Преодолев все коридоры и переходы, они вышли на улицу. Прямо в дождь. К несчастью он уже не вяло моросил, как это было с утра, а лил как из ведра. И только теперь она вспомнила, что забыла жакет. Её мыслительная деятельность стала до того заторможена, что пока она думала о бесполезности возвращения за жакетом, Данте уже энергично заталкивал её в машину. Сопротивляться ни сил, ни желания не было. И как только она оказалась в машине, привалилась к сиденью и расслабилась.
По-видимому, Эд был ярый поклонник Армстронга – в машине снова раздавался его басистый, характерно дребезжащий голос. Только сегодня настроение у неё было совсем не радужное. А небо было совсем не голубое, и деревья не были зелёными…
По дороге она задремала. Но дремота эта была какая-то «молочная» – и не сон, и не явь. Она слышала, как Данте говорил, а Эд отвечал; чувствовала, как он переместил её ближе к себе, прикрыл плечи своим пиджаком, зарылся рукой в волосы и прижал голову к плечу; улавливала, как автомобиль притормаживал, вероятно, на светофоре, и снова набирал скорость.
Когда машина остановилась, она открыла глаза, но шевелиться не спешила. Кроме того приятного ощущения тепла, что она испытывала, прижимаясь к его мощному крепкому телу, было одно неудобство – шея затекла и малейшее движение отдавалось болью в позвонках и мышцах.
Когда она выбралась из машины с помощью Данте, совсем не удивилась, оказавшись около большого серого дома. Скорее всего, он белый, просто в потоке дождя показался именно таким. Хотя фасад совсем не скучный. Тёмные двери прятались за массивными колоннами, а окна первого этажа были французскими, что совершенно замечательно – значит из любой комнаты можно выйти прямиком во двор на зелёную лужайку или террасу, мощёную белым камнем.
Но до дверей дома ещё нужно было дойти. Пока они пересекли подъездную площадку, окончательно вымокли. До нитки. Дождь беспощадно хлестал, пуская ледяные струи за шиворот одежды.
Энджел рассмотрела фасад дома, но его внутренний облик оставила без внимания. Стало не до того. Согревающее и расслабляющее действие коньяка улетучилось, оставив за собой муть в желудке и холод в конечностях. Среди кружащихся в вальсе мыслей в данный момент она выделяла только одну: добраться до душа. Горячего. Что и сделала, оказавшись в спальне.
Не дожидаясь приглашения, она сбросила туфли, закинула сумку в какой-то угол и, зайдя в ванную, начала стаскивать с себя мокрое насквозь платье. Только оно никак не хотело поддаваться. Намокшая ткань стала жёсткой и липла к телу. Она подтянула подол вверх, потом выругалась, вспомнив, что не расстегнула молнию. Пытаясь с ней справиться, снова выругалась. Потом замерла. Почувствовала, как он потянул «собачку» вниз.
- Ты хочешь бесстыдно воспользоваться моим состоянием? – С его помощью она избавилась от платья.
- Да. Потому что когда ты протрезвеешь, снова будешь играть в «гордость и предубеждение». – Он был проворнее её, и пока она снимала белье, разделся сам и включил воду.
- Да. И тебе это нравится. – Она шагнула за стеклянную матовую перегородку, в душевую.
- Но я рассчитываю на счастливый финал. – Он притянул её, и она вздрогнула, когда потоки горячей воды ударили по плечам. И ещё больше содрогнулась, когда приподняв, он прижал её к холодной мраморной стене.
- Без шанса на истерику, я помню. – Инстинктивно, она обвила его ногами и крепко ухватилась за широкие плечи, прижимаясь всем телом.
- У тебя для этого нет никакого повода. – Он резко вошёл в неё.
- Да. А-а… абсолютно… - еле выдохнула со стоном, потому что калейдоскоп сменяющихся ощущений вскружил голову.
Его мокрое скользкое тело. Холодная стена. Горячая вода. И он, глубоко внутри, заполнивший её до отказа.
И она больше не пыталась убедить себя, что зародившаяся дрожь в её теле - результат воздействия холодного дождя; жар – оттого, что её согрел коньяк; а он тащил её в спальню, чтобы сказать несколько ласковых и утешительных слов.
