— Хочешь, чтобы я перечислил их все?
— Нет. — Я ткнула его локтем под ребро. — Расскажи мне о последней экзекуции. Сколько тебе было лет?
— Лет тринадцать, а может, четырнадцать. Тощий, длинный и в прыщах. Не могу припомнить, за что мне попало. В общем-то, мне чаще доставалось не за то, что я сделал, а за то, что наговорил. Все, что я помню, это как мы оба кипели от бешенства. Тот самый случай, когда отец драл меня охотно и с удовольствием.
Джейми притянул меня поближе и привлек к себе на плечо. Я погладила его плоский живот и пощекотала пупок.
— Перестань, щекотно. Ты хочешь слушать или нет?
— Конечно хочу. А как мы поступим, если у нас будут дети, станем их убеждать или бить?
Сердце у меня дрогнуло, хотя пока что не было никаких признаков того, что этот вопрос когда-либо примет отнюдь не академический характер. Джейми накрыл мою руку своей, удерживая ее у себя на животе.
— Все очень просто. Ты будешь их убеждать, а когда не преуспеешь, я возьмусь за ремень.
— Я думала, ты любишь детей.
— Люблю. И мой отец любил меня, когда я не вел себя как идиот. И любил меня тогда, когда приходилось выбивать из меня дурь, если я вел себя по-идиотски.
Я перевернулась на живот.
— Ладно, расскажи мне о последней порке.
Джейми сел, взбил подушки, чтобы удобнее было лежать на спине, и снова лег, закинув руки за голову.
— Он отправил меня к забору, как это делал всегда, чтобы я, дожидаясь его, как следует почувствовал страх и раскаяние, но на этот раз он так рассвирепел, что сразу пошел за мной. Я перевесился через перекладину, а как он начал меня хлестать, стиснул зубы и решил, что не пикну — ни за что не покажу ему, как мне больно. Вцепился пальцами в забор так крепко, что остались следы от ногтей, лицо у меня — я это чувствовал — покраснело оттого, что я задерживал дыхание.
Он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул его.
— Обычно я знал, когда дело идет к концу, но на этот раз он не опустил руку и продолжал меня бить. Я больше не мог держать рот закрытым и начал стонать при каждом ударе, а слезы текли сами, как я ни мигал, чтобы их удержать.
Джейми лежал голый до пояса, почти светясь при луне, тонкие волоски серебрились, точно иней. У меня под рукой отчетливо бился пульс возле грудной кости.
— Не знаю, сколько времени это тянулось, наверное, не очень долго, но мне показалось — чуть ли не вечность. Наконец он остановился и заорал на меня, вне себя от злости, а я сам был так зол, что вначале не понимал его и только потом стал разбирать слова. Он ревел: «Будь ты проклят, Джейми! Ты что, не можешь крикнуть? Ты уже большой, даю слово, больше не стану тебя пороть, но неужели нельзя завопить разок, прежде чем я перестану! Мне же надо знать, что я тебя пронял!»
Джейми рассмеялся, и ровное биение пульса нарушилось.
— Я от этих его слов до того ошалел, что выпрямился, повернулся к нему и заорал: «Так почему же ты мне не сказал об этом с самого начала, старый дурак?! Ай-ай-ай! Ой-ой-ой!» В следующую секунду я очутился на земле, в ушах у меня звенело, а челюсть ныла в том месте, куда он мне въехал. А он стоял надо мной, задыхаясь, волосы на голове дыбом, борода торчком. Потом потрогал мою челюсть и говорит, а сам еще дышит со свистом: «Это тебе за то, что назвал отца дураком. Может, оно и вправду так, но неуважительно. Вставай, пошли умываться перед ужином». Больше он меня ни разу не ударил. Только кричал на меня, но я отвечал тем же — как мужчина мужчине.
— Хотелось бы мне знать твоего отца, — сказала я. — Нет, наверное, лучше не надо. Ему бы не понравилось, что ты женился на англичанке.
Джейми крепко обнял меня и укрыл одеялом мои плечи.
— Он бы решил, что я наконец набрался ума, — сказал он и погладил меня по голове. — Он отнесся бы с уважением к моему выбору, на ком бы я ни женился, но ты…
Он повернул голову и нежно поцеловал меня в лоб.
— Ты бы очень понравилась ему, моя англичаночка.
Про себя я назвала это посвящением в рыцари.
