– Хардин, я предлагаю от чистого сердца.
– Может, вы обсудите это не здесь? – предлагает Лэндон.
Да, он прав, не обсуждай это при Тессе.
Тесса отпускает мою руку, отец встает, Тесса не поднимает глаз от тарелки. Мы уходим в гостиную.
– Извини, – слышу я голос Лэндона за спиной.
В порыве ярости прижимаю отца к стене. Кен отталкивает меня; он намного сильней, чем я думал.
– Ты не мог бы это обсудить со мной перед тем, как высказать все ей за ужином? При всех! – кричу я, сжимая кулаки.
– Поставить ее в известность и обсудить этот вопрос с ней было необходимо, да и ты бы не согласился, чтобы я оплатил лечение.
В отличие от меня отец спокоен. Я же так зол, что кровь закипает в жилах. Я так и знал, семейные ужины у Скоттов обычно заканчиваются именно так печально. Скорее, это уже стало традицией.
– Ты прав, я отказываюсь. Нам не нужны твои деньги.
– Я лишь хочу тебе помочь.
– Каким образом связаны лечение отца Тессы в клинике и я? – спрашиваю я, зная ответ.
Отец вздыхает:
– Если с ним все в порядке, она будет счастлива. Она – единственное твое спасение. Я это знаю, поэтому хочу помочь.
Я глубоко вздыхаю, даже не пытаясь спорить, потому что в этот раз он прав. Мне просто нужно несколько минут, чтобы прийти в себя.
Глава 127
С облегчением выдыхаю, когда Хардин и Кен возвращаются в столовую без разбитых носов и синяков.
Кен садится на место и кладет на колени салфетку.
– Прошу прощения, что начал этот разговор при всех, был не в себе.
Я пытаюсь улыбнуться.
– Все в порядке, правда, я очень признательна за предложение.
Я действительно оценила, но принять это довольно трудно.
– Мы поговорим об этом позже, – шепчет мне на ухо Хардин.
Киваю в ответ. Карен встает, чтобы убрать со стола. Я почти ничего не ела. Из-за этого разговора о проблеме… моего отца… у меня совершенно пропал аппетит.
Хардин пододвигает мой стул поближе к себе.
– Съешь хоть десерт.
Но я чувствую себя неважно, действие болеутоляющего закончилось, меня снова мучают спазмы, и головная боль еще сильнее, чем утром.
– Постараюсь, – обещаю я.
Карен приносит блюдо с выпечкой на кленовом сиропе и ставит на стол. Тянусь за кексом. Хардин выбирает слоеное пирожное и разглядывает идеальные цветы из глазури.
– Вот этот я сама глазировала, – вру я.
Он смотрит на меня, улыбается и качает головой.
– Я не хочу уезжать, – говорю я Хардину, когда он смотрит на настенные часы.
Пытаюсь не думать о наручных часах, которые он отдал, чтобы оплатить долг отца за наркотики. Может, реабилитация – действительно выход? Согласится ли отец?
– Это только ты у нас в Сиэтл собралась, – бормочет Хардин.
– Я имею в виду сегодня здесь остаться, – с надеждой в голосе уточняю я.
– Ну нет, мы здесь не останемся.
– Я очень хочу. – Я надуваю губы.
– Тесса, мы едем домой, в мою квартиру, где сейчас твой папа.
Я хмурюсь. Это как раз одна из причин, по которой я не хочу возвращаться. Мне нужно время, чтобы подумать, передышка, а этот дом – как раз то, что нужно, даже несмотря на то, что за ужином Кен заговорил о реабилитации. Этот дом всегда был для меня своего рода убежищем. Я его люблю, а находиться в квартире для меня стало пыткой с момента приезда.
– Хорошо, – соглашаюсь я, отламывая кусок кекса.
В конце концов Хардин сдается:
– Ну ладно, мы остаемся.
Я знала, что добьюсь своего.
Ужин заканчивается уже не в таком напряжении. Лэндон притих, даже слишком, с ним явно происходит что-то неладное, что я и собираюсь выяснить после того, как помогу Карен убрать со стола.
– Я по тебе скучала, – говорит Карен, закрывая посудомоечную машину.
Она поворачивается ко мне и вытирает руки полотенцем.
– Я тоже скучала по этому дому, – отвечаю я и прислоняюсь к столу.
– Я рада это слышать, ты мне стала как дочь. Хочу, чтобы ты это знала.
