Впрочем, там я считал, что мне не очень нужны были телохранители, во всяком случае — такие, вот еще, терпеть рядом тупые рожи… если уж брать, то скорее так, силовое прикрытие и люди для всяких поручений. И я себе такого так и не завел. Возможно, поэтому Хромому и удалось то, что удалось, если, конечно, именно он был причиной того, что я здесь оказался…
Так вот, здесь я начал искать себе именно то, о чем мне говорил Константин. И никакого места для поиска подобного экземпляра лучше Разбойного приказа я придумать не мог. Нет, вполне возможно, экземпляр подобных кондиций нашелся бы где-то еще, в конце концов, среди тех же стрельцов я увидел несколько рож, явно не обремененных интеллектом и при этом соответствующих физических кондиций, но опыт жизни разбойником, по моим прикидкам, должен был куда более способствовать выработке требуемого мне нюха на опасность. Были еще и кое-какие другие соображения. Скажем, я надеялся, что человек, которого я вытащу из-под виселицы, каковая, однако, не исчезнет совсем с горизонта, а просто отодвинется на то время, что он остается мне полезен, будет куда более замотивирован на преданную службу.
В приказных избах я вообще стал довольно частым гостем. Ибо одной из задач, которые я перед собой поставил, была необходимость разобраться с тем, как здесь осуществляется управление. Старшим среди приказных дьяков в Кремле был дьяк Василий Щелкалов, чей брат Андрей, ныне уже покойный, был у батюшки в большом фаворе. Впрочем, по рассказам, это была личность совершенно невероятной работоспособности. Местный Ли Якокка[17], так сказать. Василий же, по общему мнению, был калибром поменьше, но зато на лесть реагировал так, как и положено. Так что стоило мне с недельку поиграть в дурачка, восхищенно пялившегося на страшно умного и важного дяденьку, который на самом деле всем в государстве и заправляет… ну по воле царя, естественно, а как же, мы царю-батюшке первые слуги… и меня стали привечать почти во всех приказных избах. Тем более что и там я также играл наивняка. А более всего местному «крапивному семени» импонировало то, что боярам, числившимся главами приказов, я старался на глаза не лезть и байки про тяжкую службу писцову и дьякову слушал исправно.
Я старался контачить лишь с «рабочим персоналом», появлялся в приказах только после обедни, то есть когда присутственные часы заканчивались и бояре удалялись по своим делам, оставляя дьяков, подьячих и писцов оформлять принятые решения и приуготовлять к рассмотрению дела, намеченные на следующий день, сидел тихо, вопросы задавал скромным и даже где-то благоговейным тоном и стал у чиновного люда чуть ли не всеобщим любимцем. А в его среде вообще, как выяснилось, с чинопочитанием дело обстояло своеобразно. Нет, быть-то оно было, и еще о-го-го, но, как бы это поточнее сказать, сугубо индивидуальное. Скажем, царь — да, господин. А все его холопы. Боярин — а вот тут-то не все так просто. Свой боярин, от которого ты зависишь, — да, несомненно. А чужой — это надо посмотреть. Если царев ближник и в силе, то опять шею гнуть и шапку ломать, а коли нет, так на нет и суда нет. К таковым и дьяки и даже писари относились куда как пренебрежительнее. А дворянство боярское так вообще за людей не считали. И опять же мальцов, недорослей, новиков. И я тоже проходил скорее по этой категории, чем по царской. Тем более что и привычки «выкать» или там говорить о ком в третьем лице, типа «царь повелели», «их волей», тут отродясь не было. Царю и тому «тыкали» совершенно запросто и привычно. Даже в челобитных писали: «Пишет тебе холоп твой Ивашка Бровкин…» Так что я сразу сделал ставку на добрые личные отношения. К тому же в конфиденциальную информацию я не лез. Больше спрашивал, что да как, и как та или иная бумага идет по инстанциям, и на основании каких законов или традиций все делается, что давало возможность приказным лишний раз похвастать собственной умудренностью, полезностью и ловкостью в делах, поэтому особых опасений я ни у кого не вызывал.
