— Слава богу, есть кому стрелять, да?
— Всегда есть.
Не понимал Монахов, шутит сейчас Шаур или всерьез говорит, оттого ледяная дрожь пробежала по позвоночнику. Невольно пробежала, удивив даже.
— Эх, — усмехнулся мужчина, силой воли сбрасывая неприятное ощущение, — молодой ты, да наглый.
— Есть немного, — без тени усмешки ответил Денис, обратив неторопливый взгляд на часы. — Тогда ушел.
— Давай… — проговорил Монахов и побарабанил по столу кончиками пальцев, глядя на захлопнувшуюся дверь.
Выйдя на улицу, Денис остановился у машины. Августовский вечер дохнул теплом и каким-то насыщенным запахом. Запахом усталого города, готового потерять свой цвет и облачиться в хмурую холодную осень.
Позвонил Юле. Пока обменивались приветствиями, прикурил сигарету. Вдохнул приятную горечь.
— Что делаешь?
— Торт ем. Шоколадный.
— Тоже хочу.
— Шоколадный тортик? Приезжай на чай.
— Нет, тебя хочу. Можно без тортика. И даже без чая.
— Тем более приезжай, — говорила волнующе вкрадчиво. И точно с улыбкой на губах.
— Я не освободился еще. Часа через два только смогу.
— Будет только девять вечера. Приезжай, я тебя жду.
— Хорошо. Скажи маме, что мы в кино пойдем. На ночной сеанс.
— Конечно, ты же днем работаешь, только ночью и можешь, — иронично поддержала его, потом все же полюбопытствовав: — А что, правда, пойдем?
— Что за глупые мысли.
— Действительно, чего это я. Только смотри, я отцу обещала…
— Как говорит один мой хороший друг: «Если до шести утра вернулся — значит дома ночевал». Часа в два привезу тебя обратно.
— Кстати, курить много — вредно.
— Я не курю.
— Врешь. Я по голосу слышу.
— Что я вру?
— Что ты сейчас куришь. У тебя голос меняется.
— Записал и принял к сведению. Тортом не увлекайся, я скоро приеду. Все. Обнял, поцеловал.
ГЛАВА 43
2001 г.
— Может, свалим отсюда?
— Каким образом?
— Обыкновенным. Через дверь.
— Мы не можем просто так взять и уехать.
— Кто тебе такое сказал? Мы можем — все, — взмахнул рукой, жестом отметая высказанное сомнение, и Юля рассмеялась. Смех звонко прокатился по воздуху, и она, опасаясь привлечь к себе излишнее внимание, сдержанно сомкнула губы. Этот его такой вольный и чуть пренебрежительный взмах, конечно, был только для нее.
— Как эффектно, — приподняла бровь. — Инициатива наказуема, ты же знаешь. Уехать и оставить папу на растерзание? Мама не простит, я сегодня за нее улыбаюсь.
— Твой папа, знаешь… — Денис примолк и взял со стола бокал с вином.
— Что?
— Сам кого хочешь… — посмотрел на донышко перед тем, как отпить, — растерзает.
— Соскучился?
Денис молча кивнул, притаив в глазах смех.
— Я у тебя позавчера была.
— А у нас расписание?
— Боже упаси, — потянулась к шампанскому и сделала маленький глоток, пытаясь сохранять непринужденный вид, однако, продолжая провоцировать Дениса: — Шаурин, ну изобрази проникновенное выражение, скажи, что соскучился, ты же меня хочешь сегодня в постель затащить.
Шаурин сосредоточенно пожевал губами, словно и вправду запустил свою фантазию на полную мощность, готовясь выдать что-нибудь стоящее, что Юлю бы удовлетворило. До этого притихший в углу большого зала оркестр вдруг заиграл медленную музыку, и по залу пошла волна: уже хорошо подвыпившие гости как-то сразу ожили, зашевелился, зашептались.
Денис, будто пользуясь этим всеобщим волнением, пригнулся к Юле и проговорил:
— Соскучился. Читай в голосе тоску, истерику и всю скорбь мировую.
Не было у него в голосе ни того, ни другого. Мировой скорби тоже не было. И говорил он, не стараясь ее как-то обаять. Но его низковатый тон с вынужденной хрипотцой и теплое дыхание, касающееся щеки, действовали лучше любых многообещающих взглядов и пылких заверений. Стараясь скрыть нахлынувшие чувства, Юля снова поднесла бокал к губам: спрятала под ним расплывающуюся улыбку.
