Отойдя от перил, я расположилась рядом с магистром и, вздохнув, скорчила недовольную мордашку. И это не прошло мимо его внимания.
— Что-то не так, дорогая? — тут же забеспокоился «барон».
— Как же меня раздражает эта необходимость оправдываться из-за моего присутствия, — проговорила я, лишь слегка понизив голос. — А еще больше меня бесит, что ты представляешь меня своей протеже.
— Аста, ты же знаешь, это ненадолго, — вздохнул мужчина.
— Знаю, — поспешила заверить я. — Ведь ты мне обещал разобраться с этой проблемой? — Повернувшись, положила обе ладошки ему на грудь и прильнула как можно ближе, заглядывая снизу вверх в глаза. — Но все равно не могу дождаться момента, когда ты начнешь величать меня не какой-то там протеже, а законной женой. Не считаешь, что звание баронессы Стейрин мне подходит куда больше, чем твоей пресловутой су-пру-ге? — фыркнула я.
— Никаких сомнений, — усмехнулся мне магистр (хорошо ему, его истинных эмоций под иллюзией никто не видит!). — И надеюсь, в скором времени ты примеришь на себя этот титул, — заявил он в постепенно сгущающемся полумраке, неуловимым движением убирая подлокотник между нашими креслами и притягивая за талию для поцелуя. Когда мы оказались на расстоянии вдоха, зал погрузился в непроницаемую тьму, но Дамиан решил доиграть первый акт нашего представления до победного конца, и, несмотря на отсутствие зрителей, поцелуй состоялся. Нежный, легкий, игривый, я буквально чувствовала его улыбку на своих губах. Похоже, кто-то откровенно наслаждался, дуря светское общество. Или дело не в этом?
— А вот и завеса, — улыбнулся он, отпуская меня.
Я открыла глаза, замечая, что в зале действительно стало чуть светлей благодаря подсвеченной сцене. Зазвучали первые аккорды, и я осознала всю глубину созданной мной же самой подставы. Говорили тебе, Касенька, про хорошую звукоизоляцию? Говорили, а ты слушала, да не слышала. Вот теперь и будешь весь вечер любоваться на крупное фиолетовое плетение, закрывающее весь обзор, и изображать крайнюю заинтересованность в происходящем.
Не то чтобы плетение было очень плотным, просветы, сквозь которые можно было разглядеть сцену, имелись, но впечатление определенно будет испорчено. Ну ладно, это же опера, здесь главное — слушать.
— Что-то не так? — нахмурился магистр.
— Нет-нет, все в порядке, — поспешила заверить я, понимая, что объяснить проблему, не открывая собственных способностей, не получится. — У меня ведь зрение не очень, так что видно расплывчато, — улыбнулась я. — Но не страшно, главное, что все слышно.
— Ладно, — согласился он с таким объяснением. — Тогда, радость моя, не объяснишь, как ты догадалась, что нас подслушивают?
Все замечает! Даже пугает, насколько быстро он догадывается о мотивах моих поступков.
— А что тут догадываться? — нежно улыбнувшись (не для него, а для окружающей публики: нас не слышно, но отлично видно), ответила я. — На нас со всех сторон кидали недвусмысленное взоры. Даже если никто не подслушивал специально, лишней последняя сцена не была! — И я демонстративно развернулась к сцене.
Самое время привыкать к потокам и учиться смотреть, не замечая их. Действо началось, дальше Бриар отвлекать меня разговорами не стал, зато слегка отвлекал действиями. Руку с моей талии он так и не убрал, прижимая меня явно ближе, чем позволено правилами приличия, да еще ненавязчиво поглаживал и водил пальцем по узору, вышитому на платье. Уж не знаю, делалось ли это в пику необходимому образу, осознанно или нет, но мне эти провокации не давали сосредоточиться. Хотя минут через десять я как-то приспособилась и предпочла действительно вникнуть и вслушаться. Музыка мне определенно нравилась, а вот голоса, да и партии в целом — не очень. А больше всего расстраивало, что я ни слова не понимала. Прекрасно сознавала, что поют не на иностранном, но вот разобрать ни слова родного языка в этих переливах не могла. Поняв, что в плане слуховой эстетики мне от похода в оперу ничего не добиться, решила попробовать все же разглядеть происходящее на сцене. Еще минут пятнадцать, и я добилась нужного ракурса, чтобы потоки плетения не мешали. Не знаю уж, дело в плохом зрении или неискушенности, но спустя еще десять минут я даже не смогла определить, кто из героев сейчас делится с нами своей историей. Признав полный провал, рискнула обратиться за помощью к магистру: все-таки у него и глаза зорче, и опыта больше. Раз уж я попала в оперу, хотелось постигнуть ее прелесть.
