— Ну ладно, — произнес я, разворачиваясь к Качумасову, — значит, будем ждать послов от Оксеншерны. Посмотрим, что он нам предложит…
Окольничий удивленно воззрился на меня, а затем перевел взгляд на окно, как бы говоря: а это тогда все зачем? Я усмехнулся про себя. Ну вот, еще у одного руки чешутся. И ведь таких много. Ну да ничего — перебьются…
А вечером мы с Качумасовым присутствовали на финале первенства по ручному мячу, сиречь регби. Когда я понял, что стажировки в иноземных странах наряду с нужными знаниями и навыками все одно затягивают в страну и всякую муть, которой я хотел избежать, например тот же театр, я решил противопоставить ему нечто более полезное и не менее, а как бы не более массовое, а именно — спорт. А что — тоже зрелище то еще, но куда как полезнее театра… во всяком случае, пока не коммерциализируется. Обкатать все я решил, как обычно, на царевой школе, и уже в тысяча шестьсот пятнадцатом году в Белкино были размечены несколько полей для игры в футбол, названный ножным мячом, регби, именуемый ручным мячом, и конное поло, а также пара площадок для игры в волейбол — названый мячом летающим. Ни точный размер площадок, ни полные правила никакого из этих видов спорта я досконально не помнил, но хватило и того, что припомнилось. Школьные отроки вовсю гоняли, бросали и отбивали мяч, не только развивая группы мышц, но и накапливая нужные навыки и умение работать в команде… Через пять лет, когда в Белкино уже существовал регулярный чемпионат… то есть, конечно, первенство, я ввел спортивные состязания в программу подготовки полков нового типа. Причем, к моему удивлению, драгуны и кирасиры с огромным удовольствием играли в футбол, хотя изначально он не был включен мною в их программу, а офицеры и сержанты пехотных полков, коим были положены лошади, в свою очередь вовсю гоняли в конное поло, именуемое здесь конным мячом… А после того как первые подготовленные резервные (то бишь «призывные») полки были распущены «на жилое», эти игры начали победное шествие по всей стране…
Качумасов болел шибко, со страстью, вопя и размахивая руками, я же был более степенным. Если честно, я и в своем времени был не особым спортивным болельщиком, предпочитая другие способы релаксации, но здесь старался присутствовать на как можно большем количестве матчей. Я собирался сделать все, чтобы спорт здесь еще долго оставаться непрофессиональным, то есть системой физического и психологического развития, а не профессией для зарабатывания бабла, так что вменил себе в обязанность задавать тренды и присматривать за их развитием.
В конце недели, закончив инспектирование Одинцовских казарм, я вернулся в Москву, в коей явственно ощущалось подспудное бурление страстей. Как я и предполагал, мое решение не идти воевать Швецию действительно пришлось не по вкусу многим. Более всего недовольным оказалось служилое сословие. Потому как отсутствие войны означало невозможность проявить себя, завоевать славу, заработать и, что самое главное, получить за службу поместье. А неиспомещенных подросло уже довольно много. К тому же сам новый порядок службы, определенный для служилого сословия, им очень не нравился, и его терпели только из-за ожидания скорой войны. В целом он выглядел так. Каждый дворянин сначала призывался в поместный пехотный или драгунский полк, кои именовались по тому уезду или губернии, из выходцев которых они формировались, рядовым стрельцом или драгуном. Через три года те, кто остался в рядовых либо дослужился до чина ефрейтора или капрала и в отношении коих у командования не имелось дальнейших планов, возвращались в свои поместья. Тем, кто выделялся статью и выучкой, предлагалось пополнить кирасирские полки. А иным, наиболее смышленым, — пойти на обучение в одну из военных школ, из коей выходили уже сержанты. Они служили еще пару-тройку лет, после чего наиболее расторопных сержантов отправляли в Военную академию, где они изучали историю, фортификацию, артиллерийское дело и иные науки, а также как минимум один иностранный язык. И по прошествии двух лет им присваивалось звание лейтенанта… Сержанты и офицеры, в отличие от остальных, считались на службе постоянно. Так что, даже если их полки были распущены «на жилое», им все одно ежемесячно насчитывалась часть жалованья… Что вызывало явную зависть остальных дворян, коим выплаты были положены только на время сборов и военных действий. Основное же недовольство проистекало от требования начинать службу с рядового, так же как какие-то посадские и даточные людишки. Но, как я уже говорил, в ожидании войны это терпели, а вот когда выяснилось, что войны не будет…
