— Да на что они годятся?! — с отвращением выдохнула женщина. — Только жрут да пьют. А мало?му вообще деньги нужны на лекарства. Не хочу больше с ними маяться! Надоело, слышишь? Пусть катятся в черту!..
— Да, — задумчиво пробормотал Алексей. — Юрка, действительно, слабый. Не сможет он, наверное, ничем нам пригодиться…
— Вот! А я тебе про что!
— Да помолчи ты! — шикнул на нее сожитель. — Тут надо хорошо подумать. Дашка-то у тебя здоровенькая девчонка, а когда вырастет… — помолчал мгновение, — на этом можно хорошенько заработать.
— Ты что еще удумал?! — с гневом насупилась женщина. — Что в твою башку взбрело?! Ты хочешь меня в тюрягу засадить, что ли, за растление несовершеннолетних?!
— Да заткнись ты уже! — раздраженно выдохнул Алексей. — Я подумаю над тем, что можно будет сделать с девчонкой, а пока пусть растет. И не спорь со мной! — пригрозил он ей. — Ясно?!
— Ладно, пусть растет, — сдалась вдруг женщина, словно чего-то испугавшись. — Только учти, что за них отвечать будешь ты, раз уж не позволяешь мне их в приют сдать, — предупредила она заплетающимся языком. — Ясно? Они больше не моя забота. Тебе все это надо, вот сам с ними и мучайся.
— Да не вопрос, Ритуля, — ехидно усмехнулся Алексей. — Я же потом на этом и выиграю, вот увидишь.
Мать Даши ничего не ответила, трясущимися руками налила в граненый стакан ядовитой жидкости и, поморщившись, залпом его осушила.
А Даша, смахивая грязным кулачком правой руки слезы, а кулачком левой закрывая рот в попытке подавить рыдания, сковавшие грудь плотным кольцом, сидела в уголке, сжавшись в комочек и осознавая, что в этом мире, кроме Юрки, у нее никого не осталось.
Через несколько дней дядя Леша сообщил, что они переезжают в Калининград.
А потом был целый год унижений, когда она попрошайничала на площадях и улицах незнакомого города, в прямом смысле зарабатывая себе и брату на хлеб. Была баба Катя, единственная женщина, которой было не всё равно, которая стремилась помочь, которая хотела обратиться за помощью в органы опеки и попечительства, но которой, к сожалению, так и не удалось ничего добиться. Потому что на ее пути во всем блеске своего гнева и негодования встал Алексей.
Она умерла внезапно, неожиданно. И ее смерть стала для Даши и ее брата ударом. Казалось, еще вчера она была полна сил, дышала полной грудью, была решительно настроена, чтобы отвоевать право Даши и Юрки на счастливые остатки детства, что им уготовила судьба. Она смеялась, подбадривала, поила их крепких чаем и угощала блинами с вишневым вареньем, а уже на следующий день…
Эта глупая, нелепая, совершенно неожиданная смерть. Даша не могла в нее поверить. Врачи говорили, что это был апоплексический удар, но за спиной соседи шептались, что здоровью бабы Кати можно было только позавидовать, и ни о каком апоплексическом ударе не могло быть и речи.
Когда девочка грустным взглядом наблюдала за тем, как гроб с телом бабы Кати несут в сторону кладбища, дядя Леша как-то странно посмотрела на нее, хлопнул по плечу и заявил, что теперь она может надеяться только на себя, потому что ее защитница уже ничем не сможет ей помочь с того света.
Тогда Даша впервые задумалась, что Алексей опасен. Она чувствовала, что от него нужно держаться подальше. Она бы убежала, она бы сама отдала себя в руки отдела соцзащиты, но не могла оставить Юрку. Не могла бросить его, как когда-то их оставил отец, как бросила мать. Она не могла наплевать на него, как все те люди, которые видели, что творилось вокруг, но предпочитали отмалчиваться, чтобы не попасть под раздачу тумаков.
Тогда она отчетливо поняла, что может рассчитывать лишь на себя.
А смысл фразы, брошенной дядей Лешей «За все надо платить» хоть и был схвачен и усвоен ею на зубок, все же еще не до конца был для нее прояснен.