Глава 30
БЕСЕДЫ У КАМИНА
Какая бы трещина ни возникла между Дженни и Айеном после ее откровений, казалось, она исчезла. На следующий день вечером после обеда мы собрались в гостиной. Айен и Джейми в углу говорили о делах фермы за бутылкой вина, настоянного на плодах самбука, а Дженни наконец расслабилась, положив распухшие ноги на подушечку. Я пыталась записать некоторые рецепты, которые она диктовала мне через плечо, по ходу консультируясь у нее о деталях.
Первый лист: лечение карбункулов.
«Три железных гвоздя замочить на неделю в закисшем эле. Добавить горсть кедровых стружек, дождаться, когда они намокнут. Когда стружки осядут на дно, лекарство готово. Прикладывать три раза в день, начиная с первого дня первой четверти луны».
Второй лист: свечи из пчелиного воска.
«Освободить соты от меда. По возможности удалить мертвых пчел. Растворить соты в небольшом количестве воды в большом котле. Снять с поверхности воды всплывших пчел, крылья и другие примеси. Когда все устоится, воду слить, используя ее для подслащивания. Еще два раза промыть водой».
Рука моя уже устала, а я еще не дошла до приготовления форм для свечей, кручения фитилей и развешивания свечей для просушки.
— Дженни, — обратилась я к ней, — сколько времени потребуется на изготовление свечей от начала до конца?
Она положила на колени распашонку, которую она шила, и задумалась.
— Полдня на сборы сот, два дня — гнать мед, если погода жаркая, то один день. Один день на очистку воска. Если его много или если он очень грязный, то два дня. Полдня делать фитили, день-два делать формы, полдня, чтобы растопить воск, наполнить формы и подвесить их для застывания. Скажем, на все уйдет неделя.
Тусклый свет лампы, брызгающее перо — это уже было слишком после дневных трудов. Я сидела рядом с Дженни и с восхищением смотрела на крохотную распашонку, которую она шила почти невидимыми стежками.
Ее округлившийся живот вдруг зашевелился, когда его обитатель поменял положение. Я смотрела как зачарованная. Я никогда не была рядом с беременной женщиной на позднем сроке и не понимала, что происходит у нее внутри.
— Хочешь потрогать? — предложила Дженни, заметив, как я смотрю на ее живот.
— Не знаю…
Она взяла мою руку и решительно положила ее на свой живот.
— Вот здесь. Подожди немного. Скоро он опять толкнет. Им не нравится лежать на спине. Им так неудобно, и они начинают двигаться.
Как бы в подтверждение ее слов удивительно сильный толчок поднял мою руку на несколько дюймов.
— Боже! Какой он сильный! — воскликнула я.
— Ага, — Дженни с гордостью похлопала по животу. — Он будет здоровый, как его брат и папа.
Она улыбнулась Айену, чье внимание моментально переключилось с лошадей на его жену и будущего ребенка.
— Или как его никудышный рыжий дядя, — добавила она, чуть повысив голос и подтолкнув меня локтем.
— Эй! — Джейми поднял голову, оторвавшись от счетов. — Ты это мне говоришь?
— Интересно, на что он отреагировал? На «рыжий» или на «никудышный»? — тихо спросила Дженни, снова подтолкнув меня, и нежно ответила Джейми: — Нет-нет, дорогой. Мы просто подумали о возможности, что новорожденный может, к несчастью, быть похожим на своего дядю.
Дядя усмехнулся, подошел и сел на подушечку. Дженни любезно подвинула ноги, потом положила их ему на колени.
— Помассируй их, Джейми, — попросила она. — У тебя это получается лучше, чем у Айена.
Он подчинился. Дженни откинулась назад и закрыла глаза, наслаждаясь. Она положила распашонку на живот, который продолжал двигаться, словно протестуя. Джейми смотрел на живот, словно зачарованный, как я до этого.
— Тебе так неудобно? Кто-то делает сальто в твоем животе?
Дженни открыла глаза и поморщилась, когда живот вдруг изогнулся дугой.
— Мм. Иногда мне кажется, что моя печень вся в синяках от таких толчков. Но большей частью это приятное ощущение. Это как… — Она замолчала, потом усмехнулась, глядя на брата. — Трудно описать это мужчине, у которого нет соответствующих органов. Думаю, что не смогу сказать тебе, что такое вынашивать ребенка, как ты не можешь сказать мне, что чувствует мужчина, когда его ударили по яйцам.
