— Добро, — сказал Цикада. — Войт, как мне ведомо, ждет тебя. Можешь идти. Но меч, дружок, оставь. Мне тут, понимаешь, платят за то, чтобы я придерживался такого церемониала. Никто с оружием не должен подходить к Гербольту. Понятно?
Геральт равнодушно пожал плечами, расстегнул ремень, обмотал им ножны и передал меч Цикаде. Цикада усмехнулся уголком рта.
— Надо же, — сказал он. — Вежливенько, ни слова супротив. Я знал, что сплетни о тебе преувеличены. Хотелось бы, чтобы ты как–нибудь попросил меч у меня. Увидел бы ответ.
— Эй, Цикада! — крикнул войт. — Пропусти его! Идите сюда, живо, господин Геральт. Здрасьте, здрасьте. Уйдите, господа купцы, оставьте нас вдвоем. Ваши дела должны уступить проблемам гораздо более важным для города. Петиции оставьте моему секретарю!
Показная любезность встречи не обманула Геральта. Он знал, что это просто элемент торга. Купцы получили время на обдумывание, достаточно ли велики взятки.
— Бьюсь об заклад, Цикада пытался тебя спровоцировать. — Гербольт небрежно махнул рукой в ответ на столь же небрежный поклон ведьмака. — Пусть тебя это не волнует. Цикада хватается за оружие исключительно по приказу. Правда, это ему не очень–то нравится, но пока я плачу, он вынужден слушаться, иначе — долой со двора на большак. Не волнуйся.
— На кой вам ляд такие Цикады, войт? Неужто здесь так уж опасно?
— Не опасно, потому что плачу Цикаде. — Гербольт засмеялся. — Его слава идет далеко, и это мне на руку. Видишь ли, Аэдд Гинваэль и другие города в долине Тойны подчиняются наместнику из Рикверелина. А наместники последнее время сменяются каждый сезон. Впрочем, не понятно, зачем их менять, ведь каждый второй все равно или полу-, или четверть–эльф, проклятая кровь и порода. Все скверное — от эльфов. Каждый новый наместник, — продолжал напыжившийся Гербольт, — начинает с того, что убирает ипатов, войтов и солтысов старого режима и сажает в кресла своих родичей и знакомых. А после того, что Цикада когда–то сделал со ставленником очередного наместника, меня уже никто не пытается согнать с должности, и я теперь самый старый войт самого старого, уж и не помню, которого по счету, режима. Ну мы тут болтаем, а хрен упал, как любила говаривать моя первая жена, да будет ей земля прахом, в смысле — пухом. Перейдем к делу. Так что за гадина устроилась на нашей свалке?
— Риггер.
— В жизни ни о чем подобном не слышал. Надеюсь, убит?
— Убит.
— И во сколько же это обойдется городской казне? В семьдесят?
— В сто.
— Но, но, господин ведьмак! Уж не белены ль вы объелись? Сто марок за убитого червяка, поселившегося в куче дерьма?
— Червяк не червяк, войт, а восьмерых человек сожрал, как вы сами утверждаете.
— Человек? Тоже мне люди! Уродец, как я уже сообщал, скушал старого Закорка, известного тем, что никогда не трезвел, одну старуху из пригорода и нескольких детишек перевозчика Сулирада, что обнаружилось не прытко, потому как Сулирад и сам не знает, сколько у него детей, он их строгает в таком темпе, что сосчитать не успевает. Люди! Человеки! Восемьдесят!
— Если б я не убил риггера, он вскоре сожрал бы кого–нибудь позначительнее. Допустим, аптекаря. И откуда бы вы тогда брали мазь от шанкра? Сто.
— Сто марок — куча денег. Не знаю, дал бы я столько за девятиголовую гидру. Восемьдесят пять.
— Сто, милсдарь Гербольт. Учтите, хоть это и не была девятиголовая гидра, никто из местных, не исключая славного Цикады, не сумел управиться с риггером.
— Потому как никто из местных не привык копаться в дерьме и отбросах. Мое последнее слово — девяносто.
— Сто.
— Девяносто пять, чтоб тебя демоны и дьяволы…
— Согласен.
— Ну. — Гербольт широко улыбнулся. — С этим покончено. Ты всегда торгуешься с таким блеском, ведьмак?
— Нет, — не улыбнулся Геральт. — Скорее — редко. Но хотел доставить вам удовольствие, войт.
— И доставил, чтоб тебя чума… — захохотал Гербольт. — Эй, Перегрибок! А ну гони сюда! Книгу давай и мешок и отсчитай мигом девяносто марок.
