Он даже снял очки, чтобы рассмотреть журналистку, которая задала злободневный вопрос, всмотрелся в толпу, чтобы не ошибиться и остановил на ней внимательный взгляд.
Невысокая, неяркая, в сером костюмчике и в туфлях на невысоком каблуке. Светлые волосы собраны на затылке в пучок, и это обстоятельство неожиданно вызывает в нем чувство симпатии. Он никогда не любил растрепанные пакли, свисающие вдоль щек.
Задумчиво нахмурился, сведя брови к переносице, и поджал губы.
Вопрос Олег понял и с первого раза, повторять его не следовало, хотя журналистка и попыталась сделать это, не понял лишь, почему его задали именно ему. Он профессор, да, доктор наук, исследователь и известный писатель, но подобных злободневных вопросов в своем творчестве никогда не поднимал.
Хотя, как потом он осознал, стоило. Стоило, и не раз!
Прищурившись, посмотрел на молодую (не больше двадцати пяти!) женщину, наклонив голову набок, та ожидала ответа на поставленный вопрос, вооружившись ручкой и блокнотом и пристально глядя на него.
Десятки камер, как и десятки пар глаз, устремились на него, как хищники, жаждавшие пищи, желающие получить ответ на поставленный вопрос. Но он отчего-то молчал. Знал, что ответить, но почему-то не решался, медлил, словно обдумывал каждое свое слово. А когда, наконец, ответил, резко, громко, твердо, с уверенностью, с безграничным чувством и эмоциями, что переполняли не только его, но потом и весь зал конференции, ни у кого не осталось сомнений в том, что профессор Вересов решительно настроен против любого проявления «беспризорства» и ясно дал это понять.
И хотя именно такого ответа от него и ожидали, он, как всегда, был на высоте.
Только вот этот последний вопрос настолько вывел его из колеи, будто засел внутри занозой, постоянно нарывающей и гноящейся, что невольно вынуждал мужчину вспоминать о себе вновь и вновь.
Кто бы тогда мог подумать, что обычный вопрос на обычной конференции может все изменить?!
Олег Вересов был не из тех людей, которые идут на поводу у предрассудков и суеверий, он всегда был реалистом, четко разграничивающим «нужное» от «ненужного», следующим своим принципам и достигающим любой поставленной цели. И помыслить, что почти случайно заданный вопрос, последний вопрос конференции, будто в насмешку прозвучавший именно в Калининграде, всколыхнет что-то в его душе и заставит потом задуматься, глубоко задуматься над тем, что делать, он не мог.
В гостиницу Олег попал только к вечеру. Банкет, фуршет, ставший популярным шведский стол, и еще черт знает что, вынудили его задержаться и раздавать поклоны и автографы всем, кто подходил к нему. Это утомляло, никто не спорит. Да и улыбаться надоело, уже щеки начинали болеть от постоянных улыбок для коллег, для знакомых, для газет и журналов. Но что уж поделать, если ты профессор, доктор наук да еще к тому же известный писатель? Приходилось мириться с подобной жизнью. Он уже почти привык к этому, почти… но еще не совсем. Все еще было что-то такое, что теребило душу, словно царапая плоть изнутри.
Что-то по-прежнему, как и почти пять лет назад, когда он пришел к писательству, было не так.
Не было смысла. Не было цели. Не было того восторга и удовольствия, которые он испытывал раньше.
А возможно, он просто старел…
Первым делом, когда попал в гостиницу, Олег попросил соединить его с Москвой.
Сыну он звонил регулярно, каждый день, где бы ни находился.
— Пап? Ты как? — прямо спросил парень, едва услышав его голос. — Как конференция?
— Да нормально, — отмахнулся он, усаживаясь в глубокое кресло и откидываясь на спинку. — Что тут может быть нового? Все те же вопросы, все те же ответы. Журналисты только другие, а так всё, как и всегда. Ты лучше скажи, как у тебя дела? Как учеба? — усмехнулся тихо. — Надеюсь, без прогулов?
Парень рассмеялся.
— Обижаешь, — возмутился он, подыгрывая ему. — Каждую среду и пятницу пропускаю, как по расписанию.
— Даже так, — засмеялся Олег. — А как же вторник?
— Был вторник, а теперь среда, — отмахнулся тот. — Лучше скажи, когда возвращаешься? Когда тебя ждать?
