Два месяца… Обманул. Не сдержал обещание. Предал.
Как я отчаялся на это? Как посмел обмануть ее доверие?
Едва не опоздал… Едва не опоздал, чтобы спасти ее, мою маленькую девочку, мою крошку, Дашеньку…
Я корил себя за то, что сделал, в течение этих долгих лет, не позволяя себе забыть о произошедшем ни на минуту. Ведь если бы я задержался хоть на день, хоть на несколько часов… Боже!
Что было бы тогда с моей крошкой? Что стало бы с моей девочкой без меня?! Где бы я искал ее?!
Я не простил себя. Сейчас, как и почти три года назад, я по-прежнему чувствовал себя виноватым.
А она простила. Боже, какая ирония судьбы.
ОНА — простила!
Я знал это, я чувствовал. Она смотрела иначе, она улыбалась более искренне, она позволяла себе прижиматься ко мне всем телом, когда ей было холодно, или как тогда, когда мы оказались на улице застигнутые внезапным ливнем. И она тогда, сжимая мой локоть, все отчаяннее теснилась ко мне, цепляясь за мое тепло, и я рад был отдавать ей его, втайне радуясь тому, что у нас оказался один зонт на двоих. И когда она, совсем недавно, буквально на днях, получив пятерку по биологии, бросилась мне в объятья, обнимая за плечи и целую в щеку. Она смеялась, она улыбалась. Она простила…
На ее прощение ушло почти три года. Наверное, даже меньше…
Свое же прощение я так и не заслужил.
Произошедшее навсегда оставило на ней незаживающий рубец. Даже через столько лет рана на ее душе не затянулась. Она помнила, она не забыла. Она не забудет никогда.
Время оставило рубец и на мне. Я тоже никогда не забуду. И не прощу себе того, что с ней было.
Я ушел, оставил ее одну со всеми трудностями, что пришлось ей пережить, я обманул ее доверие, я обманул ее. Я не сдержал обещание, и этого было достаточно для того, чтобы себя презирать.
Я никогда не спрашивал Дашу о том, что случилось с ней за эти недели. Только короткими фразами и вопросами интересовался о том, всё ли с ней в порядке. Она кивала мне, закрывала глазки и, даже не глядя на меня, тут же отворачивалась. Она не хотела разговаривать об этом, и я не настаивал.
Я боялся задавать те самые вопросы, которые так меня мучили! Боялся услышать ее ответ. Я бы не выдержал, я бы не смог. Я не хотел этого знать, черт возьми!
Или нет, не так… хотел. Но боялся. Боялся того, что она обвинит меня в том, что с ней произошло.
А ведь я и так чувствовал себя виноватым!
Как я мог оставить ее одну?! Боже, как я только осмелился на это?!
Плата за это преследовала меня последние годы. И мысль о том, что всего этого можно было избежать, почти убивала. Если бы не обстоятельства…
Если бы повернуть время вспять, вернуться в прошлое, исправить подлую ошибку…
Какие нелепые и глупые фантазии! От человека, который никогда не верил в ирреальность!
От человека, который убил эту веру в том маленьком человечке, который этого заслуживал…
Даша никогда не говорила, что винит меня в чем-то. Она ни словом, ни взглядом не показала того, что обижена. Но я видел, я знал, я чувствовал… Не было того доверия в глазах, не было легкости в голосе, не было тех огоньков, тех искорок в глубине зрачков… Не было моей маленькой девочки, которую я оставил в Калининграде холодным мартовским днем.
Изменилась. Стала еще сильнее.
Я понял это сразу же, как только после утомительно долгих поисков увидел ее бледное осунувшееся личико с горящими разнообразными оттенками чувств черными глазками на нем. Исподлобья, плотно сжав губы, сведя брови к переносице. Без испуга — потому что сильная, с горечью и обидой — потому что обманули. Потому что не сдержали обещания. Потому что предали. Потому что убили в чистой детской душе ту единственную надежду на счастье, ту крупицу веры в сказку.
