— Значит, проделайте все мягко, — сказал герцог. — Я всего лишь хочу знать, существуют ли базы, и только.
— Как прикажете, сир. — Хават сел, опустив глаза.
— Тогда все в порядке, — сказал герцог. — Мы знаем, что нам предстоит — работа. Мы к ней готовились. И у нас есть в ней кое-какой опыт. Мы знаем, каким будет вознаграждение. Альтернативы тоже достаточно ясны, У каждого есть свое задание… — Герцог посмотрел на Халлека. — Гурни, в первую очередь займись контрабандистами.
— «Вот, иду к бунтарям, обитающим в безводной земле», — нараспев произнес Халлек.
— Когда-нибудь я поймаю этого парня на отсутствии подходящей цитаты, и он будет похож на голого, — бросил герцог.
Фраза его отозвалась за столом смешками, но Пауль услышал в них нотки неестественности. Герцог обратился к Хавату:
— Суфир, разверни на этом этаже еще один командный пункт — для разведки и связи. Когда сделаешь, приходи: ты мне понадобишься.
Хават встал и окинул комнату взглядом, словно ища поддержки. Потом направился к выходу, следом потянулись остальные. Офицеры двигались торопливо, скребя пол отодвигаемыми стульями, сталкиваясь, обнаруживая явные признаки смущения.
Дело закончилось всеобщим замешательством, подумал Пауль, глядя в спины. Раньше Совет всегда заканчивался в приподнятой атмосфере. А это собрание словно вытекало медленной струйкой, утомленное собственной неэффективностью, да и завершилось оно спором…
Впервые Пауль позволил себе подумать о реальной возможности неудачи — и вовсе не из страха перед ней и не из-за предостережений, подобных тем, что исходили от старой Преподобной Матери, — его собственная оценка ситуации заставила взглянуть этой возможности в лицо.
«Отец в отчаянии, — подумал он. — Дела складываются для нас очень неудачно».
И Хават… Пауль припомнил, как вел себя на совещании старый ментат — едва уловимые колебания, признаки беспокойства…
Да, Хават чем-то глубоко встревожен.
— Тебе, наверное, лучше всего остаться на ночь здесь, сын, — сказал герцог. — Все равно скоро рассветет. Я сообщу твоей матери. — Он тяжело поднялся. — Почему бы тебе не сдвинуть вместе несколько кресел и не прилечь отдохнуть?
— Я не устал, отец.
— Ну, как хочешь.
Герцог заложил руки за спину и принялся вышагивать взад-вперед вдоль стола. Как зверь в клетке.
— Ты собираешься обсудить с Хаватом возможность того, что среди наших людей есть предатель? — спросил Пауль.
Герцог остановился напротив сына и сказал, глядя в темноту за окнами:
— Эту возможность мы обсуждали много раз.
— Старуха казалась такой уверенной в этом, — сказал Пауль. — И то послание для матери…
— Меры предосторожности приняты, — сказал герцог. Он оглядел комнату, и в его глазах сверкнула ярость загнанного зверя. — Оставайся здесь. Мне надо обсудить с Суфиром кое-что насчет командных пунктов. — Герцог повернулся и быстро вышел, коротко кивнув у двери охранникам.
Пауль смотрел на то место, где стоял отец. Оно опустело даже раньше, чем герцог вышел из комнаты. И Пауль вспомнил слова старухи: «…твоего отца не спасет ничто».
~ ~ ~
В тот первый день, когда Муад'Диб с ближними его ехал по улицам Арракина, некоторые из людей, стоявших у дороги, вспомнили легенды и пророчества и отважились прокричать: «Махди!» Но этот их крик был более вопросом, нежели утверждением, ибо тогда существовала лишь надежда, что был он Лисан аль-Гаибом, Гласом из Внешнего Мира, предсказанным много веков назад. Взгляды их были прикованы также и к его матери, ибо все слышали, что была она Бене Гессерит, и потому сочли ее чем-то вроде второго Лисан аль-Гаиба.
