Джессика медленно оглядела котловину, пытаясь увидеть ее глазами Стилгара. Но видела только горчичного цвета пятно — далекие скалы. Над ними, кажется, что-то двигалось.
— Ах-х-х… — проговорил Стилгар.
Джессика решила было, что это — патрульный орнитоптер, но тут же поняла, что это мираж. Над песками дрожал второй пустынный ландшафт: пески, где-то вдали — какая-то колышущаяся зелень. А ближе… ближе шел прямо по поверхности огромный червь… и, кажется, на его спине она увидела фрименские плащи!.. Мираж исчез.
— Верхом оно, конечно, скорее было бы, — заметил Стилгар, — но мы не можем, разумеется, пустить Подателя в эту котловину. Так что ночью опять придется пешком…
Значит, Подателем они называют червя!
Она поняла, что следовало из слов Стилгара. Он сказал, что фримены не могут пустить червя в котловину. Значит, она в самом деле видела это в миражном мареве. Фримены на спине гигантского червя!.. Ей понадобилось все ее самообладание, чтобы не выдать потрясения.
— Пора возвращаться к остальным, — сказал Стилгар. — А то еще решат, что я тут подъезжаю к тебе с шашнями. И так кое-кто уже завидует, что мои руки касались твоего чудесного тела в котловине Туоно, во время борьбы…
— Довольно! — оборвала его Джессика.
— Я ничего дурного в виду не имел, — кротко ответил Стилгар. — У нас в любом случае не принято брать женщину против ее воли… а уж с тобой… — Он пожал плечами. — С тобой и этот обычай просто, можно сказать, излишен.
— Тебе не следует забывать, что я была все же женщиной герцога, его официальной наложницей, — проговорила Джессика уже спокойнее.
— Как хочешь. Ну всё, пора закрыть и это отверстие, чтобы можно было отдохнуть от дистикомбов. Моим людям сегодня необходим хороший отдых, ведь завтра семьи не дадут им отдохнуть!
Они замолчали.
Джессика смотрела на солнце. Да, в голосе Стилгара звучало предложение больше чем просто помощи и покровительства. Ему нужна жена? Она вдруг подумала, что действительно могла бы занять место рядом со Стилгаром. И это раз и навсегда положило бы конец любым спорам о лидерстве — удачный союз подходящих друг к другу мужчины и женщины, и всё.
Но — что тогда будет с Паулем? Кто их знает, фрименов, какие тут у них правила усыновления и как строятся отношения детей и родителей. А не родившаяся еще дочь, которую она носит под сердцем последние несколько недель? Дочь покойного герцога?.. Она подумала о том, что может значить для нее это дитя, растущее внутри. Подумала о том, что побудило ее решиться на зачатие. Она знала — что. Она подчинилась тогда глубочайшему Инстинкту, общему для всех живых существ, заглянувших в лицо смерти, — стремлению обрести бессмертие в потомстве. Да, ими — ею и Лето — овладел инстинкт продолжения рода.
Джессика взглянула на Стилгара, увидела, что он внимательно ее рассматривает. «Какова будет судьба дочери, родившейся здесь у жены такого человека? — спросила она себя. — Не станет ли он препятствовать ей в том, что является необходимым для Бене Гессерит?»
Стилгар кашлянул. Он, казалось, понимал кое-что из того, что мучило ее.
— Для вождя главное — то, что его делает вождем: нужды его народа. Если ты научишь меня своим приемам, может прийти день, когда одному из нас придется бросить вызов другому. Я бы предпочел решить вопрос как-нибудь иначе.
— Как-нибудь? Разве есть разные пути?.
— Сайядина, — ответил он. — Наша Преподобная Мать уже стара.
Их Преподобная Мать?!
Прежде чем она успела осознать его слова, он добавил:
— Я вовсе не навязываю себя в качестве мужа. Не прими это в обиду; ты в самом деле прекрасна и желанна. Но если ты станешь одной из моих женщин, кое-кто из молодежи решит, что я слишком озабочен плотскими удовольствиями и недостаточно — нуждами племени. Вот и сейчас, будь уверена, они и подслушивают, и подглядывают
Он умеет взвешивать свои решения и думать об их последствиях, подумала она.
