– Боже, опять! – в отчаянии проговорила Робин, и Страйк, подняв голову, увидел впереди вереницу красных стоп-сигналов. – Неужели и здесь авария?
Резким щелчком Страйк выключил радио, опустил стекло и высунул голову на снегопад.
– Нет! – прокричал он ей. – Кто-то на обочине увяз… в сугробе… сейчас поедем, – заверил он.
Однако помеху устранили только минут через сорок. Все три полосы были полностью забиты, и движение возобновилось с черепашьей скоростью.
– Нет, не успею, – пересохшими губами прошептала Робин, когда они добрались до окраины Лондона. Было двадцать минут одиннадцатого.
– Успеешь, – сказал Страйк. – Заткни ты эту фигню… – он сам отключил навигатор, – и не вздумай сейчас сворачивать!..
– Но я должна довезти тебя до…
– Да ничего ты мне не должна… вот сейчас налево…
– Нельзя, там одностороннее движение!
– Налево! – заорал он и рванул руль.
– Что ты делаешь, это же опасно!
– Ты хочешь успеть на похороны, будь они неладны? Жми на газ! Давай направо…
– Где мы находимся?
– Не заморачивайся. – Страйк вглядывался сквозь метель. – Здесь прямо… у моего друга отец – таксист, он меня кое-чему научил… еще раз направо… Да плевать на «кирпич», кого в такую погоду сюда понесет? Гони прямо, а за светофором – налево!
– Но я же не могу бросить тебя на вокзале, – спохватилась Робин, которая до сих пор безропотно следовала его инструкциям. – Ты ведь не сможешь вести машину, куда ты ее денешь?
– Забей на машину, я что-нибудь придумаю… так, вот сюда… второй поворот направо…
Без пяти одиннадцать впереди возникли, как видение рая, башни вокзала Сент-Панкрас{25}.
– Тормози, вылезай – и бегом, – приказал Страйк. – Если сядешь в поезд – отзвонись. Если нет – я жду здесь.
– Спасибо тебе!
И она умчалась в темноту, размахивая дорожной сумкой. Страйк представил, как она слегка поскользнется на вокзальном полу, но не упадет, будет бешено озираться в поисках нужной платформы… «Лендкрузер», в соответствии с его указаниями, был припаркован у бордюра, на сплошной двойной. Если она успеет на поезд, он останется в бесполезной прокатной машине, которую, как пить дать, уволочет эвакуатор.
Золотистые стрелки на вокзальных часах неумолимо приближались к двадцати трем. Страйк мысленно видел, как захлопываются двери поезда, а Робин, с развевающейся золотисто-рыжей гривой, несется по перрону…
Одна минута двенадцатого. Страйк выжидал. Робин не появилась. Он подождал еще. Пять минут двенадцатого. Шесть.
Тут раздался телефонный звонок.
– Успела?
– Еле-еле… в последнюю секунду запрыгнула… Корморан, спасибо тебе, огромное спасибо…
– Не за что. – Он обвел глазами обледенелую черноту, растущие сугробы. – Счастливого пути. Мне пора. Желаю, чтобы там все прошло гладко.
– Спасибо! – крикнула она напоследок.
«На самом деле это я у тебя в долгу», – потянувшись за костылями, подумал Страйк, но от этого перспектива тащиться на одной ноге по заснеженным тротуарам, а потом платить солидный штраф за неправильную парковку прокатной машины не стала более привлекательной.
31
Великими умами движет месть.
Дэниел Чард, наверное, содрогнулся бы от ужаса при виде тесной съемной мансарды на Денмарк-стрит, думал Страйк, разве что нашел бы первозданную прелесть в очертаниях допотопного тостера и настольной лампы, но в глазах того, кто остался без ноги, это было вполне приемлемое жилище. Субботним утром колено еще не позволило пристегнуть протез, но все необходимые поверхности были под рукой, все расстояния легко преодолевались короткими прыжками, горячая вода подавалась исправно, в холодильнике имелись кое-какие припасы, да и сигареты еще не кончились. Сегодня, когда окно запотело, а на подоконнике снаружи белел снег, Страйк даже испытал какую-то нежность к своему жилью.
