– Я хочу понять, кто вы такие и чего добиваетесь. О какой революции у вас тут толкуют? Революция уже произошла. Даже две революции, в феврале и в октябре.
– Нужна третья, – убежденно сказал Воля. – Настоящая. Первая революция была буржуазной – против царизма. Вторая социалистической – против буржуазии. Третья будет анархистской – против социалистов. Лишь после нашей победы Россия станет свободной. Диктатура пролетариата – все равно диктатура. – Он говорил всё увлеченней, пламя в глазах разгоралось. – Ты посмотри, как отвратительно устроен этот мир. Рождаются дети, и девять из десяти обречены на тяжкий труд, на угнетение и унижение, а десятый, вроде бы счастливец, обречен чувствовать себя паразитом. Ни у кого нет выбора. А человек только тем и отличается от животного, что может выбирать, кем ему стать. Посмотри, как из-за этой несправедливости некрасиво человечество! Как скверно и стыдно оно живет! Посмотри на города, эти закопченные кладбища человеческих судеб!
– Без городов тоже нельзя, – возразил Фандорин, не столько вслушиваясь в смысл слов, сколько пытаясь составить представление об ораторе.
– Можно! Нужно! Людей согнали в эти загоны насильно: здесь легче заработать на кусок хлеба. Всего-то и нужно убрать посредующее звено между трудом и хлебом. Достаточно размозжить голову гидре государства, нанести удар здесь, в Москве, – и люди по всей стране сами устроят свою жизнь. Большинство захотят жить на земле, дышать чистым воздухом, воспитывать детей на приволье. Десятки тысяч коммун самоорганизуются и будут жить своим умом, по внутреннему уговору. Как наша артель. А в городах останутся только те, кто захочет работать с машинами или заниматься наукой. И тоже самоорганизуются. Вот что такое настоящая революция!
– Вы собираетесь свергнуть советскую власть и говорите об этом не скрываясь?
– Заговоры и козни – не наш метод. Революция побеждает с открытым забралом. У нас в городе уже 26 опорных пунктов. И их становится все больше. Народ видит, что большевики жаждут только власти, а черногвардейцы живут идеей!
– Все без исключения? – спросил Эраст Петрович, чтобы понять, до какой степени этот революционный Манилов оторван от реальности.
– Нет конечно, – даже удивился Воля. – Мы в свою артель берем любого желающего, допросов не устраиваем. Потому что каждый человек априори достоин уважения и доверия. До тех пор, пока не утратит их, совершив что-то недостойное. У артели «Свобода» есть устав из десяти правил. Всякий вступающий обязывается их соблюдать.
Вожди русского анархизма: Волин, Петр Аршинов, Лев Черный
– И что за правила?
– Первое: не жалеть жизни за свободу. Второе: относиться к братьям и сестрам с уважением. Третье: всегда и во всем им помогать. Четвертое: ссориться со своими запрещается. Пятое: драться только с врагами революции. Шестое: всё имущество общее, за исключением предметов личного употребления. Седьмое: строгий сухой закон. Восьмое: не заводить семью до полной победы революции. Девятое: исполнять боевые приказы артельщика, не считая их ограничением свободы. И последнее, десятое: если нарушил любое из правил – безропотно принимать суд своих братьев.
– А как у вас судят?
– Общим голосованием. Есть только две кары. Малая – изгнание из артели. Для этого довольно простого большинства. И высшая мера наказания – расстрел. Но тут для приговора нужно две трети. Мы караем смертью за тяжкие преступления: скажем, за убийство. Человек свободен в своих решениях и поступках, но при этом он должен нести за них полную ответственность. Вплоть до уплаты собственной жизнью. Такова наша анархистская черная правда.
– И случалось вам расстреливать своих?
– Дважды. Брат напился пьян и зарезал другого брата. И еще раз, когда один, из уголовных, изнасиловал гимназистку. Ты видел Джики, моего помощника по боевой части. Он сам из бывших налетчиков, человек суровой судьбы. Джики приводит приговоры в исполнение, рука у него твердая.
Фандорин решился.
– Если в артели «Свобода» такие строгие законы, как бы вы поступили с братом, который ограбил беззащитную старуху?
И он рассказал артельщику о том, что случилось на Покровке.
Воля выслушал, хмурясь.