— Среди моих молодых кое-кто вступил в тот возраст, когда дух буен, — сказал Стилгар. — Сейчас лучше отпустить вожжи и не давать им серьезных поводов бросить мне вызов. Иначе мне придется кого-то покалечить, а то и убить. А вождю следует избегать этого — конечно, если можно отказаться от боя, не теряя чести. Ведь именно вождь делает толпу — народом. Вернее, в том числе и вождь. Он поддерживает уровень индивидуальности: если личностей мало, народ становится толпой.
Глубина его слов и то, что он говорил как ей, так и тем, кто подслушивал их разговор, заставили Джессику посмотреть на него новыми глазами. Он весьма умен, подумала она. Но где научился он искусству внутреннего равновесия?
— Закон, устанавливающий наши правила выбора вожака, разумен и справедлив, — сказал Стилгар. — Но из этого не следует, что люди всегда нуждаются именно в справедливости. По-настоящему нам сейчас необходимо время для роста и укрепления наших позиций, для распространения нашего влияния на новые земли.
Каково его происхождение? Кто так воспитал его?..
— Стилгар, я недооценила тебя, — проговорила она.
— Я так и понял.
— Похоже, мы оба недооценили друг друга.
— Так покончим с этим, — предложил он. — Я хотел бы, чтобы мы были друзьями… и доверяли друг другу. Я хотел бы взаимного уважения, какое возникает в душе безо всякого там секса.
— Понимаю.
— Ты мне веришь?
— Я слышу искренность в твоих словах.
— У нас, — сказал он, — сайядина, если даже она и не является формальным лидером, окружена особым почетом. Она учит. Она поддерживает вот здесь силу Господа… — Он коснулся своей груди.
А сейчас надо попробовать разобраться с их таинственной Преподобной Матерью, — подумала она и сказала:
— Ты упомянул о вашей Преподобной Матери… а я вспомнила слова легенды и пророчества.
— Сказано, что дочь Бене Гессерит и дитя ее держат в руке своей ключи к нашему будущему, — сказал он.
— И ты считаешь, что это я и есть? — Она следила за выражением его лица, думая: «Как легко погубить молодой росток! Ибо начало — время больших опасностей».
— Мы пока не знаем, — ответил он.
Она кивнула, подумав: «Он — благородный человек. Хочет, чтобы я дала знак; но искушать судьбу, назвав мне этот знак, он не хочет».
Джессика повернула голову, посмотрела вниз, в котловину — в золотые и пурпурные тени, в дрожащее пыльное марево перед входом в их пещеру. Ее вдруг охватила кошачья осторожность. Она, безусловно, знала язык, которым пользовалась Миссионария Протектива, знала, как применить к своим конкретным нуждам легенды, страхи и надежды… но она чуяла здесь какие-то серьезные изменения. Словно кто-то принес их к фрименам, наложив свой отпечаток на схемы, внедренные Миссионарией.
Стилгар снова кашлянул.
Она чувствовала его нетерпение и помнила, что день разгорается и фримены ждут — пора закрывать отверстие. Ей приходилось рискнуть. Она понимала, что ей необходимо: одна из дар-аль-хикман, школ перевода, которая дала бы ей…
— Адаб, — прошептала она.
Ей казалось, что разум ее перевернулся внутри. Она распознала это чувство, у нее даже часто забилось сердце. Это ощущение не имело ничего общего с учением Бене Гессерит; это могло быть лишь одно — адаб, важное и требующее действия воспоминание, приходящее как бы само по себе, помимо воли. Тогда она отдалась этому чувству, предоставив словам литься самим по себе.
— Ибн-Киртаиба! — начала она. — Там, где кончается песок… — Она выпростала руку из-под бурнуса, простерла ее величественным жестом, увидела, как расширились глаза Стилгара. Услышала близкий шелест одежд многих людей. — …Вижу я фримена, фримена с Книгой Притчей, — нараспев говорила она. — И он читает к Ал-Лату, Солнцу, которому не покорился, которому бросил вызов и которое победил. Читает к Великим Саду Испытания — и вот что он читает:
