Скоро из его чрева послышались удивлённые возгласы:
– Он и вправду не ошибся, тут тушёнки под самый потолок. Налетай, разбирай!
И серая масса изголодавшихся подростков, как муравьи, полезли в чрево вагона, каждый за своей долей. Перед вагоном остались только я и Серый. Он внимательно смотрел на меня и курил в кулак папиросу:
– А ты, деревня, совсем не такой простак, каким прикидываешься. Я сначала даже не поверил во всё это, думал, ты блефуешь и хочешь сделать ноги. Смотри, ежели будешь делать всё так, как я скажу, то будешь жить у меня как у Христа за пазухой. А нет, пеняй на себя, у меня с такими, как ты, разговор короткий, второй раз повторять не буду.
…Вот так я попал в славный город Ленинград. Взяли меня там крепко в оборот. Каждую ночь мы ходили на станции и каждую ночь с моей помощью находили вагоны с продовольствием. Но, как говорится, аппетит приходит во время еды. Кто-то, а может быть, даже и сам Серый, растрепался обо мне, и где-то месяца через три он повёз меня показывать своему пахану.
В первый раз я ехал на трамвае и в первый раз видел Ленинград не в свете уличных фонарей по дороге на станцию, а ярким солнечным днём во всём его великолепии и красоте. Ехали долго. Наконец Серый толкнул меня, и мы пошли к выходу. Не дожидаясь остановки, мы выпрыгнули на ходу и бегом устремились в ближайшую подворотню. Там Серый остановился, закурил и начал перевязывать шнурок на ботинке, одновременно озираясь по сторонам, проверяя, есть ли за нами хвост. Убедившись, что хвоста нет, мы пошли проходными дворами и вскоре зашли в подъезд большого старинного дома, где поднялись по широкой мраморной лестнице на третий этаж. Серый почтительно снял кепку и условным стуком постучал в квартиру под № 9. Дверь открылась почти мгновенно, как будто нас там уже ждали, и вскоре я предстал перед очами пожилого мужчины, одетого в домашний атласный халат.
– Вот это и есть тот самый пацан, про которого я вам рассказывал, – заискивающе представил меня Серый. – Благодаря его способностям мы теперь точно знаем, что нам надо вскрывать. Это с виду он под дурака косит, а на самом деле он даже очень непростой «фрукт», – подытожил он.
Хозяин квартиры несколько раз обошёл вокруг, внимательно рассматривая меня с головы до ног, после чего неприятным скрипучим голосом произнёс:
– Молодой человек, как это у вас получается? Или это какой-то фокус?
– Да нет никакого фокуса. Просто я вижу, что лежит в вагоне, и говорю им, – я, указал на Серого.
– А скажите, юноша, не могли бы вы продемонстрировать свои способности прямо здесь и сейчас? Я был бы вам очень признателен, – скептически усмехнулся мужчина, хищно прищурив левый глаз.
– Мне это совсем нетрудно, – с готовностью согласился я. – Скажите только, что надо сделать.
Старик обвёл взглядом комнату, обдумывая своё задание, а когда придумал, огласил его вслух.
– Вот, например, ответьте мне, есть ли в этой комнате деньги? Вы можете ходить по комнате, прикасаться ко всему, но открывать ничего нельзя. И скажите, сколько вам для этого потребуется времени?
– Собственно говоря, времени мне для этого много не надо, а вот пройтись по комнате не мешало бы.
После того, как я совершил по комнате круг, я остановился напротив него и спросил:
– Мне говорить всё, что я увидел, или только про бумажные деньги?
– Ха-ха-ха, – засмеялся он. – Конечно же, говорите всё, в противном случае это будет нечестно по отношению ко мне и ко всем присутствующим, – он жестом показал на Серого и женщину, которая открывала нам дверь. – Ведь я тогда не смогу по достоинству оценить ваш талант, юноша. Приступайте! – и он повелительно махнул рукой.
Подойдя к буфету, я приложил ладонь к стеклу и начал вещать:
– На верхней полке, вот в этой посудине, – я показал пальцем на сахарницу, – лежит червонец.
Продвигаясь по комнате против часовой стрелки, я остановился напротив большой картины.
– А за этой картиной ящик металлический в стене, а в нём денег много. Вот сколько, – и я показал ладонями величину стопки.
Смотрю, а выражение лица у хозяина квартиры изменилось. Ну, думаю, гад, получай по полной, раз сказал, что мне надо всё говорить. Закончив круг, я подошёл к круглому столу, стоящему на средине комнаты.
