Отбросив свои сомнения, Юля потянулась сама и обняла его за плечи. Привстала на носочки. Если смогла бы, забралась выше и обвила его ногами, прижалась так тесно, чтобы стать с ним одним целым.
Надоело наступать себе на горло, играть неприступность — все это ложилось на сердце тяжким осадком и ранило ее саму. Кроме того, что-то внутри подсказывало, что Денис не оттолкнет.
Чего уж, не «что-то внутри», а он сам. Кончики его пальцев уже касались спины. Слегка. Но она так остро чувствовала каждое его прикосновение… И уже через мгновение руки крепко прижали ее к себе. Так крепко, что вздохнуть невозможно. Можно и не дышать. Ради этого можно и не дышать…
В душе поднялась волна, больше, цунами тепла и нежности. Удовольствия, которое она не могла ни с чем сравнить. Наверное, вся тоска ее полезла наружу, все страдания — любовь, смешанная с обидой, ревность к неизвестным соперницам, удвоенная разочарованием.
До этого дня он никогда не обнимал ее так. Так крепко и с таким чувством. Это не объятие — утешение, не приветствие, не прощание. Это объятие, каким мужчина прижимает к себе любимую. Чтобы чувствовать ее дыхание и слышать стук сердца.
Не собирался Шаурин вести с Юлей беседы, действовал исключительно из-за своего — называйте, как хотите, — собственнического инстинкта, ревности, желания обладать ею. Чего угодно… Соскучился до невозможности мыслить здраво; хотел почувствовать ее рядом хотя бы так; хотел обнять с этим открытым в себе новым ощущением, с новым осознанием.
Да, испытывал при этом огонь в крови, затмевающий и злость, и ревность. И удовольствие испытывал. Но не безграничное. Потому что, еще не отпустив ее, думал, а что же будет завтра…
Раньше никогда не обращал внимания, во что Юля одета. Вернее, обращал, но во вторую очередь. А сегодня ее неброский наряд впечатался в мозг. Видимо, теперь каждый из них будет откладываться в его памяти. Ну да, она, Юля, его золотая монетка, марка — самая дорогая. А главное, что такую ни за какие деньги не купишь. Платье сделало ее совсем взрослой. А уж черный капрон на ее стройных ножках посреди зимы — и вовсе слабость.
— Я не хочу с ним, — прошептала она ровно. Все-таки, поддавшись желанию, потянулась вверх, и Денис приподнял ее над полом. Не будь на ней платья, точно задрала бы на него ноги, но сейчас не могла себе такого позволить. — Хочу с тобой…
Это как удар под дых. Денис сам себе запрещал думать о таких вещах. Потому что обычно думы его мало разнились с действиями. За мыслями обязательно следовали соответствующие дела.
Юля немного отстранилась. Совсем чуть-чуть. Ровно настолько, чтобы не прижиматься щекой к щеке, а смотреть в лицо. Чувствовала его дыхание у себя на губах. Это было уже приятно.
— Я люблю тебя, — сказала Юля.
Кажется, он пошатнулся, когда услышал ее признание. Так спокойно и уверенно она это произнесла.
— Не говори, — приложил указательный палец к ее губам. — Не надо. Не сейчас. Потом.
Сегодня разговора у них не получится. Он определенно это знал.
Губы у нее были мягкие. Он скользнул по ним пальцем, потом по щеке…
Это касание губ все равно произошло. Не поцелуй. Просто касание, которое возможно им обоим показалось — таким мимолетным оно было. Но, кажется, воздух вокруг затрещал. Заискрился. Словно по ним двоим электрический ток пропустили.
Нельзя ему Юльку целовать…
Из глубины дома послышались голоса. Эти звуки взволновали тягучий воздух, показались чужими и неправильными, — как ледяной дождь при ярком солнце.
Юля крепко обвила шею Дениса руками, на какую-то секунду прижавшись к нему всем телом в последней попытке насладиться их недолгой, но такой желанной близостью. Потом же, с большим трудом отпустила его и пересекла кухню, чтобы щелкнуть выключатель.
Свет взорвал комнату, ослепляя на мгновение не только глаза, но и сознание, безжалостно разрывая возникшее единение и изгоняя иллюзию счастья.