Герцог нашел Суфира Хавата — тот сидел один в угловой комнате. За стеной работали — устанавливали и налаживали аппаратуру связи, но здесь было довольно тихо. Герцог успел окинуть взглядом все помещение, пока Хават поднимался из-за стола, заваленного бумагами. В этом закутке с зелеными стенами, помимо стола, было еще три кресла на силовой подвеске, со спинок которых поспешно стерли букву «X», — там виднелись пятна, немного отличные по цвету от всей обивки.
— Эти кресла достались нам в наследство от прежних хозяев, но они вполне безопасны, — сказал Хават. — А где Пауль, сир?
— Я оставил его в комнате совещаний. Я решил, что ему стоит отдохнуть, и избавил от своего присутствия.
Хават кивнул, прошел к двери в соседнюю комнату и прикрыл ее. Шум помех и треск разрядов, доносившиеся оттуда, стихли.
— Суфир, — вздохнул Лето, — я вот думаю об имперских и харконненских запасах Пряности.
— Что вы имеете в виду, милорд? Герцог поджал губы:
— Склады могут быть разрушены…
Увидев, что Хават собирается возразить, герцог поднял руку:
— Я говорю сейчас не о запасах Императора. Но неприятностям Харконненов он бы втайне порадовался. И как барону протестовать против уничтожения того, что он не может открыто признать своим?
Хават покачал головой:
— У нас мало людей, сир.
— Возьми часть людей Айдахо. И, может быть, кто-то из фрименов захочет отлучиться с планеты. Рейд на Джеди Прим мог бы дать нам тактическое преимущество, Суфир.
— Как прикажете, милорд. — Хават повернулся уходить, и герцог заметил, что старик нервничает. Возможно, он боится, что я ему не доверяю. Наверняка он знает, что я получил частные сообщения о предательстве. Ну и — лучше всего немедленно успокоить его страхи.
— Суфир, — сказал он, — ты один из немногих, кому я полностью могу доверять: поэтому я хочу обсудить с тобой еще один вопрос. Оба мы знаем, какого неусыпного внимания требует опасность проникновения предателей в наши ряды… но у меня есть два новых сообщения.
Хават обернулся, и герцог пересказал ему все, что узнал от Пауля.
Но вместо сосредоточения, возникающего у ментатов во время работы, эти сообщения лишь усилили беспокойство Хавата.
Лето всмотрелся в лицо старика, потом сказал:
— Ты что-то скрываешь, дружище. Мне следовало догадаться еще на совещании штаба, ведь ты там так нервничал. Что это за опасность, о которой нельзя говорить перед всеми?
Испятнанные сафо губы Хавата вытянулись в прямую линию с разбежавшимися от уголков мелкими морщинами. И так, с почти неподвижными губами, он наконец сказал:
— Милорд, я даже не знаю, как к этому подступиться.
— Мы же приняли друг за друга немало шрамов, Суфир, — напомнил герцог. — И уж кто-кто, а ты можешь сказать мне все, что угодно, — и ты это знаешь.
Хават, по-прежнему глядя на герцога, подумал: «Таким я люблю его больше всего. Человеком чести, заслуживающим всей моей преданности и службы. Почему мне приходится— причинять ему боль?»
— Итак? — потребовал Лето. Хават пожал плечами:
— Дело в обрывке сообщения, который мы отобрали у харконненского тайного курьера. Сообщение предназначалось для агента по имени Парди. У нас есть основание полагать, что этот Парди был главой всей здешней харконненской подпольной сети. Это сообщение… это такая вещь, которая может повлечь огромные последствия — или никаких. Дело в том, что его можно истолковать по-разному.
— И что же это за сообщение?
— Обрывок сообщения, милорд. Обрывок микрофильма, снабженного, как обычно, капсулой самоуничтожения. Мы сумели нейтрализовать воздействие кислоты незадолго до полного уничтожения информации — остался лишь фрагмент. Но фрагмент очень существенный.
— Да?
Хават потер губу:
— Он гласит: «…его никогда не заподозрит, и когда удар обрушится на него, довольно будет и того, что нанесет его рука любимого человека». Кассета была опечатана личной печатью барона, и я удостоверился в ее подлинности.
— Твое подозрение очевидно, — сказал герцог, и Голос его стал ледяным.
— Я бы лучше отрубил себе руки, чем так расстраивать вас, — сказал Хават. — Милорд, а что, если…