Олег глубоко вздохнул. Ох, не хотел он говорить, да рано или поздно все равно пришлось бы.
— Да не знаю еще, — медленно протянул он, обдумывая слова.
— Это как? — не понял сын. — Ты же говорил, что не больше пяти дней. А сейчас что?
— Да… как-то так сложилось, Антош, ты уж не обижайся на меня, — проговорил мужчина, чувствуя себя предателем. — Андрей говорит, что нужно задержаться здесь еще на недельку.
— Андрей, значит, говорит? — сухо выдавил из себя Антон. — Да еще и на неделю.
Олег тяжело вздохнул.
Но подобной реакции и следовало ожидать. Антон всегда был эмоциональным, не скрывавшим своих чувств молодым человеком, да и Андрея никогда не жаловал. Поэтому не удивительно, что он воспринял данное известие в штыки.
Олег был почти уверен, что сын сейчас стоит, облокотившись спиной о дверной косяк, сжимая руки в кулаки и стискивая зубы, чтобы не выругаться.
— Я, как только приеду, мы тут же рванем с тобой на озеро, — тихо проговорил он. — Я же обещал.
Ему не понравилось долгое и томительное молчание сына на том конце провода после этих слов.
— Да, ты обещал, — протянул, наконец, Антон задумчиво и, скорее всего, с обидой, подумал Олег. — И когда тебя теперь ждать?
Олег закрыл глаза, зажмурился. Обиделся. Теперь он был точно в этом уверен.
Что-то острой болью отозвалось в груди, и Олег задержал дыхание.
— Через неделю, — ответил он тихо, слушая недовольное сопение сына в трубке. — Может, через полторы.
— Ты что там поселиться собираешься, в своем Калининграде?! — возмутился Антон, не сдерживаясь.
Что ж, терпением он тоже никогда не отличался. Слишком эмоциональный, слишком вспыльчивый.
— Почему сразу поселиться? — спокойно проговорил Олег, делая вид, что не слышал острого возмущения. — Вовсе нет. Хотя тут, и правда, жить хорошо. Свежий воздух. Только ветры сильные бывают, особенно в начале марта. Море все-таки…
— Пап, — перебил его сын. — Ты зачем мне это?.. Про ветры?
А он и забыл, что парень любит, чтобы все было по существу, по делу. Юрист будущий, что сказать?
— Да так, к слову пришлось, — пробормотал Олег тихо.
— Ясно.
Профессор Вересов остро чувствовал свою вину, желая немедленно ее загладить.
— Антош, ты не обижайся, — попытался Олег исправить свою вину. — Я как только приеду…
— Помню, помню, мы сразу рванем на озеро, — перебил его сын устало. — Ты уже говорил. И я запомнил.
— Мне жаль, что я не могу вырваться раньше, — выдавил из себя Олег и потер пальцами ноющие виски.
И снова молчание, вязкое и липкое. Оно обтягивало нервы словно стальными путами.
— Я понимаю, — проговорил сын уже глуше, а потом добавил твердо и уверенно: — Главное, чтобы тебе всё это нравилось, остальное как-нибудь переживем.
Олег не нашелся, чтобы что-то прошептать в ответ. Сердце колотилось в груди громко и часто, а горло сдавил острый тугой комок.
— Пап..? — начал было Антон неуверенно, а потом вдруг замолчал.
Олег мгновенно встрепенулся.
— Да?
— Я хотел тебе сказать… — и вдруг опять замолчал. — А впрочем, ладно. Поговорим, когда ты приедешь.
Олег напрягся и даже приподнялся с кресла.
— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил он.
— Нет… То есть да. Но это не по телефону, пап, — выговорил сын скороговоркой, а затем: — Давай потом.
Пришлось смириться, хотя его и терзали смутные предчувствия.
— Надеюсь, ничего серьезного? — все же спросил он, чувствуя неловкость и нетерпение, смешанное с волнением и беспокойством.
— Нет, ничего страшного или серьезного не произошло, — с расстановкой выговорил Антон.
И Олег решил сдаться, прекрасно осознавая, что если решил, сын ничего ему сейчас не расскажет.
В этом он пошел в отца, промелькнула мгновенная мысль.
— Ну, хорошо. Когда приеду, поговорим, — сказал он. — И на рыбалку, да?