— Я никак не могу понять, — зашептала я (слышат нас или нет, голос понижается инстинктивно), — вот сейчас женщина поет, она кто?
Я поймала насмешливый взгляд, после чего магистр, тоже успевший ознакомиться с программкой, склонился к моему уху:
— Насколько я догадываюсь, это вдова.
Я снова бросила взгляд на сцену и даже, придвинувшись поближе к ограждению, пальчиками аккуратно раздвинула плетение, стараясь, чтобы это выглядело, словно я просто жестикулирую (от нервов, может быть, или от сопереживания героям), и еще раз присмотрелась к певице. Понаблюдав минуту, отпустила потоки, позволяя им вернуться на место, и уточнила:
— Та, которая молодая и красивая?
— Она самая, — усмехаясь, подтвердил он. — Вдова здесь вообще одна, так что сомнений быть не может.
— Я, конечно, прошу простить мой субъективный взгляд, она не особо молода. В бабушки еще рановато, но в матери мне годится. Да и не сказать, что красива… — Или, может, каноны миловидности сильно изменились? «Прелестная вдова» была как четыре Кастодии Серас в обхвате. Не скажу, что толстуха, но далеко не дотягивала до прелестницы, буквально купающейся во внимании противоположного пола. Наверное, я действительно чего-то не знаю. Тут же осенила догадка: очевидно, в соответствии именно с этими стандартами меня все время так старательно пытаются откормить. Бросив взгляд на сцену, прикинула, что такого эффекта мне никогда не добиться, а значит, не быть мне «молодой и красивой»… и почему-то совсем не расстроилась!
Дамиан, внимательно следивший за мыслительным процессом, отражающимся на моем лице, поинтересовался, о чем же я так напряженно думала. Поведав ему всю цепочку рассуждений, получила в награду низкий мужской смех и нежный поцелуй в висок.
— Это — опера, — заявил он так, словно это все объясняло, и мы вернулись к просмотру.
После еще нескольких попыток вникнуть в суть происходящего, я меланхолично подумала: «Это — опера». И, изобразив на лице легкую улыбку наслаждения происходящим, погрузилась в размышления, наслаждаясь теплыми объятьями и ощущением спокойствия.
Чтобы не тратить времени даром, я обдумывала тот самый амулет, который пообещала Бриару, тем более что меня саму захватила эта идея. Но как добиться подобного эффекта? Взять хотя бы меня: я вижу всю магию. Магистр, возможно, тоже. А нам нужен обратный эффект, чтобы не видеть ничего, созданного магией! Или создать нечто, подобное моим способностям? Последнее мне не выгодно, да и впоследствии вызовет много ненужных вопросов. Но если действительно задаться созданием подобного артефакта… Как я там говорила Храну? Нужно учиться думать как можно проще? Тогда самый простой вариант — попробовать передать мою способность физическому объекту, предположим, через кровь. Хотя тут возникает вопрос, а не относится ли подобное уже к разделу магии крови? Надо уточнить.
Я настолько увлеклась, что не заметила, как в зале посветлело. И только повернувшись к магистру, чтобы уточнить момент с кровью, уловила подозрительный шум.
— Уже все? — обрадовалась я, но, бросив взгляд в сторону сцены, обнаружила все тот же фиолетовый занавес, закрывающий мне обзор.
— Нет, всего лишь антракт, — усмехнулся Дамиан. — Нас ожидает еще вторая половина этого фееричного действа.
— Какая прелесть! — ликующе воскликнула я, давая прочувствовать весь спектр иронии в моем голосе.
— Очевидно, опера тебя не впечатлила, — заметил он, убирая мне за ухо выбившуюся прядку.
— Видимо, у меня недостаточно утонченный вкус, — пожала я плечами.