– Здесь, правда, лежат не деньги, но в этой ножке, вот в этом самом месте, – я пальцем постучал по столешнице, – выдолблено отверстие, а в нём лежат белые прозрачные камушки.
Мужчина аж позеленел, смотрит на меня исподлобья колючим взглядом, желваки на челюстях так и ходят, так и ходят. Тогда я решил окончательно добить его, и говорю:
– А вот тут, – и начинаю нагибаться под стол.
– Хватит! Хватит! – истерично прокричал он. – Вы более чем убедили меня, молодой человек. Даже больше того – просто поразили. Это же надо, такой молодой и такой талантливый. Да вам цены нет. Вы хоть сами понимаете, кто вы есть? – и он бросился меня обнимать.
Но так, наверное, обнимает свою жертву змея перед тем, как её съесть. Было это мерзко, омерзительно и противно. В каждой ноте его голоса слышалась фальшь. Когда он обнимал меня, я почувствовал все его низменные желания по отношению ко мне, его надежды и чаяния в использовании моих способностей для своего обогащения, и ещё я почувствовал, что он серьёзно болен. Болезнь находится в самом зачаточном состоянии, но спасения от этой болезни у него нет.
Немного успокоившись, он усадил меня на стул и обратился ко мне наигранно-ласковым голосом.
– Давайте, молодой человек, теперь познакомимся с вами поближе. Меня зовут Булькин Самуил Маркович, а вас?
– Меня Архипом, – скромно представился я.
– Вот что, Архип, я тут подумал и решил, что ты на какое-то время останешься в этом доме. А потом я решу, что мне с тобой делать. А ты, Серый, ступай, ступай, голубчик. Потом, после мы с тобой обсудим наши дела. Не до тебя сейчас.
Было видно, что Серый обиделся, но, при всей своей несдержанности, в этот раз он сдержался и вслух ничего не сказал. Сняв с вешалки кепку, он вышел из квартиры и тихо прикрыл за собой дверь.
– Лизонька, – проворковал Самуил Маркович, обращаясь к женщине, – собери нам, голубушка, на стол обед, а то что-то я проголодался.
Когда Лизонька вышла на кухню, Булькин, погружённый в свои размышления, не обращая никакого внимания на меня, стал «нарезать» по комнате круги. Я же сидел на стуле, болтал ногами и с интересом разглядывал висевшую напротив меня картину с незамысловатым морским пейзажем. Когда старик, совершая очередной круг, зашёл ко мне за спину, он набросился на меня со словами:
– Сволочь! Мразь! – шипел он, обхватив своими костлявыми пальцами мою шею. – Решили ограбить старика! Разыграли тут передо мной целый спектакль, думали, что я клюну на эту туфту! Вот тебе! Вот! – и он всей массой тела навалился на меня.
Однако, не рассчитав свои силы, он через минуту громко охнул и начал сползать на пол. На этот шум в комнату вбежала Лиза. Увидев, что Булькину стало плохо с сердцем, она бросилась к нему на помощь. Я же в это время, как рыба, хватал ртом воздух и надрывно кашлял. Видя, что лицо пахана приобрело угрожающе красный цвет, а губы стали синюшными, я начал отползать в прихожую поближе к входной двери. И как только из комнаты послышалось рыдание женщины, я стремглав выскочил из этой проклятой квартиры на улицу.
Долго я потом скитался неприкаянный по городу. Голодал, спал в подворотнях и на лавках в парках, но, ни за какие коврижки не хотел возвращаться назад, в банду Серого. Не знаю, сколько бы ещё продолжались мои скитания, если бы на моём жизненном пути не встретился Чистяков Вениамин Карлович. И эта встреча коренным образом изменила всю мою последующую жизнь.
Подобрав на улице, он привёл меня к себе в квартиру на Среднем проспекте. Было ему в ту пору лет под пятьдесят. Работал он рядовым инженером-механиком на тракторном заводе, которому отдал более пятнадцати лет своей жизни. Когда-то был женат, но после смерти жены на других смотреть перестал и всё своё свободное время уделял своим любимым занятиям, минералогии и живописи. Был знатоком в этом деле. Сходу мог сделать экспертное заключение о картине, к какой школе живописцев относится то или иное полотно, даже мог назвать цену картины на европейском рынке в валюте. Его знали все местные коллекционеры и прислушивались к его мнению. Конечно же, никакой личной коллекции картин и камней у него не было, но зато у него было невероятное чутьё на всякого рода ценности, чем он безмерно гордился. Был он своего рода самородком в этой области, и ему бы работать где-нибудь в музее на благо науки и искусства, ан нет, он продолжал работать скромным рядовым инженером.