Она уже не врала себе, прекрасно зная и чувствуя всей своей женской сущностью, что вёл он её туда, потому что хотел оттрахать. И её платье, даже будь оно тысячу раз сухое, продержалось бы на ней не дольше минуты.
И сейчас он именно это и делал. И она была совсем не против. И это ей безумно нравилось - то, как он это делал.
А ей, да и, наверняка, ему тоже – сейчас только это и нужно.
Не слова и разговоры, а просто яростный секс.
Не жалобы и обсуждения, а только секс – безумный. Чтобы забыться. До онемения в теле. Чтобы раствориться друг в друге и отрешиться от всего.
Он трахал её, и с ним это грубое слово приобретало совсем иной смысл.
Оно выдавало его бесконтрольность и неуправляемость. Его озабоченность ею. Его сумасшедшее желание. Его страсть, с которой он прижимал её тело, не заботясь, что стена холодная. Его яростные движения без внимания на то, что поначалу она напряглась, было неудобно, и некоторое время она не могла подстроиться под его бешеный ритм.
Он погружался в неё до самого конца, до глубин, вдавливал её в этот ледяной жёсткий мрамор, стискивал её так, что на утро ей гарантированно обеспечены синяки. Он даже не ласкал её. Он просто трахал, вызывая в теле самый буйный отклик. Слушал её стоны вперемешку с шумом льющейся воды. Вздрагивал, когда она крепко сжимала его потаёнными мышцами.
А ей этого было мало. Он хотела, что бы он окончательно отпустил своё напряжение.
Будучи крепко стиснутой и прижатой к нему, она расслабилась, позволяя телу мягко устроиться между стеной и им, и облепить каждый его изгиб.
Она расслабилась, выгибаясь ему навстречу и вынуждая ласкать её грудь.
Она расслабилась, позволяя дрожи наслаждения выбивать в её теле свои вечные ритмы.
Расслабилась и закрыла глаза, чтобы чувствовать его резкие толчки внутри себя. Только чувствовать. И ничего больше.
И открыла их, когда он замедлил темп. Переместила руки чуть выше, обернув их кольцом вокруг шеи и притягивая его к себе. Приникла к губам, бесстыдно и нескромно скользнув языком в тёплую глубину его рта, играя и повторяя его интимные движения. Он ответил ей, углубив поцелуй, замедляясь, размеренно вдавливая себя в неё, а её в стену. Сдавленно и блаженно застонал, вызывая у неё восторг, превращая её сладкую внутреннюю дрожь в яркую пульсацию, срывающие с неё последние остатки напряжения.
Он кончил вслед за ней. Сразу же. Даже и не думая продлевать эту муку. Потому что невыносимо было ждать, пока она кончит, доводить её и сдерживаться самому. Но сегодня было особенно важно растворить её в ощущениях и заставить забыться.
Он некоторое время не отпускал её, а она была рада, отдавшись ему в руки. Пусть держит. И не отпускает как можно дольше.
Когда он поставил её на пол, она обхватила его за талию и прижалась щекой к груди. Наверное он разогрел её тело до температуры кипения, потому что теперь она не чувствовала, что вода горячая. Плечи покрылись мурашками.
Она так и стояла смирно оперевшись на него, пока он намыливал ей спину, водил ладонями по спине, рукам, груди…
Улыбнулась: теперь будет пахнуть как мужчина. Как он. Ведь у него в ванной не было мыла с запахом клубники или ванили.
Она вышла из душа первой. Только промокнула волосы полотенцем, чтобы вода с них не текла ручьём и, не вытираясь, забралась в кровать.
Скинула на пол покрывало, не задумываясь, можно ли это делать, и завернулась в одеяло. Постель сразу впитала воду. Почему-то дрожь в теле так и не прошла. Нужно просто отдохнуть, согреться и выспаться. И поесть… За всеми этими делами она забыла, что нужно поесть. И хотя в желудке ясно чувствовалась пустота, которую необходимо было заполнить, она даже и не подумала спрашивать у него про еду. Сейчас это самое последнее, из-за чего она покинет тёплую постель.
Он насухо вытерся и зашёл в спальню. Она ворочалась, закручиваясь в одеяло и ворча, что замёрзла.
- Иди ко мне. – Он залез под одеяло, и она бросила ворочаться и перекатилась на его сторону. Прижалась к нему спиной, уперев попу ему в пах.