Мое решение вызвало недоумение и у остальной массы народа. Потому как эвон какие тяготы несли, и все заради того, чтобы свеев наказать, — а царь-батюшка возьми да и пойди на попятный. Однако, хотя недоумение и было, недовольства, в отличие от служилого сословия, здесь особо не наблюдалось. Все ж таки война означала как минимум продление тягот. А так вроде как с нового года они должны быть отменены. Чего все ждали. Пятнадцать лет мира, до той войны со шведами, всеми воспринимались как некое золотое время, и страна с нетерпением ожидала его возвращения…
Кроме того, мое решение вызвало недовольство и у клира. Впрочем, здесь оно было еще меньшим, чем у народа. Ибо основное недовольство иерархов церкви вызывало не это, а наличие в Москве иезуитского коллегиума. Все остальное пока было сбоку припека, но против иезуитов православный клир боролся отчаянно. Однако мне они пока были еще нужны. Несколько лет назад в Россию начали возвращаться монахи, прошедшие посвящение в Шаолине. И клир снова забурлил. Уж больно странные идеи принесли эти монахи… хотя в буддизм не перешел ни один. И, вот ведь зараза, опять-таки из-за меня… все же наличие в государстве живого подтверждения благоволения Пресвятой Богородицы оказывает на умы очень полезное воздействие… Более того, вместе с ними пришло и несколько десятков буддистских монахов, наслушавшихся рассказов обо мне и почему-то решивших, что я могу быть кем-то вроде живого воплощения Будды. Я дал им аудиенцию, на которой вывалил на них все те обрывки знаний и представлений о буддизме и всякой восточной мистике, коими в той или иной мере забиты головы любого моего современника начала двадцать первого века. М-да… впечатление на них это произвело неизгладимое. Но результат сего моего действа оказался для меня совершенно непредсказуемым. Вероятно, они посчитали меня либо совершенно сумасшедшим, который несет невесть что… либо охрененно просветленным, высокий смысл речей которого они, недостаточно просветленные, просто не понимают. В конце концов, я же был дико великим государем, перед которым благоговела такая большая страна… Так что они решили остаться и попытаться разобраться с этим сколь возможно детально… а я вследствие этого решил вопрос с учителями «подлой схватки» для всех новых царевых школ.
Год быстро катился к своему окончанию, и Москва постепенно погружалась в предрождественские хлопоты. Перед самым Рождеством объявилось и шведское посольство. Его возглавил сам Оксеншерна. Учитывая то, что королеве Швеции Кристине на данный момент исполнилось всего восемь лет, сие означало, что я и на этот раз буду вести прямые переговоры с главой государства.
Эти переговоры оказались чрезвычайно сложными, я снова требовал отмены пошлин и торговых сборов, а также территориальных уступок и выплаты Дерптской недоимки, но в конце концов позволил уговорить себя всего лишь на сохранение нулевых пошлин и на строительство нового города и порта на острове напротив устья Невы…
Весна началась дружно. Народ вздохнул посвободнее. В апреле притащилось очередное посольство цесарцев с очередной мольбой ударить по шведам. Но я сообщил им, что уже заключил новое «сердечное согласие» с новоиспеченной шведской королевой, поклявшись о том на Святом Писании, и даже не стал напоминать им о том, как они прокатили меня во времена Южной войны, чем с удовольствием занимался все предыдущие разы… С тем они и удалились. Я мало-помалу начал доставать из загашника разные проекты, отложенные в связи с тем, что до сего момента практически все финансы строго уходили на военную реформу. Например, по строительству мостов и оборудованию дорог на наиболее важных участках торговых путей, а также прокладке канала между реками Цной и Тверцой. Он должен был сделать возможным прямой водный путь из Каспийского моря в Балтийское, каковой теперь, после получения возможности прямой торговли на Балтике, имел смысл, как вдруг…