Но какой бы приказ я ни определял себе для посещения (а я взял себе за правило в один день просиживать только в одном приказе, ибо с такими делами требовалось разбираться не торопясь, вдумчиво), в Разбойный я заглядывал каждый день. Однако требуемая рыбка в сети все не попадалась. В принципе я не исключал, что так и не отыщу необходимого мне кадра, хотя в этом не отягощенном всеобщим средним образованием времени, жизнь в котором, однако, даже в городах предъявляла довольно высокие требования к способности выживать, таковые должны были встречаться несколько чаще, чем в будущем. Ну что ж, тогда мне придется ограничиться тем, кого сумею найти. Но мне наконец повезло…
В тот день я до вечера проторчал в Разрядном приказе. Вот же напридумывали себе головную боль! Во всех этих поместных росписях и так черт ногу сломит, да еще царь Иван Грозный, как гласил французский путеводитель по Кремлю, за свою беспримерную жестокость прозванный Васильевичем, вообще все перекорежил со своей опричниной. Худые роды стали великими, великие — умалились, бояре-княжата[18] вовсю качали права, короче, вот с этим мне следовало кончать едва ли не в первую очередь. Если я, конечно, не только выживу, но и стану все-таки царем Московским. Каковую задачу я уже начал числить основной. Поскольку, судя по тому, как шли дела, выжить, просто слиняв, для меня уже не было большой проблемой. Варианты уже имелись, а через год-другой я их вообще наработаю туеву хучу. Но я собирался остаться. И сделать из этой славной страны, которая мне почему-то с каждым днем становилась все роднее и роднее, хороший бизнес.
Вот ведь парадокс получается. Там, в своем времени, я считал себя больше человеком мира, которому по какому-то недоразумению привалило несчастье с умом и талантом родиться в России. И осознавать себя русским начал, только когда лаймы и америкосы эдак мягко (а впрочем, иногда и вполне жестко, как тот техасец) ткнули меня в факт, что я… ну как бы это сказать, не совсем полноценен. Причем не потому, что у нас нет этой самой пресловутой демократии или там экономика недостаточно рыночная, все это чепуха и разводка для лохов либо всего лишь следствие нашей неполноценности, а лишь потому, что я русский. То есть что-то вроде белого негра или монгола. К нему следует проявлять терпимость, толерантность, демонстрировать политкорректность, да и то лишь здесь, у себя, но кинуть его совсем не зазорно для всякого цивилизованного человека.
Наоборот, сие есть демонстрация действительного устройства мироздания, в котором может быть только так и никак иначе. Нет, говорили мне, все совершенно иначе… по большей части. И лишь иногда, по пьяни, особенно если я перед этим сам обходил на повороте «хозяев мира», кое-что прорывалось. Но вот отношение никуда не спрячешь, хотя, конечно, к делу не пришьешь. Ну да мы такие дела привыкли разруливать сами, без адвокатов, и потому на свои ощущения часто обращаем больше внимания, чем на то, что напечатано, проколото и подшито. Так-то, други мои… А здесь появлялась возможность развернуть ситуацию, что там, в будущем, надо будет еще посмотреть, кто кого станет числить за белого негра. И я собирался этим непременно заняться…
Но для того мне требовалось пройти неустойчивый период междуцарствования и укрепиться на троне. Так что все эти разрядные списки были для меня очень важны. Дабы по незнанию не сотворить себе врагов там, где их могло бы и не быть, или, наоборот, заставить того, кого мне будет выгодно сразу сделать врагом, встать в яростную оппозицию ко мне. Но вот разбираться в этом… ой, мама дорогая!
Потому я добрался до Разбойного приказа с больной головой. И в полной уверенности, что сейчас просто поздороваюсь с дьяком Микулой Карязиным, изопью с ним кружку настоя зверобоя, до коего он был зело охоч, почитая его и вкусным и полезным для телесного здоровья, в чем я с ним в принципе был согласен, да и пойду себе до своих палат. Но едва я сунулся в избу, как наткнулся на дьяка, уже облаченного в рабочую одежду, то есть плохонький кафтан ярославского суконца и толстый кожаный фартук. Местные мастера к своей работе относились серьезно и дознание вели тщательно, с дыбой, с правежом, с малым и большим огнем. Сам я при сем еще ни разу не присутствовал, да и, если честно, не стремился. Особенно после того, как однажды углядел результат подобного расследования. Может, психика, которая во многом производная гормонального баланса, а он у меня, как ни крути, пока что детский, подвела, может, человек двадцать первого века просто слабоват в коленках на такие зрелища. Хотя я вроде как успел многое повидать — и на опознании был не раз, и воочию наблюдал, как дырки в боковом стекле моего старого, что был у меня еще до «бентли», «мерса» появлялись. Однако — сомлел, как здесь говорят. И с тех пор зарекся туда заходить во время работы. Но тут пока работа еще не началась.
17
Ли Якокка (Лидо Энтони Якокка) — легендарный американский менеджер, председатель совета директоров «Форд», а затем и «Крайслер», его имя стало почти нарицательным.
18
Наиболее родовитые бояре, потомки удельных князей, Рюриковичи и Гедиминовичи, многие из которых конкурировали с Годуновым и Романовыми за право на престол, обладавшие огромными вотчинами и распоряжавшиеся в них вполне по удельным правилам.