Так не хотелось отпускать это мгновение. Задержать бы его, но, увы… Оставалось только мучиться туманным ожиданием следующей встречи и разговора, который страшил своей неизвестностью. Боялась, что безнадежностью.
Это Денис — олицетворение самого бесстрастия. А она… Наверное, у нее на лице все написано. Сейчас, после небольшого интимного потрясения, справиться с собой и стереть с лица следы душевного волнения было особенно трудно. Чувствовала себя разбуженным ребенком, который, еще не успев отойти ото сна, смотрит на окружающий мир слегка оторопелым взглядом.
Запустила безвольные пальцы в волосы, пробегая по рассыпавшимся по плечам, слегка взлохмаченным прядям. Потом поправила поясок на одежде. И тут же почувствовав духоту, развязала его, расстегнула маленькие пуговки и сняла бело — серую кофту.
— Юля, — позвал ее Денис.
Не решалась посмотреть ему в глаза. Вдруг мелькнет в них равнодушие? Волшебство рассеялось со светом, как будто и не было той непреодолимой силы, недавно притягивающей их друг к другу, и чувств, по-настоящему осязаемых, пронизывающих все существо — не было.
Денис подошел сзади, задержал руки у нее на талии.
— Завари чай, помой яблоки, дай мне воды из холодильника, — сказал, пригнувшись к ее уху, голосом, каким мама говорит ребенку «просыпайся» — осторожно, чтобы не напугать.
Юля силилась, вслушиваясь в слова, словно звучали они на незнакомом языке. Потом встрепенулась, оживилась, — как увядший цветок, напоенный водой, — набралась жизни, засуетилась, быстро передвигаясь по кухне. Отбросила кофту, которую растерянно стискивала в руках. Достала из холодильника бутылку минералки — приятно прохладную, — сжала горячими ладонями. Самой бы тоже не мешало воды глотнуть: во рту пересохло, горло неприятно стянуло.
Через несколько минут родители спустятся из спальни и зайдут на кухню. Яблоки… Ах, да!.. Заметила на столе целлофановый пакет с яблоками. Высыпала фрукты в раковину, открыла воду.
Все правильно, пока мыла их, монотонно шевеля руками, плескаясь в холодной воде, и сама немного остыла. Вроде бы, сердце усмирило бег, и румянец на щеках, должно быть, стал не такой явный. Все-таки не каждый день она к Денису в объятия попадала, такие моменты наперечет были. И уж, тем более, не каждый день в любви признавалась.
Ножка стула скрипнула об пол. Денис сел за стол, небрежно листнул, лежащий тут же перед глазами журнал.
— О, Юленька, ты уже дома, — констатировала мама с порога, сопровождая слова легкой улыбкой. По лицу было заметно, что находилась родительница в приподнятом настроении.
— Да. — Юля попыталась ответить спокойно — без предательской дрожи в голосе. Внимательный взгляд отца вызвал внутри напряжение. — Мы только приехали. Буквально, за минуту до вас.
— И как свидание? — спросил он без иронии. Но и не ласково.
— Средней паршивости. А как ваше? — мило съехидничала.
Однако же отцом то было проигнорировано:
— Что-то поклонник у тебя какой-то нерадивый. Так долго уговаривал и даже цветов не подарил.
Юля взвыла про себя и, тихо испустив тяжелый вздох, развела руки в стороны:
— Ну не все же такие порядочные кавалеры, как ты, папочка. — Поставила на стол чашки с чаем. — Мамуль, прости, я к себе пойду. А то поклонник мне чересчур разговорчивый попался, у меня от него голова разболелась.
— Таблетку выпей, если совсем плохо, — посоветовала мать.
— Если совсем плохо будет, выпью, — пообещала дочь и взяла кофту со стула.
Она удалилась, не думая, правильно ли среагировала, и естественно ли ее поведение. Чтобы думать, нужны мысли, а у нее их не было. Она, как неразумное существо, ограничилась только примитивными физическими ощущениями; если мозг и дальше будет продолжать отказывать, она может наделать каких-нибудь глупостей.
В комнате Юля металась, ловя подступающие и снова ускользающие мысли.
Мысли — на уровне предчувствий, внутренней, пока необоснованной, рыхлой, сродни первому снегу, уверенности. В конце концов, она не придумала ничего лучше, как успокоить себя, встав под горячий душ.