Если бы тогда она знала, что эта фраза была брошена ей, именно для нее. Что была предназначена ей…
А когда появился этот странный мужчина, такой ухоженный, приятный, такой сдержанный и добрый, она не поверила ему сначала. Слишком много боли и обиды затаилось в глубине ее детской души, чтобы поверить незнакомцу. Чтобы довериться кому-то так же, как когда-то верила матери. И обманулась.
Он был другим. Не таким, как все те прохожие, что тыкали в нее пальцами, кричали, ругались, обзывали, надеясь задеть ее побольнее или же «наставить на путь истинный». Им всем, даже если они и бросали ей в ноги монетки, кряхтя и фыркая от негодования, укоряя острыми взглядами, было всё равно.
Почему она здесь стоит. Почему дошла до того, чтобы просить подаяния. Почему ее руки дрожат, а гордый подбородок больше не подрагивает от нескончаемых рыданий. Что толкнуло ее на это. И с каким трудом ей всё это дается. Куда она денет «заработанные» деньги. Где ее родители.
Они не знали этого, не интересовались, не спрашивали. Им просто было все равно. Всем. Кроме него.
Дядя Олег.
Она приметила его сразу, едва он появился на площади. Не здешний. Это Даша тоже поняла сразу.
Он говорил с каким-то странным акцентом, и ей нравился его урчащий, успокаивающий голос.
Ни с кем и никогда она не чувствовала себя более спокойно. Даже с бабой Катей было не так спокойно.
Он приходил уже дважды, этот странный мужчина, дядя Олег, и если первый его приход она могла объяснить случайностью, то причина его второго прихода на площадь была ей не понятна.
Он дал ей пятьдесят рублей, и она не хотела вначале принимать эти деньги. Слишком большие. А в этом мире за все нужно платить. Но он настоял, и она дрожащими пальцами засунула их в карман куртки. Юрке.
Он обещал ей прийти завтра, и Даша с удивлением поняла, что с нетерпением будет ждать встречи с ним. Он был добрым, не таким, как его друг. У него глаза светились, она видела в его зрачках сочувствие.
Она помчалась домой с чувством радости в груди, казалось, разрывавшей на части. Забежала в магазин, купила килограмм сахара, потому что Юрка давно уже хотел выпить чаю с сахаром, и пирожные, в аптеке купила лекарства, самые лучшие, насколько позволяли средства, и с диким желанием поделиться с братом радостными и удивительными новостями устремилась домой.
Юрка болел, в эту весну особенно сильно, и Даша хотела сделать ему хоть что-то приятное.
Когда он, за обе щеки уплетая пирожные, и запивая их сладким чаем, причмокивал от удовольствия, Даша готова была разорваться от гордости и счастья.
Она спрятала сахар в полку, чтобы его случайно не обнаружил дядя Леша, туда же положила деньги, пересчитав их, и легла на кровать рядом с братом, плотно прижавшись к нему, чтобы быстрее согреться.
Дом почти не отапливался, а комната, в которой они спали, была особенно холодной, так как выходила на северную сторону, поэтому приходилось скрываться под двумя одеялами и плотно прижиматься друг к другу, чтобы сохранить и приумножить заветное тепло.
— Дашка, а откуда у нас сахар? — спросил вдруг Юрка, ворочаясь в постели.
— Ну, ты же хотел чаю с сахаром, — устало пробормотала девочка.
— Хотел, — подтвердил Юрка и громко закашлял, сквозь кашель выдавив: — Но откуда?.. Дядя Леша дал?
— Нет, — покачала девочка головой. — Другой дядя.
Юрка дернулся, стремясь обернуться к сестре.
— Какой? — с детским любопытством спросил брат.
— Никакой, — отмахнулась девочка, — спи давай!
Но мальчик сдаваться не собирался.
— Ну, Дашка, скажи, какой дядя? — взмолился Юрка.
И Даше пришлось удовлетворить его интерес. Совсем немного.
— Его зовут дядя Олег.
— Он хороший? — с надеждой пробормотал Юрка. — Не такой, как дядя Леша? — шепотом поинтересовался он, словно опасаясь, что его могут услышать. — Кто он?
— Я не знаю. Он просто подошел ко мне и дал денежку.
Юрка вновь закашлял, и Даша, слушая вибрацию его маленького худенького тельца, дрожала.
— Много? — выдавил брат, наконец.
— Много, — пробормотала Даша с неохотой.
Брату нужно отдохнуть, ему нельзя много разговаривать, горло будет болеть, да и кашель не успокоится.