— Договорились же о девяноста пяти?
— А налог?
Ведьмак неслышно выругался. Войт поставил на квитанции размашистую закорючку, потом поковырял в ухе чистым концом пера.
— Надеюсь, теперь на свалке будет покой? А, ведьмак?
— Должен. Там был только один риггер. Правда, он мог успеть расплодиться. Риггеры обоеполые, как улитки.
— Что еще за сказки? — Гербольт искоса глянул на него. — Для размножения нужны двое, то бишь самец и самка. Или риггеры плодятся, словно блохи или мыши из гнилой соломы в матраце? Каждый дурак знает, что нет мышей и мышиц, все они одинаковые и выводятся сами из себя и из гнилой соломы.
— А улитки вылупляются из мокрых листьев, — вставил секретарь Перегрибок, все еще занятый складыванием монет в столбики.
— Каждый это знает, — согласился Геральт, дружелюбно улыбаясь. — Нет улитов и улитиц. Есть только листья. А кто думает иначе, тот ошибается.
— Довольно, — обрезал войт, подозрительно глянув на него. — Хватит трепаться о червях. Я спросил, не может ли у нас на свалке снова что–нибудь вылупиться, и будь добр ответить. Ясно и кратко.
— Примерно через месяц надо бы проверить, лучше всего с собаками. Маленькие риггеры не безопасны.
— А ты бы не мог взять это на себя, ведьмак? Относительно оплаты договоримся.
— Нет. — Геральт взял деньги из рук Перегрибка. — Я не намерен торчать в вашем прелестном городе даже неделю, не то что месяц.
— Интересные ты вещи говоришь. — Гербольт криво усмехнулся, глядя ему прямо в глаза. — Воистину интересные. Потому как, я думаю, ты пробудешь здесь дольше.
— Плохо думаете, войт.
— Неужто? Ты приехал с черной ворожейкой, как там ее, забыл… Гунивер вроде бы. «Под Осетром» остановился. Говорят, в одном с ней номере.
— А что?
— А то, что она, всякий раз как заворачивает в Аэдд Гинваэль, так быстро не выезжает. А бывать–то она у нас уже бывала.
Перегрибок улыбнулся широко, щербато и многозначительно. Гербольт по–прежнему глядел в глаза Геральту. Без улыбки. Геральт усмехнулся. Как только мог наипаскуднейше.
— Вообще–то я ничего не знаю. — Войт отвел глаза и покрутил каблуком землю. — И мне до этого столько же дела, как до дерьма собачьего. Но чародей Истредд, запомни, у нас — особа важная. Незаменимая для города, я бы сказал, бесценная. Люди его уважают. Местные, да и неместные тоже. Мы в его чародейства носа не суем, да и в личные и всякие прочие дела тоже.
— Может, оно и верно, — согласился ведьмак. — А где он живет, позвольте узнать?
— Не знаешь? Вон видишь дом? Вон тот, белый высокий, что торчит промеж складом и цейхгаузом, словно, чтобы долго не думать, свечка в жопе. Но сейчас ты его там не застанешь. Истредд недавно недалеко от южного вала что–то выкопал в земле и теперь роет кругом, точно крот. И людей у меня согнал на эти раскопки. Пошел я, спрашиваю вежливо: чего, мол, мэтр, копаешься в яме, словно дитя малое, люди ж смеяться начинают. Что там в той земле есть? А он поглядел на меня, как на голяка какого, и говорит: «История человечества. Ответы на вопросы. На вопросы, что было, и на вопросы, что будет». Хрен, что там было, я ему: целина, кусты и упыри, пока города не построили. А что будет, зависит от того, кого в Рикверелине наместником поставят, опять какого–нибудь полуэльфа паршивого. А в земле нет никакой истории, ничего там нет, разве что червяки, если кому для рыбалки надо. Думаешь, он послушался? Куда там! Копает дальше. Так что, ежели хочешь с ним увидеться, иди к южному валу.
— Э, милсдарь войт, — фыркнул Перегрибок, — сейчас–то он дома. Сейчас ему не до раскопок, сейчас, когда…
Гербольт грозно зыркнул на него. Перегрибок скуксился и закашлялся, переступая ногами. Ведьмак, по–прежнему скверно улыбаясь, скрестил руки на груди.
— Да, хм, хм, — откашлялся войт. — Как знать, может, и верно, Истредд сейчас дома. В общем, мне–то какое дело?
— Будьте здоровы, войт, — сказал Геральт, не потрудившись даже сделать вид, будто кланяется. — Желаю успешно закончить день.
