Денис окинул сестру долгим взглядом: фигура тонкая стройная, даже ключицы чуть выпирают; голубые глаза блестят радостно; губы, розоватые от вишневого сока, растягиваются в улыбке, а не опускаются разочарованно.
— С днем рождения, Танюша. Счастья, удачи, мира в доме, здоровья… С этим все понятно, но сейчас я буду говорить о другом. О том, что мне хочется подарить тебе кевларовый бронежилет. — За столом раздались смешки, но Денис не поддержал улыбок, а сделал паузу, набрав полные легкие воздуха. — Я не шучу. Потому что я недавно понял, что с таким большим и добрым сердцем, как у тебя, жить невероятно трудно и опасно. Хочу, чтобы ты стала чуть-чуть эгоисткой. Ровно настолько, чтобы оставаться собой, но научиться себя беречь. Я тебя люблю, сестра, вот такую настоящую. И давай, что ли, по водочке. Слезами шампанское не запивают. Слезами можно запивать только водку.
Таня только и смогла, что кивнуть. Душили слезы. Вадим подставил ей рюмочку на ножке. Татьяна выпила ее залпом и не поморщилась. Никогда не имела ничего против водочки в хорошей компании и с хорошей едой.
— Ну все, — глубоко вздохнула и помахала у себя перед лицом ладонью. — А теперь есть, пить, гулять, веселиться…
— А что мы будем делать с самым младшим членом-корреспондентом нашей маленькой редколлегии? — спросил вполголоса Вуич, указывая взглядом на спящую Настю.
— Пойдем, уложим ее в кроватку. Сможешь вместе с ней подняться?
— Естественно, — чуть не оскорбился Лёня, услышав в голосе Тани сомнения. Осторожно встал со стула, чтобы не потревожить малышку.
— Она спит крепко. Можно хоть из пушек палить. Это до года я практически ночей не спала, а сейчас отбой в девять вечера и хоть на ушах стой.
— Вадим, покурим? — предложил Стас.
— С превеликим… — согласился Бардин, выбрался из-за стола и потянулся. — Давай еще этого женолюбителя возьмем, — поддел вернувшегося Вуича.
— Я за любой кипиш. Еще не знаю, куда, но я согласен.
— Я с вами подышу, — присоединился Шаур.
— Вот никак не пойму, за каким ей тут «Три богатыря»? — проговорил Вадим, задумчиво глядя на большую картину на свободной стене.
— Не «Три богатыря», а «Богатыри», — поправил Денис, тоже замерев напротив масляной копии известного полотна кисти Васнецова. Вздохнул, вспомнив сколько нервов потратил, чтобы достать приличную копию. Хотя с сестры станется, она и фотообои бы наклеила, и не поморщилась. — А хрен ее знает, зачем и почему. Это ж Таня. Захотелось ей.
Согласен был с другом. Картина эта очень выбивалась из общего интерьера квартиры, явно не соответствуя выбранному современному стилю с прямыми линиями мебели и глянцевыми поверхностями. У Тани в квартире много было таких вещей, на первый взгляд, нелепых, но важных для нее.
— Эх, горе-академики! — посмеялся Вуич. — Непонятно им — зачем тут «Богатыри». Что тут непонятного… Пошли курить.
2001 г., август
Шаурин медленно опустил бегунок молнии тонкой кожаной куртки, чувствуя на сестру легкое раздражение. Та встретила его в махровом халате. Не то чтобы Денис против халата, но рассчитывал, что сестра будет готова к его приходу и ему не придется задерживаться.
Таня сухо улыбнулась. Сухо и без души, словно в это ранее утро улыбаться не полагалось. Обняла брата, прижалась губами к его гладко выбритой щеке, от лосьона терпко пахнущей. Они давно не виделись, а повод выпал безрадостный. Ее плечи зябко дрогнули, но она быстро отстранилась. Раздражение Дениса тут же опало — как скатилось. Руки сестры пахли кофе. Сколько ж она его выпила?.. Наверное, после того как позвонила ему в три часа ночи, сообщив, что мать умерла, и не ложилась больше. Наверняка не ложилась. Сидела на кухне до утра, тихонько подсаливая слезами черный кофе.
— Тань, только давай побыстрее, — поторопил Денис.
— А я никуда не собираюсь ехать, — возразила Таня и туже затянула пояс халата, словно подтверждая свои намерения.
