Голова у Пугала болела уже третий день кряду. А все из-за того, что в последнее время плохо спал ночами. Дурные предчувствия терзали его. Все чаще видел он во сне ту проклятую девицу, ее качающиеся пятки перед глазами, раздувшееся синее лицо с вывалившимся изо рта языком… Порой она оживала и грозила ему багровым пальцем: скоро, скоро придет возмездие! И если раньше Ермолай старался не обращать на это внимания, то теперь точно знал: она права.
А все дело в том, что вчера в трактире Хортиц обмолвился - в городе объявился Роговец. Услышав это, Пугало чуть со стула не упал - как?! Ведь он убил супостата, сбросил тело в реку! Увы, его тогда спугнули, и он не успел проверить, действительно ли Николка мертв. Ан нет, оказалось, жив, подлюка! И пока они с боями шли к Москве, поганец отлеживался в Воронеже, а теперь вот догнал их здесь.
Атаман с войском стоял в Одоеве, неподалеку от Тулы. Напав на город и разорив его, казаки, как обычно, заняли все жилье. Снова жители сбежали, оставив свои дома захватчикам, и снова те, кто в них не поместился, поставили шатры. Но теперь где-то, в одном из этих шатров, сидел Роговец, и Ермолай ломал голову, чем это может для него обернуться. Пожалуется атаману? Очень даже может быть. А вот что предпримет тот? На казака напасть - это тебе не местного зарубить. Вряд ли Иван Мартыныч такое оставит безнаказанным.
Нда, похоже, тикать отсюда надо, пока не поздно. На Низ уходить. Но как же жалко сбегать, когда вот она, Москва-то со своими богатствами, под боком уже. Проклятый Николка!
- Слышь, Ермолай.
Пугало вздрогнул и поднял голову. Перед ним стоял Сенька Богомол, хорунжий его сотни, которая этой ночью охраняла ворота Одоева.
- Чего тебе?
- Послы царские к Иван Мартынычу прибыли, у северных ворот дожидаются. Кочма велел тебя кликнуть.
Ермолай нахмурился, тряхнул лохматой головой и вышел из караульни.
За воротами стояла крытая повозка, сопровождаемая небольшим конным отрядом. Пугало, тоже верхом, выехал к незваным гостям и гаркнул:
- Чего надобно?!
Вперед выдвинулся молодой парень. Факелы у ворот выхватили из темноты его растрепанные рыжие волосы, покрытое веснушками лицо…
- К Ивану Мартынычу с царской грамотой. Открывай!
- Еще чаво, больно атаману нужны ваши грамотки!
- А вот мы у него и спросим, - усмехнулся рыжий.
Никаких распоряжений на такой случай у Ермолая не было. Он нахмурился и протянул руку:
- Ладно, давай сюда. Сам отвезу.
Но посланец решительно покачал головой.
- Мне государь приказал самому с Иваном Мартынычем переговорить. И вон ему - тоже, - он кивнул на повозку.
Пугало подъехал к ней и наклонился к оконцу. Дверца открылась, и он увидел седобородого старика с лицом, испещренным морщинами. Ермолай, которому не раз приходилось видеть этого человека в Москве, с изумлением уставился на него.
- Старец Амвросий?!
Тот степенно кивнул. Сотник перевел взгляд на рыжего и задумался. Что может быть опасного в конопатом парне и блаженном старике? Да ничего! Только отряд отогнать надо.
Минуты две все молчали, лишь треск факелов да ржание лошадей нарушали тишину осеннего вечера.
- Окромя тебя и старче иных не пущу, - наконец изрек Ермолай, потирая ненавистный шрам. - Вели им, пущай отходят подальше от города, неча тут.
- Добро, - кивнул парень и, вернувшись к отряду, принялся тихо давать указания.
А Пугало, измученный сомнениями последних дней, наклонился к Амвросию.
- Ты, старче, будущность ведаешь, - негромко сказал он, - так скажи, что нас всех ждет?
Тот пристально посмотрел на него из-под косматых бровей и также тихо ответил:
- Государству Московскому Богоданный венценосец зело поваден. И бысть нам, православным христианам, отныне в любви и соединении, и прежнего межусобства не чинить.
- Ты, чай, атамана приехал уговаривать? И что, согласится он али как?