Я смотрел на нее тогда и понимал, что еще чуть-чуть, и не сдержусь, зарыдаю, как маленький, заплачу навзрыд. Я уже ощущал горячие слезы, застывшие в уголках глаз колким клубком. А в горле тоже комок из слез, он, казалось, заполонил всё мое тело. Слабость в конечностях, привкус горечи и металла на языке, дикая усталость, руки опускаются… И такое бессилие! Гадкое, бездушное, утомительное бессилие!
Разве Господь может быть настолько жестоким, чтобы обрекать на столь жалкое существование маленькую девочку?! Почему она?.. Почему еще тысячи таких же, как она?..
Я чувствовал себя последним негодяем. Даже тогда, когда, прижимая к себе ее худенькое тельце, шептал в ее волосы разные глупости и слова утешения. Я не верил в то, что смогу ее утешить, но все равно, как заведенный, продолжал нашептывать эти глупости.
Наверное, она и тогда не верила мне. Однажды доверившись и обманувшись в своем доверии, она не хотела повторения. И я не винил ее в том, что она не доверяла мне. Я сам был виноват.
Несколько долгих недель понадобилось на то, чтобы она заговорила со мной. Как раньше. Открыто и душевно, а не пустыми фразами, обрывочными восклицаниями и односложными ответами.
Несколько месяцев ушло на то, чтобы она перестала вздрагивать от случайного звонка в дверь, боясь увидеть на пороге искаженное гневом лицо сожителя матери или же ее саму.
Почти три года ушло на то, чтобы она смогла вновь мне довериться.
Почти три года, в течение которых я делал все для того, чтобы вернуть себе ту маленькую девочку, еще верящую в чудо, еще ждущую его, ту покинутую всеми девочку, которую оставил в Калининграде холодной весной девяносто девятого года.
Я вернул ее. И вдвойне больнее оттого, что на то, чтобы насладиться долгожданным возвращением, у нас почти не осталось времени.
Антон же так и не принял ее. И я знал причину этого. Но оставить ее одну, прогнать, забыть о том, что она вообще появилась в моей жизни?.. Просто так вычеркнуть само ее существование из памяти?..
Как?.. Как такое возможно?!
Он не понимал. Он и теперь не понимает, даже спустя годы.
Я и сейчас вижу, что он не может смириться с ее присутствием в моей жизни. Не может. Не хочет.
Упрямый. Какой же, черт возьми, упрямый!
Неужели никак не может забыть того случая?..
Но Боже, сколько лет прошло с тех пор?! Почти три года!
Она была ребенком, диким и необузданным созданием, выброшенным на улицу собственной матерью, вынужденной влачить столь жалкое, взрослое существование, бороться за жизнь!
А он… Он — мой сын. Воспитанным интеллигентным и культурным молодым человеком, всегда сытый, в тепле, при деньгах. Его любили родители, его холили и лелеяли с раннего детства, ему не приходилось бороться за жизнь, он был баловнем судьбы. И все же он не простил ей того, что она сделала… Не позволил своей гордости опуститься на колени?..
Чего же ему не хватало?! Почему он накинулся на нее?! Почему одно лишь упоминание о ней воспринял в штыки?! Почему не смог принять и понять ее так, как это сделал я?..
Может быть, я что-то упустил в его воспитании?.. Тогда, когда надолго оставлял его одного, не появляясь дома месяцами? Тогда, когда упустил из виду тот факт, что моему сыну нужен был отец, а не знаменитый исследователь!?
Значит, и здесь тоже виноватым оказался один лишь я? И в том, что Дашенька не принимает Антона, и в том, что Антон никогда не примет мою девочку? Опять я..? Один лишь я.
Почти три года ненависти. У него к ней. У нее к нему. И я — словно непроходимая стена между ними, натянутая красная ленточка между стартом и финишем. Словно камень преткновения.
Дашенька. Антон. Мои любимые. Одинаково любимые мною. Но…
Как так получилось, что близкие отдались на сотни километров, а чужие стали настолько родными, что без них ваше существование уже не представляется возможным?..
