Руслан подошел к мужчине и протянул руку, тот пожал довольно крепко и усмехнулся.
- Похож на отца. Взгляд такой же прямой и безумный. Ты не смотри, что я тут катаюсь. Это я к вечеру расклеиваюсь. Днем на своих двоих. Не хочу, чтоб меня таким видели, а ты немного не в рабочий час пожаловал, так что особо не болтай о том, что Ворона по дому на троне возят. Афган, сообрази нам по рюмочке.
- Сава!
- Да ладно тебе, не нуди. Неси. Кто знает, сколько мне еще. На сухую подыхать не хочется. Я еще с костлявой пофлиртовать хочу. Давай. Неси.
Руслан снова невольно усмехнулся. Ворон ему отца напомнил сильно, даже словечки похожие и характер. Тот, кого Савелий назвал Афганом, пристально на Руслана посмотрел:
- Ствол мне отдай.
- Угомонись, Афган. Это свой.
- Свои чаще всего промеж глаз и стреляют.
Руслан достал пистолет из-за пояса и протянул Афгану.
Тот еще несколько секунд раздумывал, а потом вышел из библиотеки. Ворон сам себя к столу подкатил и Руслану кивнул на кресло.
- Рассказывай, Бешеный, зачем тебе Ворон понадобился. Да еще когда детское время и стариковское – по горшкам да в люльку.
Руслан рассказывал без отступлений с самого начала, не сбиваясь, даже когда Афган коньяк принес. Ворон ни разу не перебил и не задал ни одного вопроса, только с другом переглядывался иногда и снова на Руслана взгляд переводил. Глаза у него пронзительные, темно-синие и очень холодные. Пронизывает насквозь, как ультрафиолетом, под кожу влазит. Страшный взгляд – парализует собеседника. Словно Руслан говорит, а тот еще и в мозгах у него ковыряется, читая между слов.
- Ты кури, малец, а то трясет всего. Давай, не стесняйся.
Руслан закурил и сам понял, что его опять потряхивает, как только заговорил о детях, даже голос сорвался и переносицу двумя пальцами сжал. Повисла пауза, и Ворон по-прежнему молчал, а Руслану вдруг стало адски страшно, если он откажет.
Осознание того, что Ворон последняя надежда, взорвало пульс. На затылке и висках выступили капли пота. Когда сам словами все озвучил, понял - насколько все зыбко и рискованно. Никто так не захочет подставляться ради Бешеного. Может, ради Царя и подсуетились бы, но не ради его сына, которого толком и не знает никто. Останется только один выход. Самый крайний. И Руслан пока не хотел о нем даже думать.
Ворон откатил кресло к окну, сделав предостерегающий жест Афгану. Он распахнул шторы и долго смотрел в сумрак или на собственное отражение в стекле. Потом вдруг заговорил:
- Когда-то очень давно в нашей бригаде появился пацан. Так не особо я доверял ему, он откудова-то взялся среди нас. Помню, пробили его по своим: чем дышит, под кем ходит – вроде чистый. Я тогда и имя его толком не знал. Только не нравился он мне. Нутром чуял, что-то не так с ним. А он везде с нами таскается. Молодой, зеленый. Гиблое время было, группировок куча, каждый одеяло на себя тянет. Я из себя мало что представлял тогда, а, как и все, хотел представлять. Власти хотел, под себя остальных подмять, чтоб поверили в меня. Для этого надо что-то крупное провернуть. Мы на дело пошли по наводке. В то время все не так, как сейчас, было. В общем, подстава то оказалась, сдал нас кто-то ментам из своих. Перестреляли нас, как куропаток тупых. Меня тогда хорошо зацепило, думал, сдохну там. Видел, как мои врассыпную бегут. Очнулся я в какой-то подсобке в овощном магазине, весь перевязанный, а напротив тот пацан сидит, руку себе сам штопает. Я тогда спросил, как звать сказал – Царь. Ржал я долго, и он вместе со мной. Он оказался единственным, кто тогда не только о своей шкуре подумал и вытянул меня с западни. С тех пор я всегда говорил, что жизнь ему задолжал, а он говорил, что когда-нибудь сочтемся. Не сочлись. Я вот живой, а его какая-то падаль пристрелила.