- Ивашка-младенец, коего вы ныне царем величаете, и мать его, иже имеет дерзость царицею называться, падут смертью лютою. Так что негоже вам противиться, самое время податься под руку государеву. И ведаю: бысть посему.
- Эй, я готов, веди.
Ермолай обернулся: рядом с ним гарцевал рыжий. Еще раз внимательно оглядев гостя, сотник кивнул и дал знак открыть ворота. Они со скрипом распахнулись, и парень вслед за повозкой въехал в Одоев.
- Сенька, проводи их к Иван Мартынычу! - крикнул Пугало, а сам долго смотрел им вслед, мучительно размышляя.
От натопленной печи шел жар, лениво расползаясь по горнице. За накрытым столом сидели двое: Иван Заруцкий и Василий, посланец царя.
Исподлобья поглядывая на гостя, атаман размышлял. Эх, сколько ж времени потеряно! По-хорошему, надо было по весне на Москву идти, пока еще мальца того на царство не венчали. Но сил тогда было мало, и Заруцкий не рискнул. Все надеялся на подмогу, все ждал. А теперь что? Баловень вовсе не пришел, люди Самойлова, утихомиренные дарами и обещаниями царя, перешли на его сторону. Да и в Ивановом войске начались шатания, ежедневно то один, то другой есаул сообщал о сбежавших. Города и селения Тульского уезда целовали крест московскому государю и поднимались против атамана. Надо бы торопиться с наступлением, да куда там: даже вместе с теми, кого привел Косой, войско Заруцкого едва насчитывало три с половиной тысячи человек. На небольшие городки сил пока хватало, но на Москву с этим не пойдешь. Оставалось одно - сидеть в Одоеве и ждать Васковского с его сотнями. Вот атаман и сидел. И ждал. И дождался: теперь напротив него сидел государев посланник.
Заруцкий разлил по стопкам брагу и начал:
- Ну, сказывай, чего там твои бояре удумали?
- Не бояре, а сам царь, - возразил Василий.
- Ага, вестимо, кто ж еще. Думаешь, я не ведаю, что ваш царь не больше нашего?
- Государь у нас един, и, поелику он Божий посланец, так и в свои несовершенные лета мыслит получше нас с тобой.
- Ох, чую, бояре хитрость задумали, - усмехнулся Заруцкий и, подняв стопку, примирительно добавил: - Ладно, с Богом.
Выпив, Васька поудобнее устроился на лавке, прислонился к стене и сложил руки на груди.
- Слушать-то будешь аль нет?
Иван, хрустя соленым огурцом, кивнул.
- Царь Петр Федорыч готов тебе и твоим людям прощение даровать. И даже боле: воеводою тебя сделать. Вот только воеводство свое ты должон сам отвоевать.
- Это как же?
- А вот так. Наказывает тебе великий государь отбить донскими и запорожскими силами у турок Азов и засесть там. А уж он тебя всемерно поддерживать станет, слать оружие, еду да питье. В общем, для казачков твоих довольствие. А возьмешь крепость - посадит царь тебя своею милостью воеводою на многие лета.
Заруцкий расхохотался весело и заразительно, изо рта на дубовый стол выпал непрожеванный кусочек огурца.
- Никак твой премудрый самодержец решил еще и с османами воевать?
- А это не твоя печаль. Возьмешь Азов - будет тебе слава да богатство. Пойдешь на Москву - голову сложишь. Аль не слыхал, что старец Амвросий сказывал?
- Да ты, небось, подкупом аль силой его сюда притащил.
- Ты, Иван, людей совсем не разумеешь. Ужель не понял, что искренне он глаголал?
Подперев буйную голову рукой, атаман задумался. Да, в словах Амвросия сомневаться не приходилось, он человек известный и врать не станет. А значит, и в самом деле Маринку ждет смерть на Москве. Бог бы с ней, с Маринкой, но вот Ивашка, сын, к тому же кандидат в цари и его, Заруцкого, пропуск в лучшую жизнь. Может, и в самом деле не стоит идти на Москву, а сделать, как наказывает царь? Азов… А что, неужели он крепость не возьмет? С его-то силами, да еще по дороге, пока доберется до Низу, сколько присоединится. И запорожцев можно позвать на помощь. Конечно, придется постараться - Азов казаки уже брали, но чтоб засесть там…
- И что ж, ежели я отвечаю согласием? Как мне крепость оборонять, когда турецкий султан придет?
