Мама пришла в себя.
Очнулась.
Слава Богу…
Значит, будет жить.
Полноценной здоровой жизнью. Лера об этом позаботиться. Сделает всё.
Остался Геныч.
Девушка закрыла глаза. Пожалуйста…пожалуйста…пожалуйста…
Когда раздался очередной входящий вызов, Лера вздрогнула, а Сардынов приглушенно выругался. Видимо, его достали утренние звонки.
Звонила снова Софья, в памяти Леры отпечатались последние цифры -64-63.
Лера даже не успела испугаться — неужели медсестра ошиблась и маме снова стало плохо?
— Да?
— Ой, Валерия Михайловна, вы меня извините, пожалуйста, но тут такое дело, — у Леры подкосились ноги. Маме точно стало плохо…, - вы не поверите, но мне только что сообщили, что и ваш брат пришёл в себя. Бывает же в жизни.
Бывает.
У Леры перехватило дыхание, она даже не заметила, как по щекам побежали слезы.
Бывает…
Вот так — разом.
— Валерия Михайловна? — Софья забеспокоилась. Ожидала радостного ответа, а тут тишина. — Валерия…
— Со мной…со мной всё хорошо. Спасибо…спасибо вам большое.
Говорить Лера не могла. В горле застрял ком.
Бывает…
И сказки тоже разными бывают.
Дрожащими руками Лера вернула телефон на трюмо. И только потом заметила, что в дверном проеме стоит Тимур. В отличие от неё, которая, когда вставала с кровати всё же умудрилась на себя натянуть халат, названный накануне балахоном, мужчина оставался абсолютно голым.
И утренний «стояк» радостно её приветствовал.
Да, некоторые точно не страдают стеснительностью.
Лера, пошатываясь, развернулась лицом к мужчине, уперевшись бедрами в многострадальный трюмо.
Сейчас её не волновал его «стояк». Пусть, что угодно делает с ней и как угодно. Куда угодно.
Сейчас её не волновало, какой отпечаток на их деловых отношениях оставит прошедшая ночь. С её откровенностью. Странной болезнью. И человечностью Тимура.
Сейчас её не волновал даже контракт. Её покорность. Её беременность.
В голове билась только одна мысль. Одна.
— Мама и Геныч…Они…, - слов не нашлось.
Сардынов спокойно кивнул.
— Я слышал.
— Они…они…, - Лера зажала рот рукой.
За последние дней десять она сотни, нет, тысячу раз проигрывала в голове этот сюжет. Представляла в мельчайших подробностях, как приедет в клинику, и доктор сообщит ей радостную новость. Как она побежит к палатам и обнимет родных. Как прижмет их руки к губам. Как счастье затопит её.
Счастье затопило её. Факт. Но оно было какое-то другое. Тревожное. Выворачивающее её наизнанку. Потому что где-то в глубине души Лера знала — трудный путь только начинается.
Тимур, к которому вернулась его привычная сдержанность, холодно прокомментировал её неспособность выразить словами эмоции:
— Я рад за тебя, Лера.
— Тимур, я…
Лера всё же не выдержила. Где-то запоздало мелькнула мысль, что она совершает глупость. Очередную. Подумаешь, одной больше, одной меньше. В её положении к глупостям привыкаешь.
Она сорвалась с места, подбежала к Тимуру и в прямом смысле бросилась к нему на грудь. Прижалась всем телом в поисках простого человеческого сочувствия, понимания. Солидарности.
— Они пришли в себя…Они пришли в себя, — как мантру повторяла девушка, не замечая холодного мужского равнодушия.
Тимур положил руку ей на плечо и отодвинул от себя.
— Я это уже слышал.
По сердцу точно ножом полоснули, одновременно вылив на Леру ушат холодной воды.
Девушка мгновенно пришла в себя.
Взгляд антрацитовых глаз способен очень быстро поставить человека на место.
И не важно, что их хозяин сейчас полностью обнажен и возбужден.
— Извините. Извини.
Она никак не может привыкнуть обращаться к нему на «ты».
— Значит так. Сегодня-завтра ты днями свободна. Можешь это время провести в больнице, встретиться с друзьями, сгонять в университет. Меня не интересует, где и как ты будешь проводить время. Далее. В понедельник мы вылетаем в Калининград. Минимум, на неделю. Подготовься. И да… Спишь у меня.
