном в лицо. — Видел?
— Видел, — послал в ответ усмешку.
— Давай. Быстро записывай меня.
— Хорошо, давай запишем. Как?
— Пиши: Алёна.
— Алёна так Алёна.
— Нет. Пиши: моя Мурка. Пиши, говорю! — горячо вскликнула она.
— Ты очень убедительна. — Засмеялся. — Так и запишем: моя Мурка. Проверять будешь?
— Нет, надеюсь на твою сознательность.
Ваня принялся за свой кофе. Алёна вдруг скривилась, будто съела что-то кислое.
— Шаурин! Вот что это за дешевые штучки? От этого фокуса с телефонным номером за версту несет грубой и пошлой манипуляцией.
— Так я и не психолог, чтобы владеть тонкими приемами внушения, — ухмыльнулся Иван. — У меня все грубо, пошло и топорно. А попробуешь меня переименовать — до конца жизни останешься в моем телефоне анонимом. Это ты у нас профи. Кстати, а вот и тема для кофе: зачем тебе аспирантура?
Алёна расслабила плечи и вздохнула.
— Мне узко в моем профиле, я хочу развиваться. Хочу заняться индивидуальной психотерапией, перейти от детской психологии к психологии травм и стрессов. На моей базе мне будет очень удобно работать. Многие травмы родом из детства, мы оттуда и начинаем прорабатывать клиентов.
Она загадочно улыбнулась. Тронула волосы. Катька заплела ей ажурные косы и уложила кругом на голове.
— Давай-давай, говори.
Алёна вдруг стала серьезной.
— Вот у тебя, Шаурин, здоровая семья, здоровое детство. Ты единственный, кого мне не хочется переделать. Вот даже придраться не к чему. Ты полностью адекватный. Ты даже когда неадекватный — адекватный. Своему характеру, типажу, природе и способностям. — Тут она глубоко вздохнула и заговорила тише. — А еще… ты хороший и заботливый. И я тебя люблю. Особенно за это.
— За что? — Он отставил чашку, сложил руки на столе и подался чуть вперед.
— За то, что ты обо мне заботишься. Даже лучше, чем я сама о себе. Ненавижу мхатовские паузы, — прибавила скороговоркой. На лице у нее было написано волнение.
— Я тебя тоже, Мурка-моя-любимая, — улыбнулся и заполнил паузу, которая не успела возникнуть.
Алёна с раздражением выдохнула.
— Ужас, какая стала сопливая и сентиментальная. Скоро вообще поселюсь у тебя, надену фартук, буду готовить тебе бесконечные ужины и бегать с тряпкой для пыли.
— А сейчас ты не поселилась у меня?
— Нет, сейчас я у тебя болею.
— А-а, — понимающе кивнул он, — ну, когда-нибудь тебе все равно придется «надеть фартук». Вот родим ребенка, сядешь дома и будешь заниматься малышом. Серёжкой. Или Витюшкой. Или Володькой.
— Чего? — несколько растерянно переспросила она, чувствуя в желудке холодок.
— Владимир — «владеть миром», Виктор — «победа». Но первый Серёжка. Девочек ты будешь называть.
Алёна замолчала. Сердце заколотилось как бешеное. Боялась напомнить, что в своих далеко идущих планах на их отношения Шаурин как-то пропустил одну очень важную стадию — заключение брака. Хотя штамп в паспорте — не главное.
Ваня отвратительно мило улыбнулся.
— Ты же не посмеешь отвесить мне пощечину, не станешь возмущаться и говорить, что ты не хочешь от меня детей, и не видишь со мной будущего.
Пауза все же образовалась. Алёна покачала головой и слегка улыбнулась:
— Вот ты манипулятор… Конечно, не посмею.
ГЛАВА 25
Господи, как гадко! Давно Алёна не чувствовала себя так плохо. Ее тошнило. У нее болела голова, и от слабости дрожали колени. Она упала в обморок. Вернее, точно бы упала, не будь рядом Светки. Радченко не растерялась, когда увидела, как Алёна внезапно побелела и качнулась. Мигом выволокла ее из бутика и усадила на ближайший диванчик. Купила воды без газа, дала попить, обтерла ей лицо влажной салфеткой.
Едва только способность говорить и соображать связно вернулась, Алёна позвонила Шаурину. Обещала же. Вот пусть заботится, ухаживает, решает ее проблемы. Он так этого хотел. А сегодня она — одна сплошная проблема, сил хватало только чтобы матом ругаться.
Ваня примчался через полчаса. Увидев его, Светка вскочила, точно школьница при виде учителя.
— Вот памятник, а вот оно – дерево, — хмуро пошутил Шаурин и сел рядом с Аленой. — Как ты? — Тронул ее лоб, будто проверял температуру.
Наверное, она была, температура.
— Ваня, может, в больницу? — обеспокоенно спросила Света. Почему-то у Вани. Лейба послала подруге полный немого укора взгляд, но та на это не среагировала, ждала ответа Шаурина.
— Разберемся, — спокойно сказал он и перевел взгляд на свою драгоценную. Драгоценная, к слову, держалась довольно стойко и делала вид, что все не так плохо. Поддерживала голову рукой, упираясь локтем в подлокотник. Лицо бледное, глаза стеклянные.
