Глава 34. Откровенность.
Но как-то взор его очей
Был чудно нежен. Оттого ли,
Что он и вправду тронут был,
Иль он, кокетствуя, шалил,…
А.С.Пушкин
Вика рассеяно смешивала краски на палитре. С каждым днём, да что скрывать, с каждым часом все сложнее было сопротивляться Ярославу. Не потому, что она не могла послать его куда подальше, а потому, что с каждой минутой сама всё меньше этого хотела. Собственное сердце – отступник – не желало раззнакомиться с вандалом. Мир блекнул и лишался свежести, стоило ей только вообразить, что его не будет рядом.
Она думала, что теперь будет редко видеть Ярослава: ведь у неё не стало нужды каждый день ездить на работу. Однако встречи становились всё более частыми по мере того, как прибавлялись недели беременности. Ей случалось задуматься над тем, так ли уж они нечаянны. Она прекрасно знала цену Ярославу и не доверяла ему, но настроение неизменно поднималось, когда он показывался в дверях белого коттеджа и шёл к ней. Или выходил из авто, дурачился, здоровался по-доброму, протягивал цветы или кулек слив. Она, конечно, пыталась воротить нос, но Ярослав словно бы чувствовал её настроение и удваивал усилия. Вика осуждала себя, когда расцветала от его шуток и снова становилась доверчивой девчонкой. Она не должна была делать этого! Поддаваться его чарам, идти на поводу, отвечать на прикосновения.
Он не настаивал больше на кафе, но каждое утро на пороге её ждал дымящийся капучино, пакетик с круасаном или другой вкуснятиной. Вика радовалась дарам, хотя они и имели привкус горечи. Грея руки о жгучий стаканчик, она напоминала себе: он ждал появления ребёнка, с этой целью и заговаривал ей зубы. Сейчас он искал её общества исключительно собственного развлечения ради. Как только малышка родится – мнимой любви придет конец. Выгорский правдами и неправдами сделает ДНК-тест, убедится, что ребёнок его, и начнётся настоящая война. За продуманную, неизвестную ей, но наверняка существовавшую стратегию, она его презирала.
Ярослав словно бы в насмешку подарил ей машину: преподнёс, как конфетку на блюде, новехонькую вольво снежно-белого цвета. Огромные колеса на молочных дисках, блестящий капот, кожаные сиденья сливочного цвета, двести семьдесят лошадей – было от чего сглотнуть слюну.
Вика, конечно же, не согласилась принять столь дорогой подарок. Булочки да цветочки – это куда ни шло! Но машина?! Она остолбенела от его наглости: она до сих пор чай пила вприглядку, а тачка стоила дороже её дома!
– Я ничего не хочу от тебя, – очень серьезно сказала она, подняв к нему лицо и стараясь вложить в слова всю душу, – знаешь, я действительно имею это в виду. Я не хочу ни одежды, ни денег, ни твоих автомобилей, ни твоей любви. Не жди, что мы с тобой станем жить долго и счастливо и умрём в один день. Когда ты наиграешься, я собираюсь забыть тебя. Я не собираюсь брать у тебя ничего, – с нажимом закончила она, и добавила в уме, чтобы быть до конца честной: «кроме ребёнка».
Ярослав изогнул бровь, то ли пораженный, то ли возмущенный её тирадой и спросил так, будто бы не услышал ни единого слова.
– Почему ты мне не перезвонила вчера?
Вика моргнула: он что, издевался? Он слышал, что она ему говорила? Она почувствовала, что начинает злиться от того, что он всё пропустил мимо ушей. Взыграло уязвленное самолюбие, и в тон Ярославу Вика пожала плечами:
– Прости, завертелась.
В отместку, он сжал её локоть, наклонился и поцеловал, удерживая затылок. Вместе с наслаждением и мазохистской радостью, Вика мгновенно ощутила бешенство. Она собиралась его оттолкнуть, но Ярослав изменил тактику и поцелуй стал более настойчивым. Его горячий язык ворвался в её рот, пожирая, упиваясь сопротивлением.
– Я не собираюсь спать с тобой! – со сбившимся дыханием выпалила она, когда, наконец, он оставил её и посмотрел в глаза. У неё было жуткое чувство, что он прекрасно понимал, о чем она думала, и от начала до конца чувствовал всё, что она испытывала.
– Ну да, и мы оба знаем, что мне достаточно пары минут, чтобы заставить тебя передумать, – заметил он, уже будучи на полпути к дому.
Вика взбудоражено смешала ультрамарин и бордо, негодуя и трясясь от тогдашней растерянности. Лицемерный подлец! Двуличный предатель! Чванливый…! Она никак не могла придумать слово, достаточно едкое, чтобы унизить его. Раздраженно убрала волосы с лица и оглянулась на алебастровую красавицу-машину. Та преспокойно стояла рядом с калиткой. Открытая.