Ворон резко развернул кресло.
- Вот теперь сочтемся. Я клятвы на ветер не бросаю. Вытащим твоих мелких. Я сыновьям позвоню и обмозгуем. Времени сколько у нас?
- Не знаю. Леший тварь та еще.
- Тварь не тварь, а отпрысков своих любит, как и шкуру свою. Значит, ночь у нас эта точно имеется.
- Значит, имеется.
Внезапно загудел сотовый Руслана, и тот резко выхватил его из кармана – долго смотрел на дисплей. Потом решительно ответил.
- Руслааан, - голос Оксаны мгновенно выбил почву из-под ног, и Бешеный стиснул челюсти до боли. «Не сейчас, родная, не сейчас». Но она не говорила ничего, только всхлипывала, словно голос потеряла.
Вначале думал, что из-за него, из-за них, а потом понял, что не в себе она. Руслан несколько секунд слушал ее голос и сильнее сжимал кулаки, пока не начал разбирать, что она говорит:
- Мертвая… Надя… дети… Руслааан. Здесь столько крови.
Он сжал сотовый в кулак и медленно повернулся к Ворону, потом бросился из библиотеки.
- Давай за ним, Афган. Я пока Андрея наберу. Давай. Помоги. А то наворотит там. И отзвони мне.
Людской муравейник в утренней дремоте ползет по эскалатору вниз. Шелестят газеты, пахнет черным кофе и сигаретами. Наверное, иногда стоит оказаться среди людей, чтобы понять, насколько зависла сама в ежедневной неопределённости. Если бы не дети, я бы погрузилась в свое отчаяние с головой, а они, как спасательный круг, держат на поверхности, не давая захлебнуться.
Внутри клокочет ожидание и волнение. От него то холодно, то жарко внутри, и моментами меня тянет сунуть руку в сумочку и жадно прочесть. Пусть все взорвется к чертям, пусть я потом буду осыпаться пеплом на землю и превращаться в прах, но прочесть. Впитать каждое его слово. Увидеть просто «здравствуй» и сойти с ума от счастья. И не могу. Мне страшно. Так страшно, что дух захватывает.
Вдалеке послышался шум приближающегося поезда, народ оживился, и кто-то толкнул меня сзади, а я смотрю на часы, и снова туман перед глазами.
Я бы соврала, если бы сказала, что в этот момент не вспомнила нашу первую встречу. Тоже в метро.
Его наглую ухмылку и растрепанные волосы, цепочку с клыком и запах кожаной куртки вперемешку с дорогим парфюмом. Капелька крови на белой материи. Взгляд с сумасшедшим блеском и шум адреналина в венах от близости к молодому и горячему телу.
То самое начало, когда можно было еще бежать без оглядки и не позволить себе вспорхнуть слишком высоко, зная точно, как больно потом будет падать. Начало, которое уже тогда было похоже на торнадо, сметающее на своем пути стыд, совесть, принципы, дурацкую мораль, навязанную обществом.
Только я бы ни за что не отказалась ни от одной секунды, проведенной с Русланом. Даже от самых болезненных и невыносимых. Это все мое. Принадлежит только мне, и я бы все сделала точно так же. Я бы снова выбрала его. У любви нет пола, нет возраста, нет расстояния. Она существует вне измерений, логики и рамок. Ей плевать на все границы. Она ломает запреты, как тонкое стекло, оставляя порезы и шрамы. Она сметает стихийным бедствием все, к чему привыкаешь, и создает новую вселенную среди полнейшего хаоса твоего прежнего мира.
Тряхнула головой, возвращаясь из воспоминаний обратно на ярко-освещенную станцию к подъезжающему поезду. Толпа нервно и лихорадочно хлынула по вагонам, и я вместе с ней.