После завтрака он, поставив на коробку, служившую ему прикроватной тумбочкой, кружку крепкого чая, повалялся на кровати, выкурил сигарету и нахмурился, но не от дурного расположения духа, а от сосредоточенности.
Шесть дней, а результатов – ноль.
Никаких следов внутренностей, исчезнувших из тела Куайна; никаких результатов экспертизы, которые могли бы указать на возможного преступника (любой волосок, любой отпечаток – и Леонора была бы избавлена от вчерашнего бессмысленного допроса). Никто не призывал откликнуться свидетелей, которые могли бы рассказать, как закутанная фигура входила в дом незадолго до смерти Куайна (неужели полиция сочла ее плодом воображения близорукого соседа?). Орудие убийства исчезло, компрометирующих записей с камер наружного наблюдения нет, бдительные бомжи не увидели свежераскопанной земли, никто не наткнулся на холмик гниющих, завернутых в черную паранджу кишок, никто не сообщил о дорожной сумке Куайна с рукописью «Бомбикса Мори».
Ничего.
За шесть дней.
Ему случалось ловить преступников за шесть часов, хотя, если честно, преступления были непродуманные, совершенные в порыве злости или отчаяния, да к тому же недотепы-убийцы выдавали себя массой возможных способов: кровью, паникой, потоками лживых измышлений. В случае с Куайном все было проделано иначе: более изощренно, более жутко. Поднеся к губам кружку, Страйк вновь увидел труп, да так отчетливо, будто перед ним оказались сделанные на телефон снимки. Сквозила в них какая-то театральщина.
Хоть он и поглядывал свысока на Робин, но невольно задавался теми же вопросами: что послужило причиной убийства? Месть? Безумие? Сокрытие… только чего? Криминалистическую экспертизу затрудняло воздействие соляной кислоты, время смерти оставалось неясным, а прибытие и уход убийцы – незафиксированными. Спланировано безупречно. Каждая мелочь продумана. Шесть дней – и ни единой зацепки… Страйк не поверил Энстису, когда тот сказал, что полиция отрабатывает несколько версий. Стоит ли говорить, что старый приятель больше не делился с ним информацией, предупредив, чтобы Страйк не совался в это дело.
Страйк рассеянно смахнул пепел со старого свитера и прикурил следующую сигарету от окурка первой.
«Мы считаем, что убийца крайне опасен», – сказал журналистам Энстис. Это заявление, на взгляд Страйка, прозвучало до боли банально и на удивление обманчиво.
В памяти всплыло необыкновенное приключение: восемнадцатилетие Дейва Полворта, самого старинного из его друзей – они вместе ходили в детский сад. В детские и отроческие годы Страйк то и дело уезжал из Корнуолла, потом возвращался, но дружба их всякий раз возобновлялась с того же места, на котором ее прервала неугомонная мать Страйка. У Дейва был дядя, который подростком уехал в Австралию и сколотил там многомиллионное состояние. Он предложил племяннику отметить у него свое восемнадцатилетие и разрешил привезти с собой лучшего друга.
Мальчишки вдвоем полетели на другой конец света; это было самое необыкновенное приключение их юности. Дядя Кевин поселил их у себя на огромной прибрежной вилле, где все сверкало стеклом и отполированным деревом, а в гостиной был устроен бар. Море искрилось бриллиантами под слепящим солнцем, на жаровне скворчали гигантские розовые креветки. Местные говоры, пиво, еще пиво, невиданные карамельные блондинки, а потом, как раз в день рождения Дейва, – акула.
«Если их не задирать, они не тронут, – говорил дядя Кевин, фанат подводного плавания. – Вы, ребятки, главное дело, к ним не лезьте, ладно? Не залупайтесь».
Но Дейв Полворт, заядлый серфер и рыбак, который у себя дома, в Корнуолле, ходил под парусом и обожал море, не мог не залупаться.
Прирожденная убийца, с плоскими мертвыми глазами и двумя рядами острейших зубов, мальгашская ночная акула лениво колыхалась в глубине, а они кружили сверху, зачарованные ее гладкой красотой. Страйк понимал, что она вот-вот уйдет в бирюзовую пучину, но Дейв решил во что бы то ни стало ее погладить.