– Да, нехорошо. Старуху жалко. Но правила артели не нарушены. Реквизиция предметов роскоши у представителей эксплуататорского класса в порядке вещей. Мы меняем изъятые ценности на продовольствие, которое бесплатно раздаем нуждающимся. То, что брат ударил генерала, тоже нормально. Если враждебный элемент сопротивляется, разрешается применять силу. Не убил же он этого графа в конце концов.
– Оставьте золотой медальон себе. Отдайте несчастной матери фотокарточку и локон. Это всё, чего я хочу.
Артельщик подумал.
– Пожалуй, отдадим и медальон, раз он имеет не товарную, а сентиментальную ценность. Тогда это предмет не роскоши, а личного употребления… Как тебя зовут?
– Фандорин.
– Идем со мной, Фандорин. Медальон должен быть в хранилище, где мы держим артельную казну. Сейчас найдем. Потом отправлю с тобой кого-нибудь из братьев. Пусть отдаст матери и возьмет расписку.
Арон Воля стремительно направился к двери. Озадаченный Эраст Петрович, чуть помедлив, заковылял следом.
Артельщик ждал его в приемной, слушая скрипучую барышню.
Она говорила:
– …Так что имеем недельный запас продуктов на сто сорок семь бойцов плюс излишки. Я договорилась с коммуной имени Бакунина, они нам отдали два «максима» в обмен на восемь пудов муки и ту канистру спирта, которую мы изъяли позавчера, спирт ведь нам все равно не нужен. Сверх того, для раздачи населению, остается десять пудов муки, тридцать фунтов сахара, двенадцать мешков картофеля и еще растительное масло. Раздавать?
– Конечно. Молодец, что договорилась про пулеметы. Они нам скоро понадобятся.
Воля ласково хлопнул девушку по плечу, и ее свежее личико порозовело от удовольствия.
– Идем, идем, – поторопил артельщик Фандорина и крепко взял его под руку. – Так легче идти?
– Да, спасибо, – мрачно поблагодарил Эраст Петрович, ненавидя свои ватные ноги.
– Золото сестренка, – сказал Воля в коридоре. – Даже не знаю, кто для артели ценнее – Джики или она. Между прочим, «джики» по-грузински значит «барс», а девушку зовут Рысь. Так что оба мои помощника из семейства кошачьих, что и правильно. Кошка – самый свободолюбивый зверь, недаром римляне сажали ее к ногам богини Либертас. У нас тут всё держится на Рыси, она вроде начальника штаба. Настоящая русская девочка из тех, что живут идеей. Раньше такие стреляли в губернаторов и министров, умирали в тюремных голодовках. В прошлом году Рысь записалась в женский «Батальон Смерти» и ушла на фронт. Не из так называемого патриотизма, а во имя прав женщин. Какова? – Артельщик восхищенно рассмеялся. – Получила пулю в грудь, еле выжила. И видишь – снова на переднем крае.
Коридор два раза повернул и уперся в металлическую дверь с висячим замком. Рядом находился часовой, но его винтовка лежала на полу, а сам он заканчивал рисовать углем на стене огромную голую бабу, изображенную с максимальным натурализмом.
– Ты что делаешь, Козлов?!
Парень оглянулся. Он был цыганистый, чернобородый, но не в плаще, а в солдатской шинели.
– Не видишь? Рисую. Ты сам говорил: свободный человек должен, как это, развивать в себе художественное начало. Вот, развиваю, а то скучно стоять. Хороша?
– Ничего хорошего, – сердито сказал артельщик. – Такая похабщина унижает женский пол!
Козлов обиделся.
– Вот хрен за тебя сегодня проголосую. И ребятам скажу.
– Да черт с вами, не голосуйте, – пробурчал Воля, доставая ключ. – Хоть отдохну… – Протянул руку, нащупал выключатель. – Заходи, Фандорин. Весь конфискат, который еще не выменяли на продукты, хранится здесь. Тут Рысь распоряжается. У нее во всем порядок.
В небольшой безоконной комнате, стены которой были сплошь заняты деревянными шкафами, на длинном столе лежали аккуратно рассортированные ценности: отдельно – серебряная посуда и подсвечники, золотые монеты столбиками, портсигары, царские ордена, серьги, ожерелья, кольца. Были и медальоны, но ни одного с алмазами.