Насколько Вика знала, ключи лежали в бардачке, вкупе с документами на её имя.
Он должен ответить за свое наглое поведение. Он жестоко и грубо обошелся с ней. Этот смеющийся, несгибаемый мужчина заслужил того, чтобы быть заживо сваренным в кипятке. Он – эгоистичный, трусливый лжец. Притворщик!
Он давно ушёл, а она всё ещё ощущала его взгляд и щетину на щеках.
Она ещё не вполне справилась с собой, когда во двор впорхнула Ольга, а за ней – её обновленный муж. Помня их попытки вербовать её в сторонники Выгорского, Вика заведомо вооружилась. Но кажется, молодые не заметили её колкостей – они были так слащаво-счастливы – что Вике захотелось огреть обоих сковородой. Рядом с ними она себя чувствовала одинокой голытьбой. В довершение всего, когда наконец-то Андрей свалил к Ярославу, Ольга снова завела песню «почему бы тебе не простить его»? Вика пошла обходным путем, спросив, когда это Ольга успела помириться с мужем.
– Вчера, – искрясь от счастья, вымолвила та, – мы обо всем поговорили. Он любит меня! А я его! Вика, я на седьмом небе. Он любит меня! Он не собирается меня отпускать! Он так много готов ради меня сделать! Знаешь, когда ты выходила за Ярослава, я тебе так завидовала. Ты светилась. Я сейчас то же самое чувствую! И Андрей мне такое про Ярослава порассказывал, о-го-го! Но я тебе ничего не могу передать. Он с меня слово взял. Когда ты уже простишь его, и мы сможем все вместе тусоваться?
Вика скисла, никаких сил не осталось оказывать противодействие попыткам «вправить мозги»:
– У меня нет никаких доказательств, что ребенок его, – вяло проговорила она.
– Думаешь, ему нужны доказательства?
– Думаю, да. Любому человеку, тем более мужчине, тем более Выгорскому – нужны доказательства, – Вика положила кисти, вытерла руки, и они пошли в дом.
– Он стал как ручной котенок. Когда ты не смотришь на него, он пожирает тебя глазами. Даже я, а ты знаешь, я его убить была готова, верю ему.
– Ты веришь ему, потому что веришь своему мужу. Наверняка, они тебе оба зубы заговаривают. Надеются и мне заговорить.
– Даже если так. Я ещё в жизни не встречала мужчину, который действовал бы по всем фронтам. Как пить дать, он и с брательником своим договорился: тот тоже тебе песни поет.
– Угу, – Вика присела на диванчик, положила затылок на подголовник, Ольга пристроилась рядом.
В доме было прохладно. Булькнула вода в бойлере, капля упала на окно. Крякнула печка.
– Я начинаю завидовать. Ты можешь просить у него всё, что угодно.
– Да не хочу я ничего просить! – взвилась Вика, – я хочу, чтобы он оставил меня в покое!
– Нет! – Оля смешливо покачала головой, – ты не этого должна хотеть! Помни: мысль материальна. Представь, что он действительно оставит вас. Что ты будешь думать? Что он подонок. Это так и есть. Но! Счастья тебе это не прибавит. Ты должна думать о своем благополучии. О будущем. Как ни крути, любишь ты этого подонка. Ты должна думать, как поверить ему. Потому что вся проблема в твоей голове. Я понимаю, почему она там. Она имеет полное право там быть. Эта проблема. Как только ты найдешь способ убрать её из головы – ты будешь счастлива, – Ольга улыбнулась с ноткой грусти. – Я тебя очень люблю. Ты один из самых дорогих людей в моей жизни, – в её глазах стояли слезы, – я видела всю вашу историю. Я понимаю твой страх. Но ни я, ни Андрей, ни Димка, ни даже Ярослав (хотя он очень старается) – не можем переключить тумблер в твоей голове – только ты сама, – она покачала головой, – может быть, тебе вся жизнь потребуется на это, я не знаю. Но хотя бы подумай, что решение в твоей голове, – видя готовое вырваться у Вики возражение, Ольга подняла руку, её глаза были влажными. – Я знаю, ты хочешь спросить с какого фига, ты должна его прощать? Я тебе объясню. Да, его счастье – в твоих руках. Ты можешь лишить его этого счастья. Беда в том, что он – голова, а ты шея, знаешь, да? Он – ветка, а ты – лист, растущий на этой ветке. Ты – дом, он – его фундамент, – слеза скатилась по её щеке, – позволь вам быть счастливыми. Это больно. Страшно. Но кто, как ни женщина, обязан уметь идти навстречу?