Нижняя губа Карен предательски дрожит, и в ярком свете кухонных ламп глаза начинают блестеть от слез.
– Все в порядке? – спрашиваю я и подхожу ближе к этой дорогой мне женщине.
– Да, – улыбается она. – Я такая впечатлительная в последнее время, извини.
Она как будто отгоняет эмоции и через несколько секунд возвращается в нормальное состояние и улыбается увереннее.
– Ты ложишься? – присоединяется к нам Хардин.
По пути ко мне он хватает с тарелки очередное кленовое пирожное. Я знала, что они ему понравились больше, чем он сказал Карен.
– Иди спать, я просто устала.
Карен обнимает меня и целует в щеку, прежде чем Хардин утащит меня за руку из кухни.
Вздыхая, поднимаюсь по лестнице.
– Что-то происходит, я волнуюсь за нее и Лэндона.
– Уверен, все в порядке, – замечает мне Хардин и ведет наверх в свою комнату.
Дверь спальной Лэндона закрыта, света не видно.
– Он спит.
Вхожу в комнату Хардина и сразу чувствую себя так комфортно, как дома. Окно с эркером, новый стол и стул – все заменили после того, как Хардин в прошлый раз все побил. После того вечера я приезжала к Скоттам, но не обращала внимания на детали. Сейчас я снова здесь и хочу насладиться каждой секундой.
– Что не так? – Голос Хардина возвращает меня на землю.
Я оглядываю комнату, вспоминая, как осталась здесь у него в первый раз.
– Всего лишь воспоминания, – разуваясь, отвечаю я.
Хардин ухмыляется:
– Воспоминания, да? – Он, как обычно, стягивает черную футболку через голову и кидает мне, еще больше погружая в воспоминания. – Может, поделишься?
На очереди – джинсы. Хардин быстрым движением спускает их, утаптывая на полу в кучу.
– Ну… – Он поднимает руки, чтобы потянуться, и я замолкаю, любуясь его татуированным торсом. – Я вспомнила, как осталась у тебя здесь в первый раз.
Забавно, Хардин тогда тоже впервые ночевал в этой комнате.
– Ну и что?
– Ничего особенного, – пожимаю я плечами.
Под его пытливым взглядом приступаю к раздеванию. Складываю джинсы и рубашку и затем надеваю его черную футболку.
– Снимай лифчик, – поднимает бровь Хардин и сверкает темно-зелеными глазами.
Снимаю бюстгальтер и забираюсь к нему в кровать.
– Теперь рассказывай, о чем ты думаешь?
Он притягивает меня за талию, кладет руку мне на бедро. Лежу от него близко-близко. Его пальцы ныряют в мои кружевные трусики, и я чувствую, как по позвоночнику, пронзая все тело, пробегает холодок.
– Я думала о той ночи, когда мне позвонил Лэндон. – Я смотрю на Хардина, проверяя выражение его лица. – Ты тогда устроил здесь жуткий беспорядок.
При воспоминании о разбитом вдребезги китайском фарфоре меня передергивает.
– Да, я помню, – тихо отвечает Хардин, рисуя замысловатые узоры на моей обнаженной коже. Затем он добирается до волос и играет с локоном, не отрывая от меня глаз.
– Я тогда испугалась, – признаюсь я. – Не тебя, а твоих слов.
– Я подтвердил тогда опасения, да?
– Думаю, да, – отвечаю я. – Но ты тогда извинился.
Хардин сжимает кулаки и смотрит вдаль.
– Да, чтобы на следующий день наговорить еще больший бред.
Я знаю, куда он клонит. Пытаюсь сесть, но его ладонь спускается мне на бедро и прижимает.
– Я уже тогда тебя любил.
– Правда?
Он кивает, еще крепче сжимая мое бедро.
– Да.
– Как ты понял? – тихо спрашиваю я.
Хардин и ранее говорил, что в ту ночь он понял, что любит меня, но не вдавался в подробности. Сейчас я спросила в надежде получить ответ.
– Просто понял. Между прочим, я знаю, чем ты сейчас займешься, – улыбается он.
– Чем же? – Я кладу ладонь ему на живот, закрывая татуировку мотылька.
– Какая ты любопытная.
Он берет прядь моих волос, с которой играл до этого, накручивает на кулак и игриво тянет вниз.
На мгновение он отпускает прядь, но только для того, чтобы захватить всю шевелюру. Он тянет волосы вниз, чтобы я смотрела на него.