Прав был тогда Денис, когда несколько назад утверждал, что после их первой совместной ночи все между ними изменится. Почти три года с тех пор прошло, а чувства совсем не притупились, а только сильней разгорелись. Отношения свои они не афишировали, но и не скрывали. А если бы скрывали намеренно, как приходилось делать это раньше, то действительно не получилось бы. Их связь стала почти осязаемой. Ну, Юля это точно ощущала — что-то теплое и обволакивающее, царящее между ними; какое-то сверхчувство на уровне инстинктов, которое позволяло без слов говорить и даже мысли угадывать.
— Хорошо, дорогой, — прильнула к нему поближе и, невзначай задев губами шершавую скулу, сказала вполголоса: — Только чур я сверху.
Денис вобрал в себя воздух и медленно выпустил его сквозь приоткрытые губы. Юлькино «дорогой» звучало очень «киношно», но ему всегда нравилось, как она это говорит. А уж последнее высказанное обещание ему понравилось еще больше.
Довольно скользнув взглядом по мужскому лицу, Юля отметила едва проступивший румянец и то самое хорошо знакомое выражение в серых глазах.
— Мог бы и сказать что-нибудь такое, чтобы «ах», — так же, продолжая изображать непринужденность, отставила бокал и стерла оставленный на небритой щеке едва заметный след своей губной помады.
— Чтобы «ах» я тебе дома сделаю, — легонько щелкнул пальцем по бокалу и перекинул руку на спинку ее стула, — пей шампанское, оно на тебя занятно действует.
Все-таки Денису удавалось лучше владеть собой, у Юльки после его слов дыхание в груди застряло. Образовавшийся жаркий ком даже шампанским невозможно было протолкнуть, только и оставалось что терпеть до конца вечера, как сама говорила. Напросилась. Доигралась.
Чуть поерзала, усаживаясь поудобнее, и со вздохом закинула ногу на ногу. Опираясь спиной, почувствовала расслабленную руку Дениса. Его тепло проникало в нее, ощущалось даже сквозь несколько слоев ткани — пиджака, рубашки, ее платья.
Шаурин сидел в пол-оборота и наблюдал за эмоциями, отражающимися на лице Юли, вернее, отражающимися в ее глазах. Там, в глубине темных зрачков. Потому что лицо она сумела оставить бесстрастным. Почти. Чтобы что-то прочитать на нем нужно очень хорошо знать ее. И сейчас у самого в голове было только одно желание, от которого уже скулы сводило, — поскорее задрать на ней платье.
Если б не помада на ее губах, таких мягких и податливых, впился бы в них и похрен на гостей. Впился до укуса. Укусил бы от жадности, от жажды, от страсти бешеной. Сделал бы это, хотя они не привыкли показывали чувства на людях, так и не научились вести себя свободно при посторонних — в обществе подобно этому, среди так называемой элиты. Как-то по молчаливому согласию. Не обнимались, никогда не держались за руки. Если только там, где их никто не знает. Если только прогуливаясь по каком-нибудь парку или набережной…
И сейчас максимум, что Денис себе позволял, это вот так перекинув руку ей за спину, слегка касаться кончиками пальцев плеча.
Зато наедине их эмоции находили выход, сполна компенсируя принятую обоими внешнюю сдержанность.
— Что-то папа там совсем укурился, — задумчиво проговорила Юля.
Денис покачал головой и указал пальцем куда-то за ее плечо. Переведя взгляд, увидела отца. Он беседовал с каким-то мужчиной, который показался ей смутно знакомым. Но тот стоял боком, и его лицо толком разглядеть не удалось. Да и не старалась особо.
— Хорош обниматься, — грянул над ухом голос Вуича, и Юля вздрогнула. Сидела в этот момент задумавшись, жалея, что не послушала Дениса. Они и правда могли бы уехать раньше, отец бы ни слова не сказал.
— Лёня! — недовольно одернула Юля.
— Шаур, давай водочки. Чего ты весь вечер компот тянешь? — предложил простуженным басом Вуич.
— А мне много пить нельзя: у меня наследственность плохая.
— А я тебе не предлагаю «много», я предлагаю — водочки.