— В смысле? — переспросил Денис, не скрывая удивления.
— В прямом, — Таня равнодушно пожала плечами. — Я на похороны не поеду. Мать для меня умерла три месяца назад. А ради приличия плакать я не буду — наплакалась уже. Надоело мне быть хорошей. Могу я хоть раз в жизни совершить неправильный поступок?
— Только давай сейчас обойдемся без этих доморощенных страстей.
— Не груби.
— Да я вежливый, как стюардесса, — с усмешкой возразил. Да и так, будто — то ли усмехнулся, то ли съел что-то горькое. — Таня, надо было мне так сразу и сказать, что не поедешь. Я бы не заезжал за тобой, не тратил время.
— Ты не спрашивал, поеду я или нет. Ты просто сказал, что заедешь…
И правда ведь не спрашивал, потому что считал вопрос решенным. Разговор у них состоялся короткий. Таня рассказала о смерти матери, ответила на вопрос: «Когда это случилось?». И получила в ответ равнодушное: «Заеду в семь». А что еще говорить?.. Как жила мать всю жизнь в пьяном угаре, так и смерть свою встретила.
— Ладно. О чем спор… Не хочешь, как говорится, воля твоя.
Спорить не собирался, возмущаться — тем более. Так даже лучше, потому что планировал лишь заплатить ритуальному агентству за организацию траурного мероприятия, а присутствовать на похоронах не хотел — в своем сердце давно уже мать похоронил. Шаурин понимал, почему Таня решилась никуда не ехать. Вот только не мог уяснить для себя, отчего именно такой момент выбрала — не самый удачный, для того чтобы ставить в жизни новую точку отсчета.
— Давай кофе попьем… — попросила сестра. Именно попросила — и взглядом, и голосом.
Денис задержался с ответом. Не хотел же тратить время — не до кофе сейчас. Нужно быстро разделаться со всем этим и заняться своими делами, которых, как обычно, по горло. Но глянул на сестру: на лицо ее, стянутое напряжением, на плечи, будто не в домашний халат укутанные, а скованные железными доспехами. Это для него после смерти матери ничего не изменилось, а вот для сестры — еще как.
Слабые духом люди иногда способны на удивительно сильные решения. Только идут они к этим решениям долго. Тане для своего — немало времени понадобилось. Нет, не для того, конечно, чтобы к матери на похороны не пойти, а для того, чтобы отступить от принятых ориентиров — перестать верить во вселенское добро.
Денис вдруг испугался, что сестра совсем разочаруется, окончательно утратит свою очаровательную наивность и редкую душевную доброту.
— Давай попьем, — быстро сказал он и сбросил куртку.
Нет, кое-что изменилось и у него. Чувствовал Шаурин какое-то облегчение и внутреннюю свободу. Дышалось легче, потому что на все вопросы о матери теперь можно отвечать коротко: «Она умерла».
Напряжение этого пасмурного утра и к вечеру не сошло. Монахов вызвал Шаурина к себе. Разговор шел тяжело. Все чаще в вопросах координации совместных действий мужчины вступали в противостояние. Сегодняшний вечер не исключение.
— А я думаю, что нужно их прижать, — уверенно сказал Сергей Владимирович. — И прижать серьезно. «Рынок» надо держать жестко. Иначе все, кому не лень, начнут направо и налево ракетами торговать.
— Нельзя делать это открыто, — не согласился Шаур, бесстрастно глядя ему в глаза, ничего не выражая. — Не стоит. Время громких акций давно прошло, уже не «девяностые», когда неугодных пачками валили во имя порядка. За каждой «шестеркой» человек стоит. Прижать можно и нужно, но по-другому: через суды, милицию, прокуратуру, администрацию. Перекрыть кислород со всех сторон. Прессинг нужно возложить исключительно на власти, а не на наемников.
— Здравая мысль, слава богу, рычагов влияния хватает, — поддержал Юрий. — Экономическая ситуация в стране меняется. Нужно подстраиваться под новые условия. Сергей, все рвутся в политику, мы тоже должны разделять эти интересы.
— Я перед этими политиканами раком никогда не стоял и впредь не собираюсь!
Шаурин тягуче вбирал в себя воздух. Медленно. До тех пор, пока легкие не заломило от переизбытка кислорода.