Сказав, разворачивается и идет в ванную, оставив ошарашенную Леру стоять в дверном проеме.
Завтракала Лера поспешно. Что-то проглотила прямо на кухне, поблагодарила Антонину Васильевну и сорвалась. Она бы уехала и не позавтракав, но вовремя вспомнила, что кое-кому такая самодеятельность может не понравится.
В город её отвез Дмитрий.
— Меня снова к вам приставили.
На этот раз Лера не возражала. С ним будет быстрее, чем на такси.
Не помнила, как прилетела в больницу. Не заметила, как взметнулась по лестнице. Даже к врачу не стала забегать.
К маме…к Генычу.
Её остановила медсестра, которая и оказалась звонившей Софьей.
— Валерия Михайловна, подождите, — девушка уверенно преградила путь. Видимо, не впервой.
— Что? — Лера растерянно моргнула.
— Подождите, минутку. Я хотела вам сказать, что к Геннадию Михайловичу пока нельзя, а вот к вашей маме…
Лера услышала, что хотела.
И снова едва не побежала по коридору дальше.
Сердце не билось в груди — оно билось где-то в голове, подгоняя, заставляя двигаться ещё быстрее. Лера бы побежала, но всё же усилием воли останавливала себя, напоминая, что находится в обществе, где приняты определенные рамки поведения.
А вот и палата мамы.
Распахнула дрожащими руками и вошла.
Чтобы тотчас почувствовать, как замирает всё внутри, как ноги становятся ватными и отказываются дальше идти.
Мама лежала на кровати с закрытыми глазами. К её телу тянулось несколько трубок. Рядом стояла капельница. В чистой большой палате пахло лекарствами.
— Мама, — Лера не смогла сдержаться и позвала родного человека, чтобы поспешно зажать рукой рот. Что она делает, глупая! А если мама спит? Зачем будить!
Но ресницы Маргариты Николаевны сразу же затрепетали и распахнулись.
С губ женщины сорвался приглушенный стон, когда она увидела, кто обессиленно привалился к двери.
— Мама! — уже громче отозвалась Лера и бросилась к кровати матери.
Слезы брызнули из глаз — слезы облегчения, радости. Слезы надежды.
Маргарита Николаевна улыбнулась сухими потрескавшимися губами, на которых до сих пор хранились следы запекшейся крови, и попыталась что-то сказать.
— Мама, нет, не надо, не говори ничего!…Тебе пока нельзя, наверное, — Лера, глотая слезы, и судорожно размазывая их по щекам, накрыла ладонью руку матери. — Я знаю, что ты хочешь спросить. Гены в соседней палате. Тоже пришёл в себя. Но я у него пока не была. Он спит.
В глазах женщины промелькнуло ни с чем несравнимое облегчение. Та тихая радость, которую испытывает лишь родитель, облегчение не потому что сама осталась жива и выкарабкалась с того света, а потому что жив твой ребенок. В голове в те самые секунды проносится мысль: «Я уже пожила, многое видела, а он…»
Маргарита Николаевна прикрыла глаза, чтобы в следующее мгновение их вновь открыть.
— Лера…
Из глаз женщин так же заструились слезы.
— Тссс! Мама, пожалуйста, не плач, пожалуйста, не надо… Всё хорошо! Теперь у нас всё будет хорошо!
Некоторое время они молчали. Лера положила голову на живот матери, и наслаждаясь теплом родного человека. В голове полностью отсутствовали все мысли. Лишь радость. Тихая. Все тревоги, сомнения, грядущие перемены отошли в сторону, перестав существовать.
Это время принадлежало двум женщинам.
Валерия, почувствовав, как Маргарита Николаевна два раза сжала её руку, приподнялась и заглянула в её лицо.
Та глазами окинула палату.
А вот и первые вопросы.
Лера знала, что мама непременно заметит, что находится не в государственной клинике, где в одной палате их бы лежало человек пять, в лучшем случае, двое. И не было бы идеально ровных стен, картин с успокаивающим пейзажем, жалюзи на больших чистых окнах. Не было бы сейчас молчавшей плазмы.
И она заранее приготовила ответ. Она постаралась приукрасить свою ложь. Даже не приукрасить, а сгладить её, максимально приблизив к правде.
